На краю танцпола стоит Максим. Его спокойное лицо ничего не выражает, но глаза... Глаза горят бешенством и отчаянием приговоренного к повешению, которому не дали возможности сказать последнее слово и уже всунули кляп в рот.

- Жизнь хороша, - шептала мне звезда

С обложки разноцветного журнала.

- Люби меня, чего тебе еще?

Что хочешь ты, ведь этого немало!

Чтобы жизнь стала лучше,

она сначала должна стать хуже.

Чак Паланик "Удушье"

Она, черт побери,

до того ко мне равнодушна,

точно я ей муж.

Оскар Уайльд

Сентябрь в этом году был такой теплый и нежный, что, несмотря на то, что наступил последний и самый важный в нашей жизни школьный год, учиться не хотелось. Совсем. После уроков мы по-прежнему сидели на лавочке в парке или в "Пельменной", не желая расставаться. Только придешь домой - и все время уйдет на выполнение уроков.

С первого сентября по утрам меня начал неожиданно провожать в школу Вовка. Время после уроков целиком и полностью принадлежало Максиму, который еще в десятом классе после спектакля "Недоросль" и нашего знаменитого на всю школу поцелуя стал моей "парой". Поскольку бабушка жила далеко от школы, на дорогу с пересадкой уходил почти час. Папа категорически отказался меня возить, вынуждая жить с ним, Ритой и Мышильдой. Мне было важно остаться с бабушкой, поэтому я гордо стала пассажиркой общественного транспорта.

Первого сентября, выйдя из подъезда за час до начала занятий, я обнаружила возле своего дома Вовку. Накануне ночью приехавший от своего деда-"партизана" с Волги.

- Привет! - запрыгала я от радости, несмотря на солидный возраст в шестнадцать лет.

- Привет, Варюха! - обнял он меня. - Решил тебя проводить до школы.

- Это ж во сколько ты встал и сколько спал?! - поразилась я. Вовка жил прямо во дворе школы. Это час до меня. Потом еще час со мной обратно до школы.

- Да не спится что-то, - проворчал мой друг. - Возраст, наверное!

Как давно мы не проводили столько времени вместе! Я соскучилась по его шуткам и этому знакомому жесту, которым он взъерошивал свои светлые кудри.

Максим, который ждал меня на остановке троллейбуса, если и удивился, что я с Вовкой приехала, то никак этого не показал. Он крепко пожал Вовке руку и поцеловал меня прямо в губы прямым коротким поцелуем.

С этого дня все так и осталось: утром в любую погоду у своего подъезда я находила Вовку, после уроков мы всей нашей компанией гуляли пару часов, а домой меня провожал Максим.

У подъезда мы стеснялись целоваться. В подъезде это было немыслимо. И не потому, что это не позволял внушенный мне бабушкой и отцом этикет, а потому, что нас могла заложить отцу Ольга Викторовна. Поэтому поцелуев было раз, два - и обчелся! Кроме этого, объяснения в любви в том виде, как я себе представляла, так и не произошло. У меня в копилочке были только заветные движения его губ по траектории "Я тебя люблю".

Баба Лиза говорила, что некоторые мужчины боятся объясняться в любви.

- Боятся? - опешила я. Мы сидели на кухне в бабушкиной квартире и пили чай с пришедшим в гости Михаилом Ароновичем. Баба Лиза испекла сливочные сухари с изюмом - мое любимое лакомство. Бабушка говорила, что мой папа в детстве тоже их обожал и не променял бы на пирожные и торт. Как у нее получалось так, что сухарики были одновременно и хрустящими, и нежными. Загадка!

Михаил Аронович заерзал на стуле, а бабушка, усмехаясь каким-то своим мыслям, сказала:

- То ли боятся услышать отказ, то ли серьезного продолжения отношений, то ли не любят по-настоящему.

Старый врач хмуро посмотрел на бабу Лизу из-под опущенных бровей и потянулся за очередным сухариком.

- Не любят по-настоящему? - расстроилась я окончательно.

- Максим любит, - прошептала бабушка, осторожно погладив меня по голове и подливая свежий чай в чашку. - Этот экземпляр боится не услышать в ответ твоего признания.

- Моего? - удивить меня сильнее просто невозможно. Мне самой кажется, что моя любовь просто осязаема, ее можно не только увидеть и потрогать. Ее можно ложкой черпать, ножом резать.

