От шеренги митингующих отделяется парочка крупных тараканов и начинает азартно кричать:

- Мак-сим! Мак-сим!

- Ва-ря! Ва-ря! - перекрикивают их остальные.

- Мак-сим! Мак-сим!

- Я скучаю, - шепчет, муж целуя мои глаза. - Я так скучаю.

- Я тоже скучаю, - сознаюсь я против воли, ощущая себя подследственным, дающим показания под тяжестью неопровержимых улик.

- Мак-сим! Мак-сим!

- Ва-ря! Ва-ря!

Мы начинаем лихорадочно целоваться, гладя друг друга по голове, плечам, спине. Горячие руки Максима поднимают и сминают края моего рубашечного платья, ложатся на кружево чулок.

В этот момент из толпы тараканов-демонстрантов отделяется маленький такой, я бы даже сказала, плюгавенький таракашка. Он усмехается и протягивает мне билеты в Париж. Air France. Шарль-де-Голь - Шереметьево. "Это вы Анастасия?" - с французским акцентом спрашивает он. - Тогда это для вас!"

Начинаю вырываться бешено, агрессивно. Сначала Максим отчаянно пытается меня удержать, и тогда я даю ему пощечину, сильную, со всего размаха.

- К вопросу о вранье, Максим, - я тяжело дышу, левая рука болит, ладонь горит. Как и правая щека мужа. - Где ты был вчера и сегодня?

Протянутые ко мне руки мужа безвольно опускаются вдоль тела.

- Просто скажи. Где ты был? - настаиваю я.

Тараканы замирают, ожидая его ответа. "Пожалуйста, скажи правду!"- умоляет мое сердце. "Не говори, соври, сопротивляйся!" - убеждает разум.

- Ты столько раз спрашивал, готова ли я к разговору, - говорю я. - Я готова. Вопрос, готов ли ты?

"Терпи! Жди! Не отвечай за него!" - приказываю себе и совершенно обалдевшим от моей энергичной наглости тараканам.

Плюгавенький таракашка, взобравшись на один из табуретов, начинает проникновенно читать стихи Цветаевой:

Дома до звезд, а небо ниже,

Земля в чаду ему близка.

В большом и радостном Париже

Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,

Последний луч зари угас,

Везде, везде все пары, пары,

Дрожанье губ и дерзость глаз.

...

В большом и радостном Париже

Мне снятся травы, облака,

И дальше смех, и тени ближе,

И боль как прежде глубока.

Максим ничего не успевает ответить. Я кидаюсь к пиджаку, выхватываю из внутреннего кармана билеты и бросаю их ему в лицо.

- Erreur fatale! (Фатальная ошибка!) Ты прав!

Говорите, когда вы сердитесь, -

и вы произнесете самую лучшую речь,

о которой будете жалеть всю жизнь.

Генри Бичер

План, что и говорить, был превосходный:

простой и ясный, лучше не придумать.

Недостаток у него был только один:

было совершенно неизвестно,

как привести его в исполнение.

Льюис Кэрролл "Алиса в стране Чудес"

- Если вы входите в категорию ревнивцев, то вам непременно нужно начать над собой работать. Ревность не только лишает вас положительных эмоций и разрушает психику, но и превращает жизнь в ад, занижая самооценку, - лохматый и бородатый дяденька в очках с толстой роговой оправой, похожий на мультяшного домового Нафаню, гнусавым голосом просвещал зрителей телевизионного канала и меня, свернувшуюся калачиком на диване в гостиной и смотрящую телевизор. Нафаня доверительно сообщил, что ревность может быть здоровой, придающей перчинку пресным отношениям, и патологической, уничтожающей отношения навсегда.

- Хотите знать основные причины вашей ревности? - спросил Нафаня меня, почесав густую бороду.

"Да!" - подобострастно закивали мои тараканы, доставая блокнотики для конспектирования лекции.

- Прежде всего, это негативные установки, заложенные в нашем подсознании, часто из детства и юности, - сурово сказал Нафаня, подписанный внизу экрана как доктор наук Геннадий Заполошный.

