- Ты слышала про миллион? - спрашивает Максим, резко встав, засунув руки в карманы и отойдя от дивана.

- Слышала, - подтверждаю я и глупо спрашиваю. - Почти миллион - это сколько?

Через пару секунд Максим отвечает мне, и я понимаю, что глупым мой вопрос точно не был:

- Я говорю про миллион долларов.

Тараканы пораженно присвистывают, начиная в уме переводить сумму по сегодняшнему курсу в рубли.

- И что? Чем я мешаю? - удивляюсь я, мысленно пристыдив своих тараканов.

- Мешаешь не ты. Мешаю я, - спокойно говорит Максим, наконец, подойдя ко мне. - Все началось с простой и понятной цели: мама не должна узнать, что Настя - моя сестра, что Юлия вернулась в жизнь отца, что отец начал новую игру. И вовсе не потому, что мама снова слепо верит отцу. Просто ей действительно не надо этого знать: черная дыра той клинической депрессии может начать затягивать снова.

Максим порывисто обнимает меня и с силой прижимает к себе. Я не вырываюсь, а вжимаюсь в его тело с силой, еще большей, чем прикладывает он. И чувствую: Максим облегченно вздыхает. Он продолжает говорить, отстранившись и взяв мое лицо в ладони. Но теперь меня это не отталкивает, а наоборот, возрождает.

- Тебе трудно понять мою мать. Но постарайся. Человек, который никогда всерьез не задумывался о самоубийстве, никогда не поймет того, кто это сделал. Не надо путать периодически возникающее чувство отчаяния и клиническую депрессию.

Кипяток сострадания ошпаривает мою кожу. В эту секунду у меня появляется новый секрет от мужа. Вернее, первый и пока единственный. Так странно... Когда-то я настроилась говорить мужу только правду и ничего, кроме правды... А теперь принимаю решение всю жизнь скрывать от него этот скелет. Но я не могу повесить на него еще одну вину. Не могу и не буду.

Плюгавенький, усмехнувшись, посылает мне воздушный поцелуй.

- А сейчас все смешалось в кучу: моя мнимая измена, твое нежелание видеть меня и разговаривать со мной, Настины выходки, отцовский азарт, Вовкин приезд, - Максим замолкает на самом важном для себя.

Беру его лицо в свои руки, как только что делал он, и произношу отчетливо:

- Слова, которые ты услышал, относились к тебе, а не к Вовке. Я сказала это в ответ на его признание.

- Он признался? - мне кажется, или голос Максима дрогнул?

- Да, - морщусь от фантомной боли. - Признался, что давно любит, что боялся сказать, что сбежал.

- А ты? - Максим тяжело дышит, закрыв глаза и наслаждаясь теплом моих рук на своем лице.

- А я люблю тебя, - шепчу я и вздрагиваю от неожиданности, когда Максим, резко открыв бешено счастливые глаза, хватает меня в охапку и начинает целовать лицо, шею, руки, плечи.

Тараканы начинают разбиваться на пары.

Уважаемые читатели! Если Вы прочли эту главу ДО наступления Нового года, то поздравляю Вас с наступающим! Если ПОСЛЕ, то с наступившим! СПАСИБО за верность книге и ее героям, комментарии и награды! Осталось три главы.

- Это водка? - слабо спросила Маргарита.

Кот подпрыгнул на стуле от обиды.

- Помилуйте, королева, - прохрипел он, -

 разве я позволил бы себе налить даме водки?

Это чистый спирт!

Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"

- Бог мой, Миша! Какая красота! - восклицает баба Лиза, глядя на изумительную фарфоровую статуэтку Снегурочки: белокожая красавица в белоснежной шубке с длиннющей русой косой, на шубке красные ягодки и зеленые еловые веточки, на ручках красные варежки, на ножках красные сапожки.

- Дулёвский фарфор. 1963 год, - гордо говорит довольный реакцией бабушки Михаил Аронович. - С Новым годом, Лизонька!

- Спасибо, друг мой! - бабушка подает соседу руку, которую тот так благоговейно целует, словно баба Лиза - императрица Елизавета, а он ее верноподданный. - У меня для тебя, Миша, тоже сюрприз.

