Эрн же, наоборот, горделив, но, кажется, добр. Я отчётливо вижу его истинную сущность: он мягко и податлив, ему важна не власть, а умения и опыт, потому он порой идёт за теми, кому не важны жизни и окружение.

Проворный тип, но мне он не страшен. Не то что этот…

Мои мысли прерывает зельевар:

— Эмбирия, так ведь?

Я киваю. Главное не забывать, что я немая.

Меня уже усадили на широкий стул, и, чтобы мне не выдать проклятье Морица, я крепко вцепилась в его ручки. Благо, драконы не заметили, как я изредка парю над землёй.

Моя внутренняя сила в этот момент вновь ожила. Забунтовала, и благодаря этому бунту я стала сидеть спокойно. Правда, в тот же момент в голове моей всё закружилось, а в горле встал новый ком — последние силы помогали мне, но, к сожалению, они были всё-таки последними.

Надо было продержаться до новой встречи с Королём.

— Посмотрите на меня, пожалуйста, — Эрн принялся колдовать над моей головой, даже не осматривая мою рану, а Доррон стоял в стороне и, скрестив руки на груди, с холодным взглядом наблюдал за происходящим. И мне показалось… нет, мне точно не показалось, но этот дракон что-то затевал.

— Её ужалил дракон явно не простых кровей. Посмотрите, учитель, её кровь не такая бледная, как у обычных смертных… Она ужасно яркая и блестит даже при темноте…

— Кто тебя ужалил? — Доррон впервые подошёл ко мне и заглянул за плечо Эрна. Оценил мою рану и вновь отошёл на пару шагов назад.

Я покачала головой и опустила взгляд в пол. Не нужно лишний раз искать ответы в глазах незнакомых мне людей, от одного из которых я готова скрыться навсегда. До того у меня бегали мурашки по всему телу. Или это был побочный эффект от чар, которые на меня навлекли Милн и Аверил. Я не знаю. Ничего не знаю.

Тёмные штаны Доррона и точно такого же цвета длинные волосы, без седой волосинки, заполоняли своим мраком всю комнату. Даже свечи вокруг меня заколебались в ужасе.

— Но жалить драконы так сильно не умеют, значит, это укус. Просто сделано более искусно, как сделал бы кто-то из замка. Например, принц или Король, — заключает зельевар, и комната погружается в некое уныние. Нагнетает обстановку Эрн — от него я ожидала ободрения, но получила лишь безразличный взгляд.

И вдруг на меня сваливается груз. Непосильный.

Ждать помощи не от кого, сейчас я должна быть честна со своими спасителями. И что мне им сказать? Кто меня укусил?

Я вновь киваю и направляю всю свою магию в сторону Доррона, лишь бы тот не учуял ложь, которую, кажется, уже проследил.

— Врёшь, — твердит тот.

Я даже вздрагиваю, но головы не поднимаю.

— Нет, так не пойдёт, — отрезает дракон и просит Эрна покинуть комнату. Как только его просьбу выполняют, он подходит ко мне почти впритык и очень тихо, но грубо высказывается: — Я вижу, как сильно ты вжалась в стул, и какая огромная сила мешает мне прочесть тебя, но, будь уверена, ты не доживёшь до своего исцеления, пока не расскажешь мне всю правду. Я буду лечить тебя, но медленно, растягивая каждый мучительной момент твоей жалкой жизни. И в конце, когда твоя рана доберётся и до твоей никчёмный душонки, ты сгниёшь, светясь, как солнце в жаркий день. Пока не скажешь, или напишешь, кто конкретно вонзил в тебя свои клыки, я ничем не смогу тебе помочь, поняла?

Я вновь киваю.

Я прибывала в ужасе. Не столько от того, что на меня оказали страшное давление, а сколько от мысли о будущем. Что ещё мне предстоит пережить? Кажется, всё самое худшее уже случилось.

После ужасно пугающей мою душу речи Доррон скрылся за дверью, Эрн же велел мне выпить некое снадобье из жёлтого и небольшого по размеру стеклянного бутылька. Я повиновалась, а после расслабилась.

— Бедная девочка, — ученик зельевара встал передо мной на колени, читая какую-то мантру. Глаза его поглощала белая пелена, а рот открывался и закрывался, нашёптывая под аккуратно вычерченный нос тихие и непонятные мне слова.

Ближе к концу я поняла, что существо передо мной, похожее на человека, имеет шикарную способность — видеть. Это стало понятно, когда, в промежутках этой мантры, я слышала тяжёлые вздохи Эрна и его слова, обращённые в ласковой форме ко мне. Кажется, мужчина видел моё прошлое, но разгадать его секрет до конца у меня не получалось — я впадала в сон. Зыбкий, тянущий меня куда-то вниз.

