— Жирная!

— Свинья!

— Страшила! — кричали жестокие дети за моей спиной.

Думаю, с того дня, одного из многочисленно похожих на этот, прошло уже достаточно много времени, чтобы я осознала, чего хочу от себя по-настоящему. Но нет, это не занятия спортом, правильное питание или подсчёт калорий. Я твёрдо решила лечь под нож самого известного и от этого не самого дешёвого пластического хирурга Москвы! Именно этим желанием я горю уже около двенадцати лет. И всё это время я старалась максимально преобразить своё тело, подготовить его к новому личику, так сказать, но вышло у меня это, скажем так, не так, как я того ожидала. Генетика отца, у которого всю мою осознанную жизнь я наблюдала тонны лишнего веса, огорчала меня каждый божий день. А не очень симпатичное лицо матери, пусть стройной и грациозной, с холодной плиты могилы постоянно напоминало мне обо… мне.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — разбитые зеркала перед моим лицом, запачканные в алой массе вперемешку с клочками волос и новыми криками, всё же дарили, пусть и редко, но такой желанный душевный покой.

— Милая! Опять? — обеспокоенно спрашивает отец, не успей я и шагу из ванной сделать. Его огромный живот задевает косяк двери, а лёгкая одышка колет мои уши.

Ненавижу! Ненавижу себя! Ненавижу за то, что не могу перестать ненавидеть этот здоровый живот, этот лишний жир, эту широкую кость и эту тупую одышку.

— Не переживай, пап, мне уже лучше. Прости… ещё раз за это. Я обязательно куплю новое зеркало.

— Не сомневаюсь, — встревает в наш разговор Наташа — моя мачеха. Её ехидная ухмылка, как внезапно открывшаяся в земле трещина в бурлящий ад, ослепляет мои глаза, но тут же исчезает — Наташа повернулась к отцу лицом и прям вся засияла. Вот бы взять её эту актёрскую игру вместе с ней, запаковать в узкий ящик и отправить прямиком в Голливуд. Вот там бы ей и быть, а не здесь, не в нашей с отцом скромной обители.

— Может, я всё-таки позвоню психологу? А то мне уже надоело отмывать за ней пятна крови…

— Я понимаю, веду себя не как нормальный человек, но, даю вам честное слово, все эти психи прекратятся, как только я изменюсь, — я часто-часто киваю, смотря лишь в лицо моего батюшки, и довольная ухожу в свою комнату.

— У её матери тоже такой психоз был? Наверное, это что-то из генетики… — слышу я удаляющиеся шаги Натальи и тихие вздохи отца.

Он всё понимает. И всегда понимал. И поддерживал.

Пока его фирма не обанкротилась и нам не пришлось переехать на самую окраину города, дабы не только не платить огромные суммы за съём квартиры, но и избежать встреч с некоторыми озлобленными на моего отца людьми, мы жили душа в душу. Никита — так зовут моего отца — прекрасно понимал все мои чувства и мысли насчёт моей внешности, в нужные моменты подбадривал, а в другие успокаивал. В один прекрасный день он привёл домой её — эту стерву, помешанную на деньгах. Гнилая Наташа — такое я дала ей прозвище — совсем не желала быть со мной милой или, для начала, скромной. Нет. Она сразу же завладела каждым уголочком нашей тогда ещё огромной квартиры, затем добралась до активов и акций отца, потом стала совать свой нос и в мою личную жизнь, которая, на тот момент, оказывается, могла бы и быть. А потом всё пошло по одному очень знаменитому, но не такому уж и приятному месту. Благо, Наталья не ушла от отца. Думаю, в этом была замешана большая любовь.

Я захожу в свою комнату, но дверь на замок не закрываю — всё-таки я своё слово держу всегда, а одно из таких значило: «Ни за что не запираться в комнате, особенно в самые сложные моменты жизни». А вообще, таких обещаний было много. Одно, например, звучало как-то так: «Не связываться с подозрительными компаниями». И я его сдержала. Да ещё как! До сих пор не завела ни одного друга, ни одну компанию, ни одного питомца. Благо, я не схожу с ума в одиночестве, ибо мне попросту некогда сходить!!! Утром силовые занятия в зале и подработка, днём кардио и учёба, которая мне вовсе неинтересна, но ради хоть какого-то будущего семьи я всё же стараюсь, а вечером… Новые приступы себяненавистничества как раз между очередной подработкой и перерывом на ужин. И новые побитые зеркала, руки и уже приевшийся кровавый цвет на разноцветных пластырях, что закрыли собой все мои пальцы рук. Но скоро всё обещает измениться. Скоро изменюсь я и моё уродливое лицо. Кардинально!

