Нет. Спать я больше не буду. Принимаю душ. Пью кофе. И начинаю думать, когда же можно будет позвонить маме. Семь часов. Восемь. Девять. Встают девчонки. Мы неприкаянными тенями бродим по квартире. Ощущаем коллективную тревогу. Агент Ольга Викторовна докладывает, что огромный мужчина на огромной машине в ней же и спал и только что уехал. Сашка с Леркой быстро собираются и тоже уезжают. Прощаемся до завтра (если что!).

Сегодня у меня мама и Максим.

Девять тридцать. Набираю номер, который написал на старой открытке папа. Сильно тянет низ живота. Руки такие холодные, и пальцы кажутся синюшными.

- Да. Слушаю! - в трубке бодрый приятный мужской голос.

- Здра-здравствуйте! - сиплю я.

- Здравствуйте! - голос мужчины не теряет бодрости. - Слушаю вас.

- Я могу услышать Валентину Георгиевну? - спрашиваю я и не знаю, хочу ли услышать положительный ответ. Может, бросить трубку?

"Я могу услышать" - такие простые, шаблонные для телефонного этикета слова.  И мне так удивительно их говорить. Они для меня полны особого смысла.

- Минутку подождите, пожалуйста, девушка, - слышно, как "бодрячок" кладет трубку и наступает тишина, в которую время от времени пробиваются звуки льющейся воды.

- Алло. Слушаю вас, - в трубке приятный бодрый женский голос.

У меня было два сценария начала разговора. Первый (реалистический) - Меня зовут Варвара Михайловна Дымова. Я бы хотела поговорить с Валентиной Георгиевной Дымовой. Второй (фантастический) - Здравствуй, мама! Но я неожиданно для самой себя выбираю третий (сюрреалистический) -  Здравствуйте, я ваша дочь.

В трубке охают и слышно, как мужчина с беспокойством спрашивает:

- Валя! Что случилось? Кто это звонит?

- Варя? - женщина шепчет, словно только что сорвала голос. - Это Варя?

- Да. Это Варя, - дрожу от холода, сидя на диване, поджимаю под себя ноги. Яркое утреннее солнце заливает бабушкину гостиную.

- Он разрешил. Михаил разрешил тебе, - бормочет мама.

- Мы могли бы с вами встретиться? - спрашиваю я, борясь со слезами и проигрывая вчистую.

- Павел! - кричит мама. - Павел! Варя хочет со мной встретиться!

Шум в трубке. Непонятные звуки. Из носа начинает капать, чувствую, как он распухает. Со мной перестали разговаривать, и я не знаю, как позвать маму, каким словом окликнуть. Валентина или уже мама?

- Варенька! - приятный мужской голос теряет бодрость. - Можно вам перезвонить по этому номеру через несколько минут? Валюше плохо!

- Да, конечно, - поспешно говорю я, и меня накрывают короткие гудки.

Пять минут. Десять. Полчаса. В квартире тишина. И когда я теряю надежду и мучаюсь, набирать еще раз заветный номер или нет, раздается звонок.

- Варвара, это Павел Дмитриевич. Супруг вашей мамы. Для нас такое счастье, что вы позвонили! Сейчас Валюше немного нехорошо. Она прилегла. Вы могли бы к нам приехать? Я объясню вам, как доехать. Вы сможете сейчас приехать? Хорошо бы, чтобы сейчас, пожалуйста.

- Да, - отвечаю я. - Да. Я смогу. Сейчас. Говорите адрес, я приеду.

- Максим знает адрес. Он привезет вас? - говорит Павел Дмитриевич мне и кричит в сторону. - Она приедет, Валюша. Она уже едет!

Трубка начинает ходить ходуном в моих руках. Максим? Максим знает? Мой Максим?

В жизни каждого человека бывают минуты,

когда для него как будто бы рушится мир.

Это называется отчаянием.

Душа в этот час полна падающих звезд.

Виктор Гюго «Человек, который смеется»

В отношениях есть два греха:

рвать живые отношения и

удерживать мертвые.

Мудрость из Интернета

Вы когда-нибудь испытывали ощущение пугающего полета? Может, когда опускались на скоростном лифте или качались на качелях с большой амплитудой? И страшно, и захватывающе одновременно. Согласны?

