Провожатый у меня сегодня был очень живописен: распухшая нижняя губа и порванный воротник легкой куртки.

Настоящее. Воскресенье. Свободная жизнь.

Капустник был великолепен. Так много и так сильно я не смеялась никогда. Все были довольны, кроме Лерки. Она сидела неестественно прямо и смотрела на происходящее на сцене рассеянно, не вслушиваясь и не вдумываясь в происходящее.

- Что с тобой? - прошептала я ей. - Зачем так реагировать? Он тебя, может, и не помнит вовсе.

Сказала и сама не поверила в то, что сказала. Конечно, не забыл. Вон как смотрел! Как на изменившую жену смотрит вернувшийся из командировки муж.

- Прикроете? - спросила нас Лерка, когда начался антракт. - Я тихонько уйду.

- А разве бегать от проблем - выход? - не смогла отказать себе в удовольствии я. - Вы же взрослые люди. А поговорить?

Хрустально-серые Леркины глаза увеличились в два раза, делая ее похожей на заморскую принцессу, узнавшую, что ее просватали к двенадцатиголовому дракону. И без вариантов.

Оставив Михаила Ароновича на Алевтину Даниловну, мы слились с потоком выходящих из зала зрителей. Заторопились в фойе, к выходу из театра. Выводили Лерку, как спецназ заложника.

- А если он нас пытать будет? - хихикая, спросила Сашка Лерку. - Я физической боли боюсь. Я твой адрес и твой телефон сразу выдам.

- Вам смешно?! - возмутилась Лерка. - Это орангутанг настоящий. Ревнивый. Бешеный. Вы забыли, как я от него два года пряталась?

- Ладно-ладно! - примирительно ответила Сашка. - Потерплю пытки. Не выдам.

Нам осталось пересечь фойе, и в это время нас окликнули:

- Варя!

- Лера!

Мы медленно обернулись.

- А меня никто не звал, - прошептала Сашка. - Может, я пойду?

Рядом с крохотной билетершей стоят двое. Кирилл Ермак и Сергей-Филипп. Вытягиваю руки и смотрю на них, потом разглядываю собственные ноги.

Сашка удивленно приподнимает брови:

- Что ты делаешь?

- Ищу браслеты слежения, - пытаюсь я пошутить. - Как он меня все время находит? Как?

Я, конечно, не херувим.

У меня нет крыльев,

но я чту Уголовный кодекс.

Это моя слабость.

Илья Ильф и Евгений Петров

"Золотой теленок"

Душевное равновесие - это когда в голове,

дома и в постели один и тот же человек.

Мудрость из Интернета

Сейчас наша троица напоминает сцену из старой советской комедии: Трус, Балбес и Бывалый на дороге. Лерка, как герой Вицина, стоит посередине и пытается вырваться. Мы с Сашкой крепко держим ее за локти. В театральном фойе шумно, оно быстро наполнилось счастливыми и довольными зрителями. Все негромко переговариваются, слышны радостные возгласы встретившихся знакомых.

- Стоим! - командует Сашка. - Сами не подходим. Улыбаемся!

Мужчины подходят сами, с опаской глядя на наши карикатурные улыбки. Ермак тревожно смотрит на Сергея-Филиппа, явно не понимая, кто это, и постоянно переводя взгляд с него на меня. Ревнует? Ко мне? Потрясающе!

Как описать поведение бывшего курсанта-суворовца? Приходят на ум слова, вычитанные сегодня утром в новом романе Анны. "Звуки окружающего мира исчезли, да и сам мир исчез, растворился, растаял, оставив только этот островок реальности, на котором стояла она. Единственная нужная ему в этом мире женщина. Красивая, хрупкая, неземная. Ее испуг был равен по силе его любви, его радости и восторгу от того, что он ее нашел. Нашел, несмотря на то, что весь этот мир был против. И она была против. Но сейчас, в это мгновение, ему было почти не важно, что она убегала от него, с ужасом оглядываясь по сторонам, боясь не только встречи с ним, а самих мыслей о нем. Он ее нашел и уже никогда не отпустит, даже если это уничтожит его, ее и весь мир. Он готов и к этому".

Пока я развлекалась проверкой уровня долговременной памяти, немая сцена разбавилась первыми репликами:

- Добрый вечер, дамы! - Ермак.

- Здравствуй, Лера, - Сергей-Филипп.

