- Ну, Варька! Не будь такой вредной! - стонет сестра. - Про Кирилла, конечно!

Мысль о Ермаке с Мышильдой вчера пару раз за вечер приходила мне в голову, но дорогу ей преграждала то мысль о Вовке, то о Максиме, то о смысле жизни. Причем последняя разваливалась поперек, как лежачий полицейский, которого не заметил зазевавшийся водитель, и другие мысли просто не пропускала.

- Хорошо, - смеюсь я, любуясь влюбленной дурочкой. - Как вы сходили на выставку? Надеюсь, ты еще не получила признание в любви и предложение руки и сердца?

- Почти, - довольная Мышильда краснеет.

Я чуть не роняю горячий чайник, разливая девчонкам чай, чтобы угостить вафлями Георгоши.

- Почти?! - я кажется кричу. Если этот тупой великан так поступит с моей сестрой...

- Он попросил разрешения познакомиться с мамой и папой и изредка приходить в гости, - млеет от счастья Машка. - Это ведь о чем-то говорит, да, Варька?

- Да, говорит, - цежу я сквозь зубы, делая страшные глаза Сашке. - О том, что он культурный и деликатный человек.

- Вот! - довольно восклицает Мышильда, снова подпрыгивая на диване. - Я так долго этого ждала! Мы начнем общаться, и он поймет...

Машка вскочила с дивана и начала вальсировать с Коко, напевая вальс Грибоедова.

- Поможешь спрятать труп? - спрашиваю я у Сашки, растянув уголки губ в улыбке. - Мы тюкнем его лопатой или топором.

- Я в деле, - шепчет Сашка. - И в саду закопаем.

- Ага! - мрачно шучу я. - Под любимой папиной грушей.

- Кирилл заедет на нами через час, - радости Мышильды нет предела. - Прекрасный повод подвезти и познакомиться с родителями.

- Нет! - кричу я и бросаюсь собираться. - Мы торопимся. Нас везет Сашка.

- А как же Кирилл?! - возмущается сестра. - Почему нельзя подождать часик?

- У меня к отцу срочное дело, - на ходу объясняю я. - Позвони Ермаку и извинись.

Дача отца и Риты находится довольно далеко, ехать туда почти на час дольше, чем к бабушке. Несмотря на то, что выехали мы довольно рано, добираемся только к обеду. Рита рада и тут же начинает суетиться, накрывая стол к обеду.

- Папа! - я обнимаю отца. - Прости, что долго не приезжала. Зависла с корректурой.

- У тебя все в порядке? - отец отстраняет меня и внимательно всматривается в мое "честное" лицо. - Я звонил Максиму, чтобы он привез тебя хоть раз за лето. Он мне сказал, что работы сейчас у него много, но он постарается.

- Да, много, - стараясь казаться спокойной и веселой, говорю я. - Вот мы с Мышкой приехали. Нас Сашка привезла.

- Вот и хорошо, - говорит папа, но в глазах остается недоверие. - Погуляйте полчасика, и будем обедать.

- Мне надо срочно с тобой поговорить, папа, - решаюсь я.

- Что-то все-таки случилось? Максим? - удивляется отец.

- Нет, папа. Я хочу поговорить о маме, - твердо говорю я, приняв решение не уезжать без ответов. Хотя бы одного ответа.

Отец тут же меняется в лице.

- Варя! Ты знаешь... - начинает он, но я его перебиваю:

- Знаю. Я знаю, что ты не хочешь о ней говорить. И я помню, как ты меня об этом просил. Но время идет, папа. Я давно не просто выросла. Я уже могу тебя понять, если ты боишься, что я не пойму.

Отце медленно возвращается в кресло, в котором сидел перед нашим приездом и читал книгу.

- Я не боюсь. Я не хочу, - упрямо говорит он, открывая книгу и невозмутимо начиная читать. Волнение выдают только чуть дрожащие пальцы.

- Почему не хочешь? - терпеливо продолжаю я наш диалог.

- Этот разговор ничего не даст, - бурчит отец, тщетно пытаясь изобразить, что читает книгу.

- Это. Моя. Мама, - настаиваю я. - Ты просил, баба Лиза просила - и я не спрашивала.

- Что изменилось? - холодно говорит отец. - Я и сейчас прошу.

Изменилось? Все. Баба Лиза и Максим приняли условия отца, а я была счастлива. За столько лет... А сколько? Мне было пять. За двадцать четыре года я несколько раз пыталась выяснить, что с моей мамой, почему она ушла.