- У каждого свои тараканы в голове, - мягко улыбнулась мне бабушка.

Мои тараканы приветственно помахали мне и моей бабушке всеми шестью лапками. А баба Лиза, глядя на Михаила Ароновича, добавила:

- Есть такие тараканы, которых ни тапком не пришлепнешь, ни дустом не выведешь, ни дихлофосом не вытравишь.

Михаил Аронович хмуро посмотрел сначала на нее, потом на меня, потом хотел что-то сказать. Даже рот открыл, но ничего не сказал.

- Quod erat demonstrandum, - засмеялась бабушка и позвала нас в гостиную. - Что и требовалось доказать.

- Facile omnes, cum valemus, recta consilia aegrotis damus, - ответил ей Михаил Аронович, гордо расправив плечи.

Мне, ничего не понявшей, баба Лиза на ухо прошептала перевод:

- Когда здоровы, мы легко даем советы больным.

И я все равно ничего не поняла.

Вообще латинскими афоризмами очень увлекался Вовка. За год до окончания школы выяснилось, что он все-таки будет поступать в медицинский, как и Лерка. Семейные традиции преодолели его желание стать военным моряком.

- Alea jacta est! - декламировал Вовка, обмотавшись покрывалом с моей кровати и изображая из себя древнеримского оратора, и перевел мне, рисуясь. - Жребий брошен!

Как-то недели через две после начала учебного года мы с Вовкой вышли из троллейбуса и не увидели Максима.

- У Макса аппендицит! - сообщил нам Игорь. - Ночью увезли с приступом. Зоя Львовна сказала. Ей родители звонили.

Я ужасно напугалась: а вдруг что случится? Девчонки меня успокаивали. Вовка, обняв за плечи, уговаривал:

- Ты что, Варюха! Эта операция как зуб больной вырвать. Рядовая, простенькая. Вот с Леркой выучимся, будем такие пачками делать.

- Я ни за что не буду хирургом! - запротестовала Лерка. - Я детей лечить хочу.

- А я буду, - сказал Вовка и добавил. - Futura sunt in manibus deorum. Будущее в руках богов.

Настоящее. Суббота (поздний вечер). Ближний круг.

Сашка с Игорем подходят к Максиму. Мужчины пожимают друг другу руки и обнимаются. Максим это делает, не спуская с меня глаз.

- Кирилл, - обращаюсь к Ермаку шепотом. - Спасибо за танец. Мне нужно поговорить с мужем.

- Зачем? - спрашивает Кирилл, удерживая меня за локоть.

Вырываю руку и возмущенно говорю, мгновенно переходя на "вы":

- Да что ж это такое-то! Как вы смеете лезть в мою личную жизнь!

Мое возмущение никак не смущает Кирилла, и он снова берет меня за локоть. Отрывает меня от Ермака Игорь, который, подав руку, ведет меня к нашему столику. Сашка с Максимом идут за нами. Сидящая в одиночестве за столиком Лерка изо всех сил делает вид, что не замечает двух-трех молодых мужчин, коршунами кружащих вокруг стола поодаль.

- Наконец-то! - с облегчением выдыхает она, увидев нас. Появление Максима не вызывает у нее никакого удивления.

- Это ты? - обвиняюще спрашиваю ее я. - Ты в туалет выходила.

- Нет, - спокойно, с достоинством отвечает мне Лерка. И я сразу ей верю.

- В принципе это бессмысленно, - добавляет Лерка. - Он и так бы пришел, без чужой помощи.

- Интересно, как бы он узнал, где я? - спрашиваю я ее. И они с Сашкой фыркают в ответ.

Мы с девчонками сидим. Максим и Игорь остаются стоящими возле стола. За свой столик напротив нас возвращается и Ермак. Сидит прямо, словно кол проглотил, и сверлит меня взглядом.

- Для полной картины не хватает еще одного персонажа, - шутит Сашка и тут же стонет. - Не может быть!

Испуганно вытягиваю шею, боясь увидеть еще и Вовку. Но это не он. В нашу сторону движется Ермак. Вот правильно я сравнила его с диплодоком.

- Варя, нам нужно поговорить, - обращается ко мне Кирилл, игнорируя ошеломленных его наглостью мужчин. Ответить не успеваю.