— Да, это все важно. И мы будем говорить, будем разгребать и обсуждать это все. Но в пределе только одно имеет смысл. Сань, ты меня любишь?

— Саш… — предпринимаю я последнюю попытку сопротивления.

А он лишь сильнее сжимает мои плечи, через куртку не больно, но его напор меня завораживает, выбивая почву из-под ног и заставляя сердце биться сильнее.

— Да или нет? — требует он.

— Люблю, — сдаюсь я на волю судьбе. И понимаю, что не вру. Я действительно его люблю. Такого разного, местами совсем непонятного, но зато такого своего.

Он выдыхает с облегчением, а потом хищно улыбается.

— Тогда со всем остальным мы точно справимся.

В этот момент в нас самих что-то становится на место, сходясь в одну точку, в одно мгновение, в котором каждый из нас должен быть, когда параллельные прямые все-таки пересекаются.

Уже потом, когда он накрывает мои губы своим горячим поцелуем, реальность разлетается на сотни миллионов ярких кусочков и пятен, миллиарды звезд и галактик, чтобы вновь собраться в один единственный мир, где есть только мы и наша вселенная.

Мы долго целуемся в коридоре, постепенно избавляясь от моей куртки, которая летит на пол, чтобы составить компанию шарфу и шапке. Я каким-то чудом скидываю сапоги. Саша запускает свои руки под свитер, бесстыже исследуя мое тело. Впрочем, мои пальцы тоже безжалостно мнут его футболку, в надежде добраться до его плеч и спины. Но и этого в какой-то момент становится мало. Наше дыхание сбивается, становясь с каждый движением и прикосновением более прерывистым и судорожным.

— Пойдем, пойдем дальше, — молит кто-то из нас. И обоим без слов ясен ответ. Саша подхватывает меня на руки и несет вглубь квартиры. В одной из комнат на полу обнаруживается большой матрас, на котором валяются подушка и одеяло.

Даже через пелену страсти я умудряюсь вопросительно вздернуть брови.

— Прости, другой мебели здесь нет, — без намека на раскаяние извиняется Чернов, буквально роняя меня на этот матрас.

— Совсем?

— Еще есть холодильник, — Саша отрывается от меня, чтобы снять с себя футболку. Теперь я могу в полной мере прочувствовать его горячий торс.

— Нет, холодильник нам не подойдет.

— А я о чем… — это последние слова, на которые его хватает.

А дальше… Дальше нас ждет совсем другой язык: язык тела, прикосновений, движений, стонов и вздохов. Получается быстро, порывисто, местами грубо и нервно. И дело не в страсти как таковой. Слишком много чувств, которые бушевали в нас. И в первую очередь это было желание убедиться в том, что вот он, а вот я, и что мы есть здесь в этой комнате, в этих объятиях, в наших жизнях.

Никто не думал о том, чтобы получить удовольствие или доставить его другому. Сегодня просто нужно было чувствовать и знать, что все осталось позади, что у нас есть наше сегодня и наше сейчас. Да, безусловно, мы были здесь как никогда. Саша наполнял меня всю, врываясь в мое тело раз за разом сильными и мощными толчками, а я болезненно хватала его, стараясь как можно сильнее прижать к себе. Мои пальцы оставляют следы на его коже, но нам все равно мало.

Волны оргазма проходят по моему телу, сжимая и разжимая невидимую, но вполне ощутимую спираль где-то внизу живота. Сашка с жадностью ловит каждый мой вскрик, каждый мой вздох, словно срывая их с моих губ. Он ничего не делает, чтобы помочь мне преодолеть дрожь, неминуемо овладевающую мной. Лишь подталкивает нас обоих к бездне, в которую мы в какой-то момент проваливаемся оба, а потом летим, летим… и никак не можем достичь дна. Мой мужчина обессилено валится на меня, окончательно придавливая к матрасу. Дышать становиться нечем, но у меня нет ни желания, ни сил, чтобы попытаться вырваться из-под него.

Когда удается хоть как-то прийти в себя, Саша отрывается от меня и падает рядом.

Мы оба лежим на матрасе голые, раскаленные и в то же время опустошенные.

