Она постояла немного в тени шатра, невидимая в темно-синем полумраке. Какое-то время меланхолично наблюдала, как лагерь жил своей жизнью. Почти ничего не происходило. Приходил Элледин, видимо, справиться о здоровье лорда. Он не заметил девушку, спрятавшуюся в тени. В лазарет заходила старуха в бело-синем одеянии. Кьяра видела ее на совете перед битвой. Вскоре ей надоело наблюдать, и она решила сходить пообедать к Киллиану.

Денщик встретил ее все с тем же нордическим выражением лица.

— Леди, я думал, вы приедете позавтракать, — заявил он. — Я могу предложить вам ранний обед.

После этого он накрыл на стол. Кьяра разжилась огромным куском пирога с дичью, кувшином подогретого вина с ягодами и корицей, и целым подносом разнообразных сухофруктов, политых теплым медом.

— Спасибо, Киллиан, ты очень заботлив, — сказала она и принялась уплетать за обе щеки. Наличие меда и вовсе приятно ее удивило. — К сожалению, я так и буду набегами, пока лорду Эйлевару не станет лучше.

— Рад, что вы любите сладкое. Я слышал, что господин к подобному даже не притрагивается, — задумчиво произнес денщик. — Это очень благородно, что вы не отходите от него надолго. Надеюсь, он скоро вернётся в шатер, и вам не придется жить на два дома.

На словах о благородстве девушка поперхнулась. Ее мотивы были далеки от этого.

— Сладкое — это вкусно, — ответила она, улыбаясь. — Один раз я видела, как она заказывал десерт, так что не все потеряно.

Она торопливо закончила обед, поблагодарила денщика и пошла обратно.

— Хорошего вам дня, леди, — сказал Киллиан напоследок.

Она вернулась к лазарету и еще некоторое время маялась от скуки. Шутка ли, и правда собака на длинной цепи. К ее большой радости Скаг пришел навестить свою хозяйку. Кровавые проплешины на теле превратились в розоватые рубцы. Видно, что за животными тоже хорошо ухаживали и лечили. Кьяра была очень рада видеть его. С животными она всегда ладила лучше, чем с людьми. Звери не обманывали, а если и били в спину, то от этого страдала лишь плоть, а не душа. Ни один зверь, пожалуй, не принес ей столько страданий, сколько двуногие, цивилизованные твари. Она снова вспомнила о своем давнем друге. Как там ее Мыша?

Сам волк очень обрадовался, когда, наконец, нашел свою хозяйку по запаху. Его огромная белая голова потерлась о куртку девушки, оставляя жесткие белые волосы. Та запустила ладони ему в мех и принялась чесать когтями, приговаривая:

— Я тоже соскучилась. Ты прости, что так и не дошла до тебя. Ты ведь такой умный и хороший волк.

Несколько часов она общалась с ним, резвилась в снегу, словно сама была щенком. Потом попробовала обучить четвероного товарища командам на инфернальном, но не вышло. Кьяра не злилась на него, только ерошила шерсть и называла милым дурачком.

Морозец сменился снегом и влажным безветренным теплом. Крупные хлопья падали на ресницы, затрудняя видимость. Волк расчихался.

— Ну иди к своим, — сказала девушка волку. — Приходи завтра.

На ужин она вернулась в шатер. Киллиан вновь щедро ее накормил. Они поели вместе и даже немного пообщались, и хотя денщика нельзя было назвать сильно многословным, все равно в этом было нечто уютное.

На обратном пути к лазарету девушка задумалась о том, что ее ждет. Бдение ей уже наскучило, как и неопределенность. Если паладин скончается от ран, кто-нибудь из драконидов вернет его упрямую душу обратно в тело, так что о досрочном освобождении не стоило и мечтать. Оставалось только надеяться, что Эридан вскоре поправится, встанет на ноги и вытащит ее из этого унылого амплуа цепной собаки.

Сначала что-то очень сильно натянулось, словно веревка. Он почувствовал упругую вибрацию и резкий рывок, будто опускался на эластичной нити в самую глубину темноты. Сквозь толщу доносились голоса. Глухо, тихо, невозможно было различить смысл слов. Он упал под воду? Эридан чувствовал давящую неподвижность собственного тела. Нет, он сражался на ледяной равнине. Перед глазами на мгновение предстала картина баталии среди снежной вьюги и исчезла, ослепив эльфа яркой вспышкой. Снова чернота.

