- Это телефон твоей мамы. Позвони.

- И она все объяснит? - спрашиваю я, одурев от неожиданности и счастья.

- Я не знаю, - тихо говорит папа и обнимает меня, крепко прижав к себе. - Но сначала должна решиться она.

Ничего не стало понятнее. Но стало легче и тяжелее одновременно. Теперь боюсь я. Боюсь звонить маме.

Во время обеда отец устроил нам с Мышильдой перекрестный допрос, в одиночку играя роль доброго и злого полицейского, выпытывая последние новости, но узнал только то, что мы с сестрой заранее обговорили в машине. Рита металась от плиты к столу и обратно, подкладывая нам горячее снова и снова.

- Рита! - строго сказал папа. - Прекрати суетиться! Им столько не съесть.

- Спасибо, мама! Спасибо, папа! - Мышильда выползает из-за стола и целует родителей по очереди. - Сил больше нет есть, правда.

- Ой! - опять вскакивает с места Рита. - У меня же мороженое есть, девочки. Хотите?

- Попозже, - стонет Мышильда. - Пойдем погуляем, калории растрясем.

- Столько калорий за одну прогулку не растрясти, - жалуется Сашка. - Придется трехдневный марафон бежать.

Сил гулять у нас действительно нет. Мы берем котенка и уходим в беседку у маленького пруда, мой отец когда-то очистил и облагородил его берега. Пока Машка возится с котенком у самой воды, мы с Сашкой тихо разговариваем и наблюдаем за ними.

- Ты готова к разговору с Максимом? - спрашивает Сашка очень осторожно.

- Не знаю, - так же осторожно отвечаю я. - Он вчера так посмотрел на Вовку, словно сдался. А на меня не взглянул, так, мазнул взглядом.

- А чего ты ожидала? - спрашивает Сашка. - Ты не давала ему возможности объясниться, однозначно истолковала все, что увидела. Теперь отказываешь ему в способности реагировать так же?

- Не отказываю. Я не знаю, с чего начать.

Сашка протягивает мне мой телефон. Несколько минут сидим молча, смотрим то на Машку и Коко (да помню я, что Доминошка), то на телефон, лежащий на столике в беседке.

Ранний августовский вечер, теплый, безветренный, томно-тихий. В такие вечера раньше, в детстве, мне казалось, что я никогда не умру, что бабушка с папой никогда не умрут, что вернется мама, и она, конечно, тоже никогда не умрет. Потом в моей жизни появился Максим, и я сохранила его в нашей папке, потому что он тоже никогда не умрет. Уход бабы Лизы напомнил мне о том, что знают и понимают все: жизнь конечна, неповторяема и нуждается в нас. Не только мы в ней, но и она в нас. Это мы ее наполняем собой. Мне нужно снова наполнить свою жизнь. У меня есть кем.

Я набираю Максима. Длинный гудок. Слишком длинный. Он либо занят, либо специально не берет трубку. Наконец отвечает:

- Я слушаю, Варя.

Голос Максима спокойный, ровный, негромкий. Он взял трубку - значит готов говорить. Но он ничего не говорит. Ждет, что скажу я.

- Здравствуй, Максим, - говорю я и чувствую, что сейчас заплачу. - Я хотела бы встретиться с тобой.

- Когда? - короткий вопрос.

- Завтра, - трушу я, вытирая текущую слезу.

- Хорошо. Завтра. В какое время? - Максим говорит негромко, и тараканы подозрительно прислушиваются к нашем разговору.

- Вечером у бабы Лизы, - отвечаю я. - В шесть сможешь?

- В восемь, - быстро отвечает Максим. - Я смогу в восемь.

- Хорошо, - втягиваю в себя слезы. - В восемь.

И пока я думаю, что такого теплого можно было бы добавить к моим словам, чтобы показать Максиму, как именно я настроена, он говорит:

- У тебя все, Варя?

Тараканы облегченно вздыхают: "Пронесло!"

- Все! - резко говорю я и отключаюсь.

- Ну? - спрашивает подруга обеспокоенно, увидев, что я плачу.

- Завтра в восемь дома у бабушки, - докладываю я и не могу больше удерживать слезы. Я не рыдаю и не совсем плачу: слезы, теплые и соленые, текут из глаз сами, попадают на пересохшие от волнения губы.

- Все хорошо! - убеждает меня Сашка. - Это только начало. Вы разберетесь.

- Он мне не верит. Он думает, что я и Вовка...

