- Я не хочу его видеть, слышать. Раз. Не буду с ним встречаться. Два. Я справлюсь с ситуацией. Три. Я больше не буду плакать и страдать. Четыре. Я свободная молодая женщина. Пять. Он мне больше не нужен. Шесть...

Останавливаю счет. Открываю конверт с номером один. В нем пожелтевший от времени листок, на котором чернилами каллиграфическим почерком врача Паперного (хихикаю, как дурочка, но ведь прикольно же: каллиграфический почерк у врача!) что-то написано. От волнения и спешки не сразу понимаю, что именно.

- Ну же, Варвара Михайловна, читайте, - торопит старик. И уже по плохо скрываемому торжеству в его голосе скорее догадываюсь, чем читаю: "Мне уже не больно. Я не прощу. Начинаю жизнь с чистого листа".

- И какое же будет задание? - бодро спрашиваю, с трудом глотая комок воздуха, вставший поперек горла, тяжелый такой, четко осязаемый.

- Да пустяки, - вкрадчиво отвечает Михаил Аронович. - Легкое такое задание: попробуйте вспомнить как можно больше самых счастливых моментов ваших с Максимом отношений. По-настоящему счастливых. Даже если это уже и бесполезно. Вы же все равно не простите, так что вспоминать будет не больно.

- Не больно, - покорно соглашаюсь, плетусь в прихожую, беру сумку и, поцеловав старика в сухую морщинистую щеку, выхожу за дверь.

- Я люблю его. Семь, - заканчиваю я счет.

В Васюках надо устроить международный шахматный турнир.

Илья Ильф и Евгений Петров

"Двенадцать стульев"

Ответ людям, которые говорят "Мне бы твои проблемы!":

- Да забирайте! Самовывоз,

регулярное пополнение ассортимента,

возможен опт!

Мудрая мысль из Интернета

Я опять сбежала на бабушкину дачу. Она тоже после ее смерти досталась мне. Сторож Семен, он же дядюшка Ау, суетился, помогая мне открывать дом. Теперь все ключи я хранила у него.

- Зина дом вымыла на прошлой неделе, как Максим Константинович и велел, - рассказывал мне Семен, открывая дверь и помогая занести сумку.

Зина - это неожиданно появившаяся в жизни старого сторожа энергичная женщина необъятных размеров и таких же потрясающих достоинств. Дядюшка Ау и не заметил, как она не только поселилась в его доме, но и стала настоящей хозяйкой всего дачного поселка.

Щуплый и малорослый председатель кооператива, Иван Иванович Иванов (попрошу без сарказма!) смотрелся злобным лысым гномиком, когда стоял на собраниях возле Зинаиды Петровны. Врожденная интеллигентность, три высших образования и докторская степень не позволяли Ивану Ивановичу напомнить тетушке Зине, кто на самом деле здесь главный. Строго глядя в лицо каждому из собравшихся, Зинаида Петровна объявляла повестку собрания, отчитывалась перед народом за ревизионную комиссию, сообщала сумму очередных взносов. И если находился сумасшедший, посмевший задать вопрос о целесообразности или размере подобного сбора, молча поворачивалась в его сторону, неторопливо, как мощный военный корабль, и расчехляла пушки. Вопрошающий тут же осознавал нелепость своих подозрений и первым поднимал руку, голосуя за выше озвученное предложение.

Во времена правления Зины Великой, как за глаза называли тетушку Зинаиду Петровну, был проведен новый полиэтиленовый водопровод, заасфальтированы подъезды к поселку, построен новый забор с автоматическими воротами. Но самым главным достижением Зины стал ежегодный концерт, даваемый для жителей дачного поселка. Дело в том, что Зинаида Петровна оказалась настоящей артисткой: она играла на ложках, играла мастерски, так, что слушатели приходили в неописуемый восторг. Исполняла все: от "Калинки-малинки" до "Лунной сонаты" Бетховена.

Прекрасно помню свои первые ощущения от увиденного и услышанного. Зинаида сидела на деревянной веранде дома Ивановых, самого большого и представительного в кооперативе. Эта веранда стала сценой. Зрители расселись вокруг на принесенных из дома стульях и табуретах. Иван Иванович, исполняющий роль конферансье, объявил:

- Друзья! Отличительная особенность этих инструментов - повсеместность бытования и их утилитарное значение! Несмотря на далеко неполную исследованность ложек как музыкального инструмента, они продолжают жить.