Я с упоением рассматриваю потолок, боясь повернуть голову в сторону Саши. Возвращаются мысли. Возвращается реальность. На самом деле боюсь посмотреть на него и увидеть в нем радость или ликование от произошедшего сейчас. Потому что мне самой ни разу не радостно. Мне страшно. Все мое возбуждение вдруг перерождается в липкий и неприятный страх. Если мы только что творили друг с другом ТАКОЕ, абсолютно не контролируя себя, тогда что же мы можем сотворить в принципе? Это был не тот домашний секс — милый, уютный, ласкающий, к которому мы привыкли. Это было что-то…

— Жалеешь? — по-своему трактует наше молчание Чернов.

— Скорее боюсь, — куда-то в потолок отвечаю я.

— Чего? — чувствую, как Саша поворачивает голову в мою сторону, но сама так и не отваживаюсь взглянуть на него.

— Того, что будет дальше. Саш, нам же крышу в конец сорвало. Какие тут нафиг сознательность и выбор, если мы даже контролировать себя не в состояние?

— Тебя напугал наш…напор? — с хрипотцой в голосе уточняет он.

— Меня пугает, что мы оба психи. Как ты думаешь, бывают истерики на почве секса?

Сашка хмыкает, а потом касается моей щеки, заставляя повернуть голову к нему. Он тоже не выглядит радостным, скорее потерянным и обескураженным.

— Считай, что воздержание и разлука в полгода возымели свой эффект.

Его слова не успокаивают меня. Но и возразить тоже нечего.

Мы с ним еще какое-то время разглядываем наши обалдевшие лица, пока Саша не перегибается через меня, поднимая откуда-то сбоку одеяло, накрывая им наши тела. От этого становиться немного легче, теперь душа не кажется столь оголенной. Потом его руки разворачивают меня на бок и притягивают к себе. Теперь мы лежим обнявшись, я запускаю свои пальцы ему в волосы, а Саша лениво водит ладонью по моему бедру.

— Знаешь, мы просто повторяем нашу историю, — шепчут его губы.

— Не было такого, — возражаю я.

— Но ведь могло. Просто тогда была твоя мама, которая развела нас по разным углам. И у нас было время, чтобы созреть для этого всего.

— А сейчас сознание не сработало?

— Примерно, — Саша нежно целует меня в лоб. — Извини, если поторопились. Если напугал тебя. Просто… это было важно, я бы даже сказал, что необходимо, понять, что мы все-таки вместе, несмотря ни на что.

— Да ладно, я всем довольна, — успокаиваю я его, а потом осторожно добавляю. — Лучше так.

— И как это понимать?

На какое-то мгновение мне кажется, что возможно было бы лучше промолчать. Но потом сама же себя одергиваю, что это путь в никуда.

— Я паниковала только от одной мысли, что нам предстоит опять начать спать вместе.

Он отстраняется от меня и с удивлением заглядывает в мое лицо.

— Это настолько ужасно?

— Да нет. Понимаешь, я так боялась, что начну сравнивать. То, какими мы были и какими стали. Вдруг я бы нашла в тебе то, чего не было раньше? Что пришло от нее… в нашу постель.

— Сань…

— Не говори ничего. Правда. Не хочу ничего знать. Наша постель, только наша. И больше… я не хочу в нее никого пускать. Ни в разговорах, не в мыслях, никак. Это тоже мой выбор.

Он тянется к моим губам и целует их коротким быстрым поцелуем, а потом просит:

— Прости меня. Я — кретин…

— Уж я-то знаю…

Ему остается только хмыкнуть.

Мы долго лежим, просто обнимая друг друга. Пока на улице в конец не темнеет, и мир вокруг нас не погружается во мрак. Сейчас наш матрас напоминает мне остров, на котором мы укрылись от окружающей нас действительности. Но так не может продолжаться вечно, поэтому я задаю ему свой вопрос:

— Саш, ты чувствуешь облегчение?

Он отвечает не сразу, и его заминка в разы красноречивей всех возможных слов.

— Нет.

— И я нет. Что ж мы такие с ним замороченные?

Я встаю с нашей импровизированной кровати.

— Ты куда? — удивляется Сашка.

— Домой. Дети же…

— Думаю, что они тебя не потеряют, — с иронией в голосе сообщает он. — Они все понимают.

— Вот именно, что все. Мне же им потом с утра в глаза смотреть и пояснять, где была мама.