- Бабушка сказала, что надо уважать желание отца. И я уважала. А теперь я прошу уважать мое желание, - говорю я, присев на подлокотник кресла и обняв отца за шею.

- Это все разрушит, - расстроенно говорит отец. - И ничего нельзя будет исправить.

- Что разрушит?! Что исправить?! - я пытаюсь встретиться взглядом с отцовским. Но он упорно отводит глаза.

- Она преступница? Изменница? Что?! - не понимаю я. - Если вы расстались из-за ее или твоей измены, почему ваша двадцатидевятилетняя дочь не может это узнать. Папа! Мне не пять лет. Бабушка исправно поддерживала твое нежелание рассказать мне о маме. Бабы Лизы уже нет. Когда-то не будет и тебя, и мамы, и даже меня. Я заслуживаю правды.

- Если бы дело было только в тебе, - тихо говорит отец.

На помощь отцу приходит баба Лиза, из того, своего последнего дня жизни. Эти слова я давно и много раз разобрала на буквы и звуки, на тайные и явные смыслы, на разум и чувства.

"Варюша! Я знаю, тебе долгие годы было больно и непонятно, но папа с Ритой перед тобой ни в чем не виноваты. Придет время, и папа сам тебе все расскажет. Это право папы - рассказать тебе то, что он посчитает нужным. Это большая ответственность - посвятить еще и тебя".

- В ком еще дело? В тебе? В Рите? - забрасываю я внезапно уставшего отца вопросами.

- Варвара! - отец включает функцию "настоящий отец Варвары Михайловны Дымовой".

Роюсь в сумочке. Неужели забыла? Я точно помню, что складывала! Вот она!

- Хорошо. Расскажи, какие слова здесь зачеркнуты, и я от тебя отстану... на время, - шантажирую я отца, положив на разворот книги открытку со Снегурочкой. - Это писала моя мама?

"Миша! С Новым годом тебя! Передай (знаю, не передашь) привет и пожелания здоровья Елизавете Васильевне и Варе. Я готова к разговору, к встрече в любое время и на любых условиях, которые ты предложишь. Поблагодари Риту за ... Валентина."

Папа вздрагивает, увидев открытку:

- Откуда?

- Из прошлого, - отвечаю я, внезапно ощутив пронзительную жалость к своему отцу, так долго, полжизни хранящего свою, нет, нашу семейную тайну.

Папа берет открытку, читает ее и поднимает на меня глаза. В них не боль, а страх. Меня пронзает ужасная по своей нелепости мысль: он боится! Мой отец, грозный, сильный, неласковый, может чего-то бояться?

- Папа, - сиплю, от волнения потеряв голос. - А мама... жива?

- Что? - переспрашивает он, оторвавшись от открытки и посмотрев на меня мутными глазами.

- Мама, моя мама жива? - повторяю я, сама испытывая безотчетный страх.

- Конечно, - бормочет отец. - Валентина жива.

- Я могу ее увидеть или услышать? - не отстану, пока хоть чего-нибудь не добьюсь. - Она будет со мной разговаривать?

Отец долго молчит, потом встает, подходит к окну и смотрит на аккуратные Ритины грядки, на которых растет зелень, самая разнообразная, от нежно-салатовой до темно-зеленой.

К нам в комнату заглядывает Рита и, широко улыбаясь, говорит:

- Готово все! Пойдемте к столу.

Поскольку мы не меняем ни поз, ни выражений лиц, мрачных, расстроенных, Рита начинает беспокоиться:

- Миша! Что случилось? Варя?

Мы с отцом поворачиваемся к ней. Папа подходит к Рите и ласково говорит:

- Что может случиться? Варя совершила очередную глупость, а я ее воспитываю.

Чудненько! Только собираюсь возмутиться, как встречаюсь с папиным взглядом, уговаривающим, почти умоляющим. Нервно сглатываю:

- Это для тебя глупость, папа, а для меня умность, - пытаюсь я шутить, приветливо улыбнувшись Рите. - Но ты прав, это не срочно.

- Давайте к столу, - облегченно вздохнув, Рита выходит, и по дому разносится ее крик:

- Маша! Саша! Обедать!

Иду за Ритой к дверям.

- Варя! - зовет меня отец.

Поворачиваюсь. Папа подходит к столу, берет ручку, что-то пишет на старой открытке и протягивает мне:

- Возьми!

Смотрю на открытку. Под именем "Валентина" строгие цифры.