Зина в белом платье, делающем ее похожей на полурастаявшего снеговика, сыграла не народную мелодию, а что-то джазовое. Это было невероятно круто! Хлопали ей стоя. Ни декламация жены Ивана Ивановича, надрывно и пафосно читающей тихие стихи Цветаевой, ни латинский танец их пятилетней внучки, ни хоровое пение шести старушек, блеющих романс "Я вас любил, любовь еще, быть может..." (вот ведь встретились же и договорились!), ни фокусы вечно пьяненького Харитона, бывшего известного актера нашего драматического театра, не произвели на "зал" такого впечатления, как мастерство Зинаиды. Иван Иванович тут же сочинил и исполнил пародию на оду Ломоносова "О восшествии на престол Зины Великой". И сожительница дядюшки Ау стала не только авторитетной, но и популярной личностью.

Мой муж Максим и Зина сошлись на почве любви к чистоте. Еще при бабушке Зинаида приходила прибираться в доме и во дворе. Вот уже лет пять, как она делала это добросовестно и регулярно.

Подстриженный, побритый и переодетый в новый спортивный костюм, Семен важно прохаживался по поселку, кивая на приветствия и записывая жалобы и просьбы в большую бухгалтерскую книгу.

Я с наслаждением разулась и бродила по старому дому босиком. Солнечные зайчики заглянули в гости через большие верандные окна и теплыми кляксами легли на пол. Я же улеглась на диван в гостиной и стала размышлять, с чего же собственно мне начать мою новую свободную жизнь. Взгляд, блуждающий по стенам, привычно нашел бабушкин портрет. Его на один из юбилеев заказал в подарок Михаил Аронович.

Баба Лиза сидела в плетеном кресле в нашем яблоневом саду. Дичок цвел густо, ярко. Его розовые мелкие цветы туманом покрывали большую часть картины. Бабушка держала в руках белую фарфоровую кофейную чашку и, усмехаясь, смотрела на художника. На маленьком круглом столике у ее ног лежала открытая книга. Эту картину бабушка любила.

- Надо же, - говорила она. - Такой молодой художник, а такой талантливый. Чашечка как настоящая.

Для меня на этой картине настоящей была она сама. Действительно талантливому художнику удалось понять и изобразить главное: мудрость и смирение. Вот только сейчас я это поняла. Наверное, надо пережить что-то страшное, чтобы вдруг начать понимать то, что не видел, не чувствовал раньше.

Неожиданный звонок сотового подбрасывает меня на диване, как разряд тока. С опаской смотрю на входящий номер. Сашка!

- Ты где?! - подруга кричит в трубку так громко, словно делает звонок из горячего цеха металлургического завод и пытается переорать чудовищный шум.

- На даче, - растерянно отвечаю я, оглушенная громкостью и напором, отведя руку с трубкой на безопасное для оставшегося слуха расстояние.

- Не двигайся! Никуда не уходи! - продолжает орать Сашка. - Я сейчас приеду. Вот только исчезни!

- Хорошо! - быстро соглашаюсь я. - Жду. Никуда не исчезну.

В ожидании Сашки лениво брожу по участку, добираюсь до розария и сажусь на низенькую резную деревянную скамеечку. Очередной звонок отрывает меня от созерцания кроссовок и розовых кустов.

- Варя! Наконец-то! Я так за вас испугалась! У вас все в порядке? - беспокойство в голосе писательницы Анны нешуточное. - Максим сказал, что вы приболели. Мне очень неловко, но, может, вы сможете вычитать мою последнюю главу? Издатель очень торопит.

Вот оно! Мое спасение! Работа.

- Я на дачу забурилась на пару недель. Если хотите, привозите вашу главу. Сами знаете, здесь с интернетом перебои, - бодро отвечаю я.

- Спасибо, в течение двух часов буду! - радуется Анна. - У вас, правда, все хорошо?

По второй линии пробивается чей-то звонок, и я быстро переключаюсь, прощаясь с Анной.