— Значит, вы всё-таки решили изменить всё вышеперечисленное кроме разреза глаз? Это ваш окончательный выбор? — спрашивает меня Михаил Викторович — можно сказать, что мой единственный друг, а по совместительству и пластический хирург. Этому мужчине где-то за сорок, но он ведёт себя, как старик, пусть и по-доброму, но нотки нравоучений в его словах изредка прослеживаются. Обожаю этого парня!

— Да! — улыбаюсь я, сжимая края своей широкой толстовки с изображением черепа.

Широкая улыбка Миши мигом расправляет на моём обеспокоенном лбе все морщинки.

— Хорошо, тогда я назначу список тестов и повторных анализов на завтра, а там уже и решим, с чего начнём ваше изменение.

— А сегодня никак? — почти вскрикиваю я, поднимаясь со стула. Зачем Мишка так поступает? Он же полгода меня консультировал перед моим совершеннолетием, а сейчас так злосчастно оттягивает момент Х! Ни за что!

Рядом сидит его молоденькая ассистентка и любопытно хлопает наращенными ресничками, что-то попутно заполняя. При ней я и мой друг ведём себя как обычные пациент и врач, но, уйди она, что сейчас бы точно не помешало, мы бы сбросили все маски и поговорили по-нормальному.

— Екатерина, не могли бы вы сходить за предпоследними анализами Елены? — интересуется у девушки хирург, и я почти незаметно подавляю в себе смешок. Катюха такого точно не любит. Она ведь здесь, в этой частной клинике, главные уши и глаза. Ей ну просто необходимо знать всё про всё, а раз Михалыч её выгоняет, значит, наш разговор назревает быть интересным. Ну, это по её логике. По моей же логике хирург просто хочет попробовать (сбилась со счёта, в какой это раз) меня переубедить. Ничего не выйдет, Миш, я упёртая. Вся в мать.

— Понимаешь, Ленка, — смеётся он, нервно почёсывая переносицу, — твой организм не стал выносливее с позапрошлого года. Ты всё так же подвержена риску умереть на операционном столе, а твоим плохим анализам позавидует даже тот, кто так яро желает получить хороший больничный.

— Я справлюсь, я ведь…

— Нет! — перебивает меня Миша, сложив свои руки на стол. Сперва он, как и я, молчал, будто войдя в некий транс, а затем всё же произнёс: — Я знаю тебя не первый год, и ты меня тоже успела хорошо узнать. В конце концов, твой отец однажды помог мне и я пообещал ему сделать всё, чтобы ты была счастлива, но…

— Риск. Огромный, который упадёт на твою спину, дядя-хирург. Знаю я это, проходила, — я улыбаюсь, спокойной всматриваясь в трясущиеся хрусталики Михаила Викторовича, а затем понимающе киваю, переводя взгляд на белый стол. Говорю: — Но я хочу всё и сразу. Не хочу растягивать и так затянувшееся страдание ещё на целый год. Считайте меня вашей подопытной крысой. Сделайте всё возможное, но… спасите мою жизнь.

Миша тяжело вздыхает, когда я поднимаю на него полного горя глаза и тихо скулю.

— Просто посмотрите на это, — обвожу невидимым контуром своё лицо, — и примите уже решение, пожалуйста.

— Ты же в курсе, что никакая другая клиника тебя не примет? — ещё тяжелее вздыхая, вновь спрашивает хирург.

— Конечно. Вы — мой единственный шанс.

С минуту помолчав, мой спаситель, наконец, сдаётся.

— Хорошо, возьмёшь у Кати наши реквизиты и, как только всё оплатишь, можешь заселяться в палату.

В этот момент земля ушла из-под ног, ибо казалось, что ещё немного и Мишаня передумает, оборвёт ту тоненькую веточку моего спасения, и я, вместе со всеми своими желаниями и планами, кану в небытие.

Хотя до этого волнительного момента я и не задумывалась о том, что будет, откажи мне пластический хирург…