Вы помните,

Вы всё, конечно, помните,

Как я стоял,

Приблизившись к стене,

Взволнованно ходили вы по комнате

И что-то резкое

В лицо бросали мне.

Вовка находит мои глаза, точно так же, как мы делали на репетиции с бабой Лизой. Она говорила: "Найди того, кому ты будешь говорить, и больше не обращай внимания ни на кого".

Вы говорили:

Нам пора расстаться,

Что вас измучила

Моя шальная жизнь,

Что вам пора за дело приниматься,

А мой удел -

Катиться дальше, вниз.

Наталья Сергеевна садится в соседнее кресло. Вовка мои глаза на ее не меняет.

Любимая!

Меня вы не любили.

Не знали вы, что в сонмище людском

Я был, как лошадь, загнанная в мыле,

Пришпоренная смелым ездоком.

Не знали вы,

Что я в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь, что не пойму -

Куда несет нас рок событий.

На втором ряду, перестав хихикать и сплетничать, притихли старшеклассницы.

Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.

Когда кипит морская гладь,

Корабль в плачевном состоянье.

Земля - корабль!

Но кто-то вдруг

За новой жизнью, новой славой

В прямую гущу бурь и вьюг

Ее направил величаво.

К краю сцены подходят Сашка, Лерка и Максим с Игорем. Все с восторгом слушают Вовку и смотрят на него не отрываясь. Максим поворачивается ко мне и забирает мое внимание от Вовки на сцене. И если бы тот сбился, я не смогла бы ему помочь.

Простите мне...

Я знаю: вы не та -

Живете вы

С серьезным, умным мужем;

Что не нужна вам наша маета,

И сам я вам

Ни капельки не нужен.

Живите так,

Как вас ведет звезда,

Под кущей обновленной сени.

С приветствием,

Вас помнящий всегда

Знакомый ваш... Сергей Есенин.

Последние строчки есенинского стихотворения слышу глухо, не понимая ни слова, потому что Максим одними губами четко и совершенно понятно говорит мне: "Я тебя люблю".

"Кажется,

наступил психологический момент

для ужина", - подумал Остап.

Илья Ильф и Евгений Петров

"Золотой теленок"

Барышни любят время от времени

разбивать себе сердце -

почти так же, как выходить замуж.

Это дает пищу для размышлений и

чем-то выделяет их среди подруг.

Джейн Остин "Гордость и предубеждение"

Ранним субботним утром я встаю и иду в душ. Варю кофе в турке и достаю из холодильника сыр. Жую его, запивая горячим напитком. Взгляд, блуждающий по стенам, останавливается на винтажном серебряном настольном календаре фирмы Стерлинг Бирмингем. Его когда-то подарили бабе Лизе на юбилей. Календарь настраивается вручную, и дату на нем давно никто не менял.

Сползаю со стула и иду корректировать время. Ставить его на место. Пора начать ориентироваться.

Итак, сегодня суббота. Со "знаменательной" пятницы прошла неделя. Началась новая. Вторая неделя без Максима.

Для нашей семьи август - урожайный месяц. Мой день рождения, день смерти бабы Лизы и день нашей с Максимом свадьбы. День рождения "отпразднован". Бабушку вспомним в семейном кругу с дядей Георгошей и Михаилом Ароновичем. А дня свадьбы у меня больше нет.

Вчера, выпив бутылку шампанского, мы с Вовкой говорили только о ней - бабе Лизе. Вовка вспоминал, как она любила приглашать его на воскресный завтрак, как мы ходили к Михаилу Ароновичу рассматривать фарфоровые фигурки и в дверную щелочку разглядывать его волшебно прекрасный и таинственно недоступный кабинет. Одновременно вспомнили даже удивительные "кошачьи" шахматы. Одно "помнишь" опережало другое.

- Помнишь, отец наказал тебя и сдал под домашний арест бабушке? За побег на дачу с Мышильдой? А баба Лиза пускала меня к тебе тайком, называя это свиданием по амнистии?