- Всем привет! - Сашка.

- А что вы здесь делаете? - это уже я. Согласна, не очень умно, зато откровенно.

- Друг пригласил, - тут же отвечает Ермак, как по шпаргалке.

Словно подтверждая его алиби, к нам подходит... О! Это же Антон Горский. Ведущий актер театра.

Обмен приветственными репликами. Представление присутствующих. Чуть-чуть краснею от стыда (опять не поверила человеку!), надеюсь, это выглядит как смущение от восторга при знакомстве со звездой.

Сашка выпучивает глаза, яростно вращая ими. "Вот! А ты людям верить перестала!" - кричат они.

Лерка быстро берет себя в руки и решается на то, чего терпеть не может и никогда не делает. Кокетливо протягивает Антону Горскому руку для поцелуя и с придыханием (черт! не перестарайся!) произносит только ему (то есть всем нам, а особенно кое-кому):

- Вы не представляете, как приятно!

Антон реагирует так, как и положено: сначала бледнеет от восторга, потом краснеет от удовольствия, обегая юрким профессиональным взглядом ее лицо, руки, ноги.

- И что такая красота делает среди простых смертных?

Вот молодец! Не подвел! Они что, по какому-то тайному женско-мужскому разговорнику эти слова учат? Но меня интересует не Антон, не даже Ермак (театрал! надо же!), а Сергей-Филипп.

Мужчина (как ему подходит это простое общеупотребительное слово) спокойно, без заметного моему глазу напряжения откровенно и открыто смотрит на Лерку. И только встретившись взглядом с его, случайно по мне полоснувшим, я с благоговейным ужасом понимаю, что творится в его сознании и воображении. В карих глазах с по-детски длинными ресницами (интересно, жив ли орангутанг Филипп? сколько лет вообще живут орангутанги?) тьма и хаос, который он только гигантской силой воли упорядочивает.

Теперь я понимаю, почему бежит Лерка. Я бы тоже побежала. С криком, с воплями, с призывами о помощи. Вдруг отчетливо осознаю: то, от чего я бегу, ни в какое сравнение не идет с тем, что преследует Лерку.

Беспомощно смотрю на Сашку. Она кивает мне головой - тоже в шоке, тоже почувствовала. Что делать? Как сбежать?

Узнав Антона Горского, публика окружает нас плотным кольцом. Его окликают, пристают с вопросами и просьбами дать автограф и, наконец, оттесняют от нас вместе с Ермаком и Сергеем. Тут же, воспользовавшись суматохой и неразберихой, мы быстро возвращаемся в зал. Михаила Ароновича в зале нет.

- В буфете он, - вспоминает Сашка. - Алевтину Даниловну туда на чашечку кофе повел.

Ладно, хоть не один. Надо сбросить сообщение Георгоше, чтобы не ждал нас после спектакля.

- Женский туалет, - командует Сашка, и мы меняем дислокацию.

Выбор места был логичным, но для обмана военного человека глупым. У дверей в женский туалет стоит Сергей. Спокойный, уверенный, большой. Как малолетние дурочки, прячемся за широкую колонну. Клянусь, больше не отнесусь со скепсисом ни к одному комедийному фильму.

- А поговорить? - шепотом спрашиваю я Лерку.

Та отрицательно мотает головой.

- Мы чего-то не знаем? - начинает допрос Лерки Сашка. - Он что-то тебе сделал? Что-то страшное?

Лерка снова отрицательно мотает головой.

- Ты его боишься? Серьезно? Без шуток? - продолжает допытываться Сашка. - Что он может сделать?

По Леркиным глазам считывается: все и даже больше.

- Я знаю, где мы спрячемся, - говорю я, схватив подруг за руки. - У Алевтины Даниловны в каморке. Пошли.

Пока мы выжидаем момент, раздается третий звонок и начинается вторая часть капустника. Фойе пустеет, из женского туалета выбегают опаздывающие зрительницы. Сергей стоит, не двигаясь с места, и не отрываясь смотрит на двери туалета. Потом, посмотрев на наручные часы, не поверите, заходит в женский туалет.

- Маньяк! - пораженно шепчу я.

- Маньяк, говоришь, - бормочет Сашка и берет телефон. - Алло! Полиция!

Нам ничего не остается, как вернуться в зал, вызвав недовольство грозной и строгой билетерши.