Мгновение спустя, как только с уст Эрна сорвались последние слова, я тут уже отключилась.

***

Мне снился очередной сон, но на сей раз то был ни кошмар — то было что-то чудесное, но размытое. Образ отца.

Никита сидел за столом у нас в доме, и взгляд его был полон горя и опустошения. Вилка в его правой руке дрогнула, а затем упала на пол. Руки задрожали ещё сильнее, и тогда мой отец схватился за лицо. Я не слышала ни звука, но я, стоя прямо напротив стола с отцом, прекрасно рассмотрела — плечи папы содрогались, а место ниже щёк покрылось потом.

Нет, то был не пот, то были слёзы. Никита издавал плач, ревел, был полностью разбит.

Почему ты плачешь, папуля? Ты не видишь меня? Я здесь. Я всегда рядом, пап. Пожалуйста, прекрати лить слёзы, ты же всегда был таким сильным! Ну, подумаешь, неверная попалась — разве в ней была заключена твоя жизнь? Вот как только я выберусь, я обязательно тебя обниму и успокою, ты только жди…

Глаза сами собой обратили внимание на календарь, что висел у нас на холодильнике и был в чём-то измазан. Кетчуп? Ох, нет! Это краска, красный фломастер. Странно, отец никогда прежде не пользовался календарём, а уж тем более ничего в нём не черкал…

Я подхожу ближе, и сердце моё разбивается на тысячу миллиардов частей — предо мной предстают отметины, день за днём, в которых нет меня.

"Первый день без дочи", "съездить к Михаилу, купить цветы в палату", "состояние стабильно, кома", "убирают бинты, встреча с хирургом в 15:00"…

Рука сама собой прикрывает рот, и я издаю в неё глухой вой. Сажусь, или, скорее, падаю камнем рядом с папой, кладу свою руку на его колено и не могу сдержать слёз.

Как же так вышло, что я оставила его? Не подумала о том, что могу разбить ему сердце? Причинить огромную боль?

— Прости, пап, прости. Я вернусь, честно, меня так просто не убить. Я здесь, видишь меня, чувствуешь? Я знаю, ты сейчас безумно одинок, но, пожалуйста, потерпи, ради нас обоих. Я вернусь, папуль, слышишь?

***

Я почувствовала, как чьи-то холодные руки коснулись и крепко сжали мои плечи, я же громко закричала.

— Спокойно, Елена, это я, слышишь? — Аверил сидел на моей кровати и уже крепко меня обнимал. Или это я позволила себе такую роскошь, как объятия Короля, прижавшись к нему. Но парень не возникал. Лишь молча поглаживал меня по спине и слегка качал.

Некоторое время спустя, когда я уже успокоилась, прислушиваясь к бешеному ритму сердца Его Величества, брюнет сказал:

— Тебе снился страшный сон? Кто тебя так напугал? Почему плакала?

Говорить про убитого горем отца я не хотела, потому, отстранившись от Аверила, вытерла слёзы и тихо шепнула:

— Снился дом, вот и всё.

Король молча кивнул. Затем произнёс уже более спокойно:

— Иди, умойся, а затем пошли ужинать.

— Ужинать? Неужели я так долго спала?

— Ты спала три дня, Лена, но всё уже хорошо, — и на этих словах мой кончик языка как будто что-то сжало. Не знаю, что это было за чувство такое, то ли магия разыгралась, то ли галлюцинации от голода начались, но слова Короля показались мне не чисты. Неужели я распознала его ложь? Вот так сразу? Что этот Эрн мне такое дал?!

Но не важно. Сейчас я уже поднялась и направляюсь в так называемую ванную — просто маленькая комната, размером метр на два, где стоит лишь раковина и зеркало над ней.

Я умылась и, крепко вцепившись за бока стеклянной ёмкости, нашла в себе силы заглянуть в предмет, отражающий меня. Проклятое зеркало, не иначе. С ним всегда ютились мои кошмары, моя боль и ненависть. И сейчас, глядя на эту прекрасную физиономию, о которой я так всегда мечтала, я впервые поняла, что хочу увидеть себя настоящую. Зачем? Не знаю. Возможно, чтобы вместе с ней увидеть и то хорошее прошлое, по сравнению с этим настоящим, в котором я когда-то прибывала. Вспомнить счастливое лицо отца, каждый раз который уговаривал меня поесть или смеялся над моими шутками. Я хочу увидеть себя настоящую, без этой фальши, до неё у меня уже нет дела.