- Помнишь, ты притащил мне черепашонка Федю, и он смешно ел листья салата, быстро так, словно он и не черепаха вовсе, а кролик, бабушка потом отдала его соседям?

- Помнишь, как мы разбили с тобой фигурку и решили ее склеить?

Я почувствовала, как и тогда, прилив нежной благодарности, снова, через столько лет услышав это "мы". Фигурку уронила я.

О! Это было происшествие! Старинная антикварная статуэтка девятнадцатого века называлась "Игра на флейте".

- Фарфор с глазурью. Германия, - торжественно объявил Михаил Аронович.

Очаровательная сценка: юноша обучает молодую девушку игре на флейте, рядом, у босых ног прелестницы, примостилась симпатичная овечка. Меня совершенно поразила юбка девушки: она была из фарфорового кружева, взбитого пышной пеной. Пока не возьмешь в руки, не потрогаешь - не поверишь, что это не ткань, а фарфор. Вот мы и взяли, и потрогали...

Упавшая на паркет фигурка. Удар. Фарфоровый осколок, отлетевший на несколько метров. Кусочек откололся именно от чудесной юбки. Мы с Вовкой застыли, замерли, почти умерли от ужаса. Впервые в жизни старый врач оставил нас в своей квартире одних - спустился во двор встретить бабушку из театра.

- Клей есть? - с сомнением в голосе спросил Вовка. - Сейчас такие клеи, что хочешь намертво склеят!

Я, конечно, выразила сомнение: такие дорогие антикварные вещи надо, наверное, склеивать чем-то специальным, особенным.

- Попробуем, - обнадеживающе сказал друг.

Баба Лиза и Михаил Аронович застали нас на месте преступления в тот момент, когда я, густо намазав осколочек канцелярским клеем, приготовилась к воссоединению фарфорового лоскутка с пострадавшей юбкой.

- Простите, - покаянно сказал Вовка, включая режим "милый парень" и теребя свои светлые кудри. - Я такой неловкий. Но кусочек маленький, приклеить - и не видно будет.

От взрослых мы узнали: да, действительно, таким клеем фарфор не клеят. Никто не ругал нас. Баба Лиза только огорченно вздохнула и мягко положила руку на локоть нашего соседа. Михаил Аронович печально покачал головой. Но мне было стыдно и так, без нотаций и наказания. Лучше бы покричали, повоспитывали. Вот папа обязательно обновил бы информацию о том, откуда растут у меня руки, деликатно не называя самого места, напомнил бы, что меня нельзя пускать в приличные дома и что когда-нибудь это (неважно что!) должно было бы случиться обязательно. Он это чувствовал!

Когда расстроенная бабушка пошла на кухню за чайником, старый врач поманил нас к шкафу с коллекцией.

- Видите эту статуэтку? - шепотом спросил он у нас, прильнувших к стеклу. Старый врач показал нам на балерину в платье-пачке с рассыпанными по подолу юбочки бутончиками роз, в розовых пуантах на золотых лентах и с золотыми бантами.

- Видим, - так же шепотом прошептали мы в унисон.

- А сколы на кружевах видите?

- Видим, - повторили мы.

- Эту фигурку уронил я, много лет назад, так много, что тогда не было ни вас, ни ваших родителей, - доверительно сообщил Михаил Аронович.

- Эту балерину уронила девочка Лиза, - насмешливо сказала вернувшаяся в гостиную баба Лиза. - Но попало мальчику Мише, который зачем-то благородно взял вину на себя.

Мы расстались с Вовкой поздно, около двух часов ночи. Насмеявшиеся и навспоминавшиеся. И в тот момент, когда я провожала его до двери, вернулась спрятавшаяся до поры до времени неловкость. Она скромно встала между нами, потупив кроткий взор. Словно дуэнья между молодыми людьми, которым нельзя находиться наедине, так как это неприлично.