Голоса то отдалялись, то приближались. Если он не под водой, может, он ушел глубоко под снег? Эта мысль мгновенно спуталась, оборвалась, потонула в каких-то вспышках образов и картин. Тепло и холод перемежались между собой. Кажется, кто-то дотронулся до него, или показалось? Хотят вытащить? Не стоит. Тут так хорошо… Тепло, безмятежно, спокойно.

В густой чернильной темноте вновь ярко вспыхнуло, но не светом, а холодом и болью. Перед глазами мелькнула сеть молний. Как неприятно. Откапывают очень неосторожно, доспехи не спасают от ударов острыми лопатами. Звук скрежета железа у левого уха и глухой удар в правую руку. Больно! Осторожней там, захотелось крикнуть Эридану, но не вышло ни слова, ни стона. В прорехи доспехов посыпался снег. Стало очень холодно. Правая часть корпуса вдруг совсем онемела. Резко дернуло в груди, дерево боли проросло веточками по всему телу. У нее был красный цвет и вкус металла. Всего одна секунда, и снова ухнуло в темноту. Эридан забыл о снеге, лопатах, недавнем сражении. Тьма убаюкала его, потушив все мысли.

Призрачное сияние перед глазами вновь вывело эльфа из небытия. Его мысли потекли, словно густая патока. Свечение. Перед глазами на долю секунды предстала картина несущейся на него ледяной лавины. Белый дракон. Эридан заслонился щитом, но вместо змея на него накинулся волк. Эльф попытался пронзить его мечом, но правая рука не послушалась. Он бросил взгляд через плечо, увидел, как его конечность растворяется в темноте, и беззвучно закричал. «Ты такой же покореженный, как тогда были покорежены твои изящные доспехи» — произнес откуда-то издалека полузабытый голос. Снег. Латы сминались как бумага. Кровь заливала глаза. Он снова медленно начал увязать в темноте.

Свет сконцентрировался в одной точке и превратился в огонек свечи. Ему показалось, что он в темной часовне, пред алтарем Темпуса. «Владыка, прости, я долго не молился» — хотел сказать он и не смог. Свет становился все ярче и ближе. Теперь он увидел мертвеца в латах на скелете лошади. В руке у него был фонарь, источающий теплое свечение. «Ты за мной?» — хотелось спросить ему. Всадник остановился, и в его истлевшем лице он узнал собственное. Свет фонаря стал еще ярче, поглотил фигуру всадника, стал обжигающе ослепителен. Эридан зажмурился, в следующее мгновение глаза его открылись.

Перед глазами встала влажная пелена, сквозь которую действительно было видно свет. Он еще несколько раз сморгнул и, наконец, сфокусировал взгляд. Масляный фонарь висел почти над самой его кроватью. Голова была ватная, тяжелая. Эридан попытался вспомнить последнее, что видел. Кажется, он убил Оберона, а затем склонился над его телом с душеловкой. А после — яркий свет, мгновенная боль. Наверное, его очень сильно ранило. Потом что-то очень сильно натянулось, а затем… провал. Во рту было очень сухо.

Эльф медленно повернул голову направо, налево, удивляясь тому, как тяжело ему даются такие банальные движения. По хребту побежали волны боли, какой-то тупой и вялой, словно тело его было заморожено. Он успел увидеть, что весь замотан бинтами и укрыт шкурами по грудь. Заметив, что правая рука на месте, он вздохнул с облегчением.

— Эридан!

Над эльфом склонилась большая драконья голова. Ему потребовалась секунда, чтобы вспомнить. Янтарь. Паладин попытался сказать что-то, губы его безмолвно зашевелились.

— Сейчас, — сказал драконид, и через минуту вернулся с чашкой теплой воды. Он помог Эридану сделать несколько маленьких глотков.

Туман в голове у эльфа начал потихоньку рассеиваться.

— Я… нтарь… — произнес он. Слова казались неподъемными камнями. — Гвардия… Войско…

— Успокойся, — ответил жрец. — Битва выиграна. Тебе нужно отдыхать.

— Потери? — выдохнул Эридан.

— Об этом после, — настаивал на своем драконид.

Паладин грозно свел брови. Он привык, что ему подчинялись беспрекословно.