— Задумайтесь об этом. Зачем вы сюда приезжаете? В следующий раз жду вас с ответом на этот вопрос. И да, сына своего не забудьте привести.

Дома тихо и мрачно. Дети у родителей, даже собаку забрали. Одна Пушинка смиряет меня осуждающим взглядом: «Совести у тебя нет, хозяйка, шляешься неизвестно где, да еще и спать не даешь».

Стелить постель не кухне совсем не хочется, поэтому падаю на Стасов диван. Долго смотрю в потолок. На душе как-то муторно. Эмоций особых нет, просто тоскливо и пусто.

В голову лезут всякие мысли, воспоминания, обрывки разговоров. Но вяло, ничто конкретное не цепляет. Нет сил, на осмысление всего этого. Интересно, а можно ли перегореть за одну ночь? Просто взять и перегореть, чтобы потом дальше ничего не чувствовать?

Хотя нет, ты вон, всю жизнь горишь, и все не можешь… не фонтанировать своими эмоциями во все стороны.

Ладно, может быть, действительно получится начать новую независимую жизнь? Без Саши и без ненужных вопросов. Я их не скоро опять начну задавать. Так-то мне теперь ответов надолго хватит, с переизбытком.

Спать совсем не хочется, даже несмотря на такую длинную ночь полную событий. Отрываю себя с дивана и иду в душ. Я все еще в Сашиной рубашке, и его запах будто окутывает меня, не давая забыть своего хозяина. Да и тело, если честно, еще помнит его язык, губы, руки… все оно помнит.

Пока стою под горячими струями воды, вдруг с удивлением понимаю, что я больше не боюсь своих мыслей о Саше. Бессмысленно их гнать от себя. Конечно, я буду думать о нем, вспоминать, проводить параллели, что-то чувствовать. Надо это просто принять. Иначе так и буду всю оставшуюся жизнь в кошки-мышки с ним играть. Да и как о нем не думать, когда по квартире ходит его абсолютная копия в лице Стаса? И вон еще сколько бесплатных приложений.

А что, это выход. Я ж его люблю, до сих пор. Отрицать это глупо. И что с этим делать? Заставить себя разлюбить? Но разве так бывает? Надо просто это все принять, смириться. Буду одинокая и влюбленная. И идти дальше сама по себе, сильной и целостной. Хватит уже бояться своего прошлого. Что было, то было. Все мое. До последнего глупого поступка, мое.

Рассматриваю свое тело в зеркале. Кожа красная после душа, но на ней все равно видны следы ночного безумства. Под грудью виднеется укус, на спине парочка синяков от его сильных пальцев, кое-где следы от щетины. Забавно. Давно такого не было. Это мы по молодости и неопытности оставляли друг на друге следы, могли непроизвольного сделать больно. Потом научились подстраиваться друг под друга, чувствовать, что сейчас другому надо, предугадывать действия, желания.

А вон погляди, вылезло сегодня непонятно что. И это мы еще до самого главного не дошли! Но как же охренительно все-таки было…

Натягиваю домашние футболку и шорты, возвращаюсь обратно на диван. Надо все-таки поспать, а то дети вернуться, там точно отдохнуть не дадут.

Но проклятый сон так и не идет. Хотя мозг уже работает еле-еле. Мысли все больше напоминают каменные глыбы, которые упрямое сознание гоняет по голове.

В районе восьми утра открывается входная дверь. Бакс влетает в квартиру, громко цокая своими когтями по линолеуму. Заглядывает ко мне в комнату, как будто желая убедиться, что я на месте.

Следом за собакой появляется Рома со своей идеально уложенной челкой.

— Привет.

— Привет, — здороваюсь я с ним, так и не вставая с дивана. — Ты чего рано?

— Баксу гулять приспичило. А наши все спят, решил, что если сейчас вернусь, то он всех перебудит.

— А на самом деле? — очень слабо верится в такое благородство сына.

Ромка лишь довольно хмыкает, ему нравится, когда кто-то правильно трактует его действия.

— Меня с Киром спать положили, а он — зараза всю ночь пинался.

— Теперь понятно.

Ромка подходит к дивану и командует:

— Двигайся.

