Чернов устало трет переносицу.

— Я теперь всегда с вами буду.

Жду дальнейшего пояснения, но оно не приходит.

— Как это понимать?

— Так и понимай. Я способен учиться на своих ошибках. Даже если тебя не верну, то детей уж точно, больше никогда не потеряю.

Про то, что он меня там вернет или не вернет, я стараюсь не слушать. А вот мысль про ребят меня цепляет.

— И как этого добьешься?

— Потом расскажу. Не сейчас.

— Пффффф. От меня ты значит требуешь правду, а сам…

— Я от тебя не правду требую, а того, чтобы ты говорила о том, что тебя напрягает. А не таила все в себе и не дулась потом, как мышь на крупу. Про себя… С моими планами просто все чуть сложней. Не хочу пока давать никаких обещаний.

— И когда ты только у нас таким рассудительным стал? — язвлю я.

— Скажем так, — говорит он очень серьезно, игнорируя мой выпад. — Я уже потерял все. Больше у меня права на ошибку нет, — а потом даже улыбку из себя выдавливает. — Тут хочешь, не хочешь, головой начнешь думать.

Весь мой боевой запал куда-то улетучивается. Сашка в очередной раз это подмечает, поэтому задает свой следующий вопрос.

— Так, что насчет воскресенья? В часа два скажем?

— Куда мы пойдем?

— У тебя есть варианты?

Вариантов у меня нет. Вернее есть, но только один.

В воскресенье ровно в два мы с Сашей стояли под дверью в бывшую квартиру родителей, где мы с ним когда-то занимались английским. Ну и не только английским.

Дверь давно заменили, да и сам подъезд был уже перекрашен не один раз. И в квартире я не была более семнадцати лет. А вот дух чего-то родного все равно чувствовался.

Мы стояли и упрямо рассматривали дверь. Саша даже ее зачем-то дернул. Закрыто.

— Что дальше?

— Можно позвонить, — предлагает он.

— А что мы скажем? Здравствуйте, мы пришли посидеть на вашем диване?

— Вот когда ты так говоришь, звучит бредово. Ладно, пошли на ступеньки, они тоже многое повидали.

Саша поднимается на пролет выше и усаживается своими безупречными брюками на ступеньку. Я пока стою на месте, упрямо скрестив руки на груди.

Чернов хмыкает, и весело постукивает ладонью на ступеньку рядом с собой. Я мотаю головой. Он повторяет свой жест.

— Там грязно, — морщусь я.

— Раньше тебя это не останавливало.

— Раньше не мне было отстирывать все это безобразие.

— Я сам приду и джинсы твои постираю, — находится Саша.

Других доводов, кроме того, что это глупо, у меня нет.

Ладно, не отвяжется же.

Сажусь на ступеньку рядом.

— Ну, начинай, — тороплю я Чернова.

— Сегодня твоя очередь.

— Оооо, нет, начнем с того, что это все твоя идея.

— А ты вспомни изначальный уговор. Откровенность за откровенность.

Взвешиваю его слова. Хочется начать ломаться, еще немного поворчать. Но уж больно это смахивает на наши детские отношения, где я сначала кочевряжусь, а потом он вытаскивает меня из моей ракушки. И я за ним хоть на край света. Ладно. Сам напросился.

— Это не была любовь с первого взгляда, — начинаю я. — Впрочем, со второго и третьего тоже.

Саша с интересом разглядывает меня, не пропуская ни одного моего слова.

— Ты мне как-то сразу запомнился. Вы были шумными с Аленой, про тебя говорила вся школа, от тебя в принципе все были без ума.

— Все кроме тебя?

— Мне было любопытно, скажем так.

— От чего же?

Вот тут сложно признаваться. Я себе-то в этом не сразу призналась, потому что стыдно было.

— Ты с Сомовой встречался. А для меня тогда весомей довода не было. Мы же все детство дружили, а потом до меня дошло, что она на меня давит, подавляет, в грязь через раз втаптывала, прикрываясь благими намерениями. Все крутилось вокруг нее, даже ты. И мне казалось это таким несправедливым, потому что я как никто другой знала, какой стервой она бывает.

— Каринка тяжелый человек, — с серьезным видом поясняет Саша. — Она просто тебе завидовала всегда.

— Мне? Завидовала? Чему, Саш? Я была самой обычной, во всем безропотно слушалась ее, пока однажды не взбунтовалась.