На столе, покрытом холщовой скатертью цвета крем-брюле, появляется... Дед Мороз. Он тоже абсолютно белый. Три ярких пятна на этом безупречном фоне: зеленый кушак, красный мешок с подарками и... красный нос. Как и положено!

- Минск. 1951 год, - ласково-насмешливо подражая другу, говорит баба Лиза. - Надо же как! Мы с тобой не сговаривались!

Я с восхищением смотрю и на чудесные фигурки, и на любимых стариков. Какой красивой парой они могли бы быть! И как синхронно они думают, говорят, не договариваясь и не согласовывая друг с другом многое. Только баба Лиза собирается в магазин, еще и одеваться не начала, а Михаил Аронович уже под дверью с вопросом: "Не надо ли проводить за покупками?" Только сосед задумает пыль в шкафу с фигурками протирать - бабушка уже к нему с белой тряпочкой и предложением об уборке спешит. Только начинает давление у старого врача шалить, как Георгоша уже у нас с приказом осмотреть Елизавету Васильевну.

В гостиной у бабушки стоит искусственная елка 1970 года рождения. Производство ГДР. Она высокая - метр девяносто и очень пушистая. Разобранной годами хранится на антресолях. Мы всегда втроем - я, бабушка и Михаил Аронович - украшаем ее одними и теми же игрушками. Здесь есть и дореволюционный снегирь моей прапрабабушки Варвары, которого еще маленькая баба Лиза на руках у отца Василия сама пыталась повесить на елку, и столетний Щелкунчик со стертой краской, и пятидесятилетние грибочки. Бабушка признает только стеклянные елочные игрушки. Осторожно доставая каждую из большой коробки, старики рассказывают мне занимательную историю о ней. Это мое самое любимое время. Не новогодний праздник, а подготовка к нему.

Мы, второкурсники, отмечаем новогодний праздник у Вовки. Его родители с братьями уехали к родственникам в Белоруссию. Нам по девятнадцать, и мы никогда нашей компанией не встречали сам Новый год. В детстве то родители не разрешали, то Игорь улетал кататься на лыжах, то Сашка уезжала в зимний математический лагерь.

Смешно, но папа впервые отпускает меня всего лишь с получасовой инструкцией: не пить (чуть-чуть шампанского, чуть-чуть - это бокал), не есть много острого (в праздники все врачи нетрезвые, могут и не оказать своевременную профессиональную помощь, если я загнусь с животом - а я обязательно загнусь), не курить (самое простое требование - и не собиралась!), не спать в одной комнате с мальчиками (он, конечно, проверить не сможет, но совесть, Варвара, лучший предохранитель), не ходить в центр города (на массовых мероприятиях возможны эксцессы).

Накануне мы с девчонками составляем список продуктов и придумываем меню. За алкоголь отвечает Игорь. За мясо - Максим с Вовкой. За фрукты - Лерка. За сладкое - я. Сашка отвечает за всех нас.

- Главное, не делать много салатов! - поучает нас Сашка, быстро перепроверяя список продуктов, который мы приготовили для мальчиков. - А то горячее никто не будет!

- Я буду! - убежденно уверяю я, прекрасно зная, что Максим с Вовкой, по моему заказу, будут готовить сациви из курицы с грецким орехом.

- Хватит? - с сомнением спрашивает Игорь, когда двое крепких мужчин заносят в Вовкину квартиру коробки с бутылками.

- Коньяк, виски, водка, шампанское, ром, текила, - медленно перечисляет Лерка, пораженно рассматривая этикетки. - Ты в своем уме? Вы до дурки допиться хотите?

- Да я не знал, что выбрать, - защищается Игорь. - И не посоветоваться. Парни вне доступа почему-то.

- Они за елкой пошли. А советоваться надо со мной, - говорит Сашка, с опаской приближаясь к коробкам.

- В лес? - удивляется Игорь.

- Почему в лес? - Сашка садится на корточки и вытаскивает одну бутылку:

- О! Еще и ликер. Бейлис.

- Вдруг вы коктейли делать будете! - находчиво объясняет Игорь. - Обратно сейчас ничего не понесу. Если останется - потом вывезу.

- Не понесу... - передразнивает Сашка. - Можно подумать, сам нес.

- Не сам, - тут же соглашается Игорь. - Охранники папы второго.