Я откатываюсь к стенке, и Рома бухается рядом. Теперь мы вместе рассматриваем потолок. Надо, наверное, про вечер спросить, про то, как они на футбол сходили. Надо, но не хочу.

— Мам, — зовет меня сын.

— М? — лениво отзываюсь я.

— А вы с папой теперь разведетесь?

От вопроса я слегка теряюсь, да и голос Ромы понять не могу. То ли пофигистичный как обычно, то ли все-таки взволнованный.

— Не знаю, — уход, конечно, но я, правда, не знаю. — Ты сильно будешь переживать?

— Я?! — удивляется сын. — Мам, тебе не кажется, что это дурацкий вопрос.

— Нормальный вопрос. Ты сильно будешь переживать, если мы с папой решим развестись?

Рома думает, а я поднимаюсь на локтях, чтобы лучше его видеть.

— Да, наверное. С вами прикольно было. Ну, когда вы оба вместе были. Препирались всегда в шутку, боролись, потом правда, обжимались по углам. Было интересно за вами наблюдать

Про обжимались я стараюсь пропустить мимо ушей.

— Звучит так, как будто мы какие-то зверушки, за которыми в зоопарке интересно смотреть.

— Мам, к словам не цепляйся. Просто с вами реально всегда весело было. Нам же даже все завидовали.

— Нам?

Интересно чему можно было в нашем случае завидовать? Машинам, дому? Так это же не редкость сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Нам. Все говорили, что это круто иметь таких молодых родителей как вы. С вами всегда можно поговорить, вы вообще какие-то понимающие у нас. А еще вы не занудные… Почти. На тебя все-таки иногда находит.

За последний комментарий щипаю Рому за бок.

— Ладно, ладно, — быстро исправляется ребенок. — На папу тоже порой приступы занудства находят.

Мне одновременно и смешно, и грустно. Падаю обратно на подушку.

— Мам, теперь все изменится?

— Ром, боюсь, что уже все поменялось.

Сын опять молчит, обдумывая мои слова. Я тоже над ними размышляю. Наверное, так оно есть, как раньше больше никогда не будет.

— А мне нужно начинать ненавидеть отца? Или все же можно и дальше признавать наше кровное родство?

Ребенок откровенно издевается.

— Рома!

— Ну что? Я откуда знаю, что вы там с ним решили.

— Ничего еще не решили. Но на твои отношения с отцом это никак не должно повлиять.

— А ну круто, тогда. Я б, конечно, с тобой остался. Но по папе бы скучал.

— Как мило…

— Ну да, кто-то же должен в этом доме быть разумным.

несмотря на неудобные вопросы со стороны Ромы, настроение у меня поднимается. И почему я решила, что я одна остаюсь со всем этим. У меня вот… юмористы есть, уж они то точно мне заскучать не дадут.

— Давай поспим, пока кто-нибудь не приперся?

— Всецело за! — соглашается сын и тут же отворачивается от меня на бок. Но это не надолго. Как только уснет, сразу примет форму звезды.

— Ром, а почему ты все время ко мне спать приходишь? Тебе же не нравится, когда кто-то посторонний в твоем пространстве.

— Ну, во-первых, ты мне не посторонняя.

Ну что ж, хоть на этом спасибо.

— А, во-вторых… Я называю это свободное неодиночество.

— Это как?

— А так, что даже мне такому прекрасному и идеальному грустно и одиноко бывает. Даже к людям иногда тянем. Но своей свободой я жертвовать не готов. Поэтому я лучше с тобой побуду, что б одиноко не было… тебе.

О, как! Свободное неодиночество. Кажется, это то, что мне сегодня нужно. Буду с людьми, выйду из своей социальной изоляции, но и свободой своей жертвовать не стану.

— Мать, спи уже, пожалуйста. А то думаешь слишком громко!

Вот же свин! Свой и любимый. Но свин.

Именно с такими мыслями я, наконец, засыпаю.

В середине июля Саша улетел с детьми на Кипр. Мы с ним так и не виделись. Даже не разговаривали, обо всем договорились через мессенджер. В Москву банда улетала вместе с Надеждой Викторовной и Дмитрием Александровичем. Тут я была более или менее спокойна. Но вот дальше начиналась засада, ибо свекры оставались в Москве, а Чернов летел на отдых с детьми один. И это меня пугало безумно.