— Но, даже несмотря на это, ты была более свободной, чем она, — я непонимающе смотрю на него, поэтому Саша поясняет. — У нее родители строгие очень были, ты же с ними знакома? Они всегда с нее требовали, чтобы все было идеально. В учебе, в спорте, в жизни.

— А я тут причем была?

— У тебя были совсем другие отношения со своей семьей. Людмила Владимировна всегда на твоей стороне была, а тесть так вообще, с тебя до сих пор пылинки готов сдувать. А еще у тебя бабуля была. Ты вообще была вольна делать все что угодно, другое дело, что ты этим не пользовалась. У Сомовых же было — шаг вправо, шаг влево — расстрел. Ну и там, где ей пахать приходилось и землю носом рыть, ты проскакивала просто так, играючи и без напряга. Это я про английский. Родители мечтали, что Карина в МГИМО поедет учиться, а какой ей МГИМО, если она школьный иняз с трудом тянула. Вот так и вышло, что у тебя было все, чего ей так хотелось.

— Ты ее оправдываешь? — без всякой злобы спрашиваю я.

— Да нет, скорее просто объяснение нахожу. Мне ее жаль, сейчас. Как взрослому мужчине может быть жалко ребенка.

— А как ты с ней встречаться начал? — задаю вопрос, который интересовал меня еще с тех самых пор. И почему не спросила раньше?

— Мы тогда только переехали сюда. Прошло всего ничего со смерти брата. Я пытался научиться жить. Надо было что-то делать, совершать какие-то повседневные действия, изображать, что все в порядке. Карина ко мне первая подошла, а я решил, почему бы и нет. «Брату бы понравилось, что у меня девушка есть» — подумал я тогда.

— А я? Какое в этом всем мое место?

— Ты хоть понимаешь, что мы с твоей истории на меня перешли? — возмущается Чернов. — Все, больше ни слова, пока ты все не расскажешь.

— Ну, блин. На самом интересном же…

— Давай- Давай, — поторапливает меня Саша. — Ладно. Я злилась на Карину. Завидовала ей, тому что все ее любят, всем она нужна, что у нее такой парень был… как ты. Это было несложно заразиться всеобщим восхищением. Ты ж у нас первый парень на деревне был. В общем, поначалу ты меня заинтересовал как вторая половина Сомовой. Это я уже потом, стала тебя узнавать. Мы встречались с тобой в этой самой квартире, разговаривали, болтали. И ты вдруг оказался не такой говнюк, как я ожидала. С тобой было интересно, я в какой-то момент и бояться тебя перестала.

— А что меня бояться было?

— Сравнил. Где ты был, а где я.

— Я еще раз так скажешь про себя, обещаю, я тебя к психологу отправлю, пусть уже сделает что-то с твоей самооценкой.

Мы опять смотрим друг на друга, Саша протягивает руку, и заправляет мои волосы за ухо. Я не отстраняюсь. Он кивает, чтоб продолжала.

— Да дальше ничего особенного. В тот вечер я тебя ждала, была уверена, что не придешь уже. Разочаровалась сильно. Ты все-таки явился, пьяный, смурной и несчастный.

Дальше я продолжать не хочу. Потому что совсем стыдно.

— И изнасиловал тебя, — совсем подавленным голосом произносит Саша, и упирается своим взглядом куда-то в пол.

Я не сразу понимаю, о чем он вообще говорит. Моргаю глазами и пытаюсь остановить биение сердца в ушах.

— Что…? — хрипло уточняю я у него. До сих пор, кажется, что послышалось.

Саша тянет время, видимо не хочет еще раз это вслух произносить. Я кладу свою ладонь ему на плечо. Он все еще не смотрит на меня. Приходиться осторожно позвать.

— Ну, ты ведь этого не хотела и не была готова к такому. А тут я со своим… гмм… желанием. Вот и получается, что я тебя… изнасиловал.

Мне становиться тошно, но не от его слов, а от осознания того, какие мысли он на себе тащил все эти годы. Боже, как мы вообще смогли еще детей адекватных воспитать.

— Сашка, выкинь это из головы. Слышишь? Не насиловал ты меня, — как он вообще это слово то произнести смог, от него же так противно во рту становится. — Не было ничего такого! Я ведь не возражала… сама этого хотела.