- Максим так не думает, что ты, - Сашка подсаживается ближе и обнимает за плечи. - Ты его тоже пойми. Это для мужчины тяжело.

- Что это?

- Соперничество. Ревность. Сомнения, - перечисляет Сашка.

- А для женщины просто? - возмущаюсь я, и слезы заканчиваются.

- И для женщин тяжело, - соглашается Сашка, - просто женщины сильнее. Ты две недели живешь с мыслью об измене Максима. А для него и суток не прошло.

- Глупости, - отвечаю я. - Он точно знает, что я ему не изменила.

- Он не может этого знать, но, думаю, ты права, он раздавлен не этим, - говорит Сашка. - У него другая фобия - не страх, что ты выбрала Вовку, а ужас, что ты любишь Вовку.

- В любом случае, завтра, возможно, я пойму, что происходит, - надеюсь я. - Одним секретом станет меньше.

А может, и двумя секретами... Если я решусь позвонить маме. Хотя вряд ли я смогу что-то узнать при помощи одного телефонного звонка. О таком по телефону не разговаривают.

- Вот вы встретились, - начинает моделировать Сашка. - Начали разговаривать. Вариант первый: он как-то умудряется объясниться, и ты тоже. Хэппи энд.

- Ключевое слово "как-то", - нервно икаю я.

- Вариант второй: ты его убедила, а он тебе признался, что да, была ничего не значащая интрижка. Хэппи энд или апокалипсис?

Первые звезды, появившиеся на низком, пока еще не темнеющем небе, мерцающе дразнят и намекают на апокалипсис.

- Для разнообразия третий вариант, - продолжает фантазировать Сашка. - Ты не смогла оправдаться. Тогда что?

- Я не знаю, - обреченно пищу я.

- Вопрос, - переключается Сашка. - Ночуем здесь или возвращаемся? Лерке надо звонить и Риту предупреждать.

- У меня много дел в городе. Возвращаемся, - говорю я твердо.

- Пошли есть мороженое! - зовет Мышильда. - Надоели с вашими секретами. Мне же тоже любопытно!

- Идите, я еще чуть-чуть посижу, не хочу мороженое, - прошу я.

- Да? - подозрительность Сашки не дает ей покоя. Она хватает Коко и сует его мне в руки:

- Посиди с малышом, Варька! Мы мороженое поедим и поедем.

Девчонки убегают в дом, а мы с котенком остаемся в беседке. Я сажаю его на стол. Он не пытается спрыгнуть, а садится на белую попку и опирается на черные передние лапки.

- Ну что? - спрашиваю я котенка. - Можно я буду называть тебя Коко? Ты не обидишься?

Котенок наклоняет голову, как будто он щенок и все понимает.

- Я боюсь звонить маме, - шепотом сообщаю я Коко.

Тараканы ревниво смотрят на нас, всем своим видом показывая, что они обижены моим выбором собеседника. Отправляю их курить кальян, чтобы не мешали. Коко начинает умываться, вылизывая передние лапки.

- А еще я не знаю, что делать, если Максим признается мне в измене или в том, что увлекся другой женщиной.

Коко вытягивает заднюю лапу, откидывается назад и принимается вылизывать ноги. Или у кошек все лапы ноги? Тараканы хихикают надо мной, посасывая мундштук кальяна: "Кто из нас курит?"

- Но я очень жду завтрашний день. Очень, - доказываю я Коко, который осоловелыми глазками смотрит на меня и решает, домываться сейчас или оставить на потом.

Я чувствую, что уже переволновалась по поводу еще не наступившего завтрашнего дня. Обкурившиеся тараканы остроумно замечают, что, мол, я сама виновата, не того собеседника выбрала.

- Что мне делать? - спрашиваю я Коко.

- Попросить помощи у меня, - басом отвечает Коко.

Я подпрыгиваю от неожиданности. Возле беседки стоит довольный Ермак с висящей на его плече не менее довольной Мышильдой и запыхавшаяся недовольная Сашка.

Я не успеваю придумать, что ответить Ермаку, чтобы обязательно обидеть, но так, чтобы Машка не догадалась, к кому именно он приехал. Сашка сует мне под нос свой телефон с сообщением от Лерки: "Сергей-Филипп. Без вас не справлюсь".

- Маньяк! - с удовлетворением говорит Сашка.

- Я? - с удивлением спрашивает Ермак.

- Кто?! - возмущенно восклицает Мышильда.