- С моим подсознанием все в порядке, - обижаюсь я на Нафаню. - И у Макса полная семья, чудесные родители, в доме достаток.

"Шшш!" - недовольно шипят крайне заинтересованные тараканы, поднося к губам пальчик.

- Часто ребенок борется за любовь и внимание матери или отца. Вот скажите мне, - допытывается у меня Нафаня, - разве для маленького мальчика мать не идеал любви?

- А? - спрашивают меня тараканы, перестав записывать.

- Конечно, идеал! - радуется Нафаня, ответив на собственный вопрос. - А отец? Кто же он?

- Кто? - растерянные тараканы пожимают плечами.

- Отец - эталон поведения! - всплескивает руками профессор, поражаясь нашей недогадливости.

- А для девочки? - спрашиваю я Нафаню, садясь на диване.

- Для девочки, этой маленькой женщины, все наоборот! - почти взвизгивает от удовольствия ученый. - Мать - образец поведения, а отец - идеал любви.

Задумываюсь: неужели это так? Мой папа - мой идеал любви? А мама? Может, Нафаня прав. Ее не было со мной, и у меня не было эталона поведения женщины?

Тараканы после вчерашних разборок подлизываются, тут же согласившись с моей версией.

- Фигушки! - сопротивляюсь я. - У меня была баба Лиза. У меня была даже Рита.

- Вторая распространенная причина ревности - страх, - гнусавость голоса профессора ужасно нервирует. - Страх одиночества, страх быть отвергнутым, страх не соответствовать придуманному партнером образу. Это причина ревности наиболее характерна для женщины.

Тараканы выразительно приподнимают вверх палец: "Вот первопричина!"

- Вы обо мне?! - поражаюсь я их коварству. - Я не боюсь!

Тараканы усмехаются и не верят.

- Женщины стремятся к подражанию, мужчины к соперничеству. Что главное в мужской ревности? - снова экзаменует Нафаня и, как плохой учитель, сам же и отвечает. - В мужской ревности главное - секс и гнев, в женской - это страх и эмоции.

"Точно! - подтверждают тараканы. - Сами видели!"

Десять часов назад

Максим смотрит на билеты, лежащие на полу.

- Ты возил ее в Париж! - кричу я, и сама себе неприятна. Унижаться до крика баба Лиза считала проявлением низкой культуры и неуважением не только к собеседнику, но и к себе.

Максим поднимает на меня глаза, в них если не удивление, то растерянность точно.

Тараканья толпа, возглавляемая плюгавеньким, теснит двух либералов-сородичей, посмевших поддержать Максима, в угол, улюлюкая и присвистывая. Два смельчака с достоинством отступают, стараясь не поворачиваться к противнику спиной.

- Да, - говорит Максим, подняв на меня такие родные голубые глаза. - Но это почти последняя часть истории. В Париж летают не только в романтическое путешествие.

- Расскажи мне о сложной адвокатской судьбе! - ёрничаю я.

- И не по работе, - Максим трет тыльной стороной ладони небритый подбородок.  - По личному делу. Я не мог в этот раз позволить себе пустить дело на самотек.

- Личное дело, о котором не может знать жена? С молоденькой девушкой Настей? Ха-ха! - очень надеюсь, что хохот мой хотя бы чуть-чуть гомерический.

Два предателя, запертые в углу тараканьей толпой с бейсбольными битами, достают... шпаги и готовятся к бою, отсалютовав противнику. Ничего себе! Как изменились эти перебежчики за какой-то час, копируя своего кумира.

- Смысл верный, тон нет, - осторожно говорит Максим. - Чтобы понять, тебе надо...

- Выслушать! У тебя была куча времени! - отрезаю я любую возможность продолжения диалога. - Если бы не эти билеты, я бы еще была готова...

- Эти билеты, - с досадой посмотрев на клочки бумаги на полу, морщится Максим, - часть сложной и не очень красивой истории. И я готов рассказать ее.