Через полчаса я увижу маму, которую не видела с пяти лет. Я так этого хотела и так давно перестала ее ждать, что сейчас мучилась от переизбытка противоречивых эмоций. Я ее увижу. Она все объяснит. Или попытается объяснить. И я должна буду как-то это принять. Или не принять.

Мама живет в старом районе города. Когда-то это был двухэтажный дом с двенадцатью коммунальными комнатами. Теперь это капитально отремонтированный частный дом с четырьмя квартирами и ухоженным палисадником.

Долго не выхожу из такси. Не могу себя заставить. Таксист участливо спрашивает, обернувшись ко мне:

- Адрес правильный, девушка? Или мы не туда приехали?

- Правильный, - вздохнув, отвечаю я и выхожу из машины.

Павел Дмитриевич оказывается интересным мужчиной лет шестидесяти-шестидесяти пяти. Красиво седеющий брюнет с элегантной бородой и усами. Он широко распахивает дверь, словно все это время стоял и ждал за ней моего появления.

- Добрый день, Варя! Я могу вас так называть? - радушно спрашивает он, моргнув подозрительно влажными глазами.

- Здравствуйте! - выдавливаю из себя и переступаю порог.

В дверном проеме между прихожей и комнатой стоит женщина. Я смотрю на нее и сглатываю слюну, которая начинает быстро скапливаться во рту, словно я голодна, и мне показали что-то вкусное. У меня в сумочке с собой та старая фотография, которую я нашла год назад в день смерти бабы Лизы. Лето. Берег реки. Стройная блондинка в полосатом сарафане, босая, держит в руках босоножки. Подол платья мокрый. Она его выжимает, смеется и влюбленными глазами смотрит на моего отца, тоже босого и протягивающего к ней руки. Изображение чуть смазанное, словно кто-то делал снимок набегу. Мама.

Я совсем не знаю, что мне делать. Обнять ее? Вряд ли. Мама протягивает мне руку, но не для рукопожатия. Она просто ее протягивает в мою сторону и, не дождавшись ответного жеста, безвольно опускает.

Кроме тоскливых мыслей о детстве без мамы, о том, почему ее не было в моей жизни так долго, я всегда ловила себя на желании узнать, похожи ли мы. И вот сейчас я вижу свои болотно-зеленые глаза на чужом лице, не похожем на мое. И еще светлые кудри до плеч, словно я перекрасилась в блондинку. И все.

- Варя, - тихо говорит женщина (Варя, это мама! - напоминаю себе), заметно расстроившись от того, что я не протянула руки, и сглатывает так же, как я. - Спасибо, что приехала. Проходи.

В большой комнате уютно и необычно светло. Мышильда назвала бы этот стиль скандинавским. Выбор цветов для интерьера напоминает северный пейзаж: утро бледное, туманное, песок белый и холодный, небо хмурое, свинцово-серое. Но такая палитра не угнетает и не печалит. Мятный, горчичный, бежевый, пшеничный цвета с легкими вкраплениями глубокого синего.

- Как у вас красиво! - против воли вырывается у меня, когда я смотрю на серебристо-серую стену с огромной черно-белой фотографией в синей рамке. Это годовалая малышка в белом платьице, босиком стоящая на песке и поднявшая вверх, на фотографа, довольную мордашку, испачканную шоколадом, растаявшую плитку которого она держит в протянутых руках. Я никогда не видела эту фотографию. И это я.

Снова сглатываю, нервно оглядываясь на хозяев. Они стоят рядом. Павел Дмитриевич обнял маму за плечи, нежно поддерживая.

- Давайте-ка я угощу вас моим фирменным чаем! - узнаю бодрый приятный голос, который слышала во время телефонного разговора. - Уверен, он вам понравится.

Пока мамин муж накрывает чайный столик, мы сидим на креслах, затянутых белыми холщовыми чехлами, напротив друг друга, и молчим. Мама смотрит на меня, зябко кутаясь в синий плед крупной вязки. Кажется, ее тоже знобит от волнения.

- Индийский чай! - торжественно объявляет Павел Дмитриевич, расставляя чашки. - С молоком, кардамоном, черным перцем и имбирем. Не побоитесь попробовать? Пока вас... тебя ждали, сварил, соблюдая исходный рецепт.

Мои рецепторы тут же запускают программу удовольствия, предвкушая горячее и острое блаженство. Первый ж глоток  вышибает из груди стон удовольствия: действительно, крепко, острее острого и сладко.