— Хотя нет, не отвечай, не хочу знать! Черт, Чернов, что же ты натворил!

Дышу тяжело и почему-то хрипло.

— Натворил, да… С радостью бы сказал, что не понимаю, как все случилось, что все это была случайность…

— И мне от этого легче должно стать?!

— Нет, не должно… Но, Сань, это все такая ошибка, клянусь…

— Ошибка?! — мне тошно от того, что он говорит шаблонами, мне противно от того, что я отвечаю ему тем же. Но как разговаривать иначе, я не представляю. — Ошибка — это то, что я целыми днями сижу и жду, что ты сегодня осчастливишь нас своим присутствием. Ошибка — это то, что я верю, что ты, несчастный, впахиваешь целыми днями. Ошибка — это то, что я на прошлой неделе тебе в квартиру шторы выбирала! Гениальное решение, сплавить семью за город, а самому купить квартиру и таскать туда баб! Как давно тебе все равно на нас стало?! Это кем надо быть…, -меня несет, и я кричу все, что идет в голову. Первые предвестники надвигающейся истерики, но Сашка обрывает меня своим жестким «стоп». Почему-то тоже начинает злиться:

— Какие бабы?! Одна женщина, одна… никого больше, за все эти годы…, - но я не хочу слушать его объяснения, хватаю первые попавшиеся вещи, пытаюсь зашвырнуть в него подушкой. Сашка перепрыгивает через кровать, хватает меня за руки, пытается прижать к себе. Я отбрыкиваюсь, но все движения уходят куда-то в никуда. Чем сильнее я дергаюсь, тем сильнее он держит меня. Потом я замираю, и в один момент просто повисаю у него на руках. И мы молчим, никогда не думала, что тишина может доставлять столько боли.

Утыкается носом мне в макушку и опять шепчет:

— Сань, ты, правда, веришь в то, что говоришь? Ты, правда, думаешь, что я такой? Что я сплавил вас? Что мне все равно на тебя или детей?

Ничего не отвечаю. Считаю ли я действительно так? Видимо, он воспринимает мое молчание как шаг навстречу, поэтому даже трется щекой об мои волосы. Он него пахнет свежестью и хвоей и немного горьким апельсином. Такой знакомый запах, вот только какая жалость, что душ он сегодня принимал с другой. Я не выдерживаю, и со всего размаха даю ему пощечину. Сашка от неожиданности ослабляет хватку, и я вновь отталкиваю его:

— Сказала же, не трогай меня!

— Ладно, ладно! — он тоже раздражен, но пока еще сдерживает себя. И в доказательство своих слов даже выставляет руки перед собой, как бы успокаивая меня.

— Саш, уходи, уезжай, прошу тебя. Уйди, пожалуйста, исчезни, — почти молю его я. Он не отвечает. Только напрягается весь, становится каким-то жестким и каменным.

— Хорошо… — наконец-то зло соглашается он, и выносит свой вердикт. — Нам нужно остыть, иначе мы с тобой договоримся. Только, Саш, это еще не конец.

— Тогда что, скажи мне, что это? Неужели ты думаешь, что я прощу? Наше «мы» умерло сегодня в жалких судорогах… Пфффф… салют… прах… похоронный марш… Уважаемые дамы и господа, приготовьте ваши платочки.

— Не говори так… Тебе плохо, знаю, я подвел тебя. Но мы с тобой справимся, обязательно справимся. Как справлялись со всем остальным. Только скажи мне, что ты веришь мне. Что не будешь принимать поспешных решений.

— А что тут решать, и так понятно, что это конец…

— Нет! Не говори так, — выкрикивает Сашка. А потом устало добавляет. — С тобой сейчас невозможно разговаривать.

Я лишь морщусь. Значит, это со мной невозможно разговаривать, а с ним можно?

— Черт, я не это хотел сказать, — правильно он понимает мое выражение лица. — Давай просто успокоимся, хорошо? Возьмем тайм-аут. Я сейчас уйду, но вернусь обязательно, слышишь? Мы обязательно вернемся к этому разговору. Просто знай, это не конец… я не позволю.

— Мда… хреново, — просто тянет Анюта. — А дети в курсе?

— Наверное… Понимаешь, я им ничего не говорила, просто с места подорвалась. Но они же не глухие. А мы тогда орали будь здоров, да, и… я потом в анабиоз впала, они же не могут не делать выводов. По крайней мере пацаны. А знаешь, что мне вчера Стас сказал? Что он велел Сашке не возвращаться.

Вот я и рассказала всю нашу историю, и если честно, мне даже легче стало — извиняться и ныть больше не хотелось. А ведь до этого просто не могла представить, как я кому-то смогу рассказать про измену мужа, даже Кудяковой, а обычно с Ленкой я делилась всем. Не зря же к ней поехала в своих сомнениях. Но тогда были мои домыслы, а тут… А тут уже ничем неприкрытый факт измены и блондинка, завернутая в полотенце. Этого уже никуда не скроешь, не отболтаешься, не сделаешь вид, что этого не видела. А ведь через неделю надо будет что-то рассказывать родителям, да и дети все-таки заслужили каких-никаких объяснений.

Анюта допивает вино из своего бокала и спрашивает:

— А что Сашка, так с тех пор и не звонил?

— Не звонил… Может детям и пытался, но они мне не говорили. А что мне звонить-то? Если он меня хоть сколько-нибудь знает, должен понимать, что я не отвечу.

— И что, тебе даже не хочется, чтобы он даже попытался?

Я упрямо трясу головой:

— Нет…

— Совсем-совсем? Чтобы названивал, сообщениями закидывал? Я бы так не смогла, — с неподдельным восхищением в голосе сообщает она. — Вот если б мой Олег… тьфу-тьфу-тьфу, — мы вместе на автомате стучим о столешницу. И нас обоих пробирает смех.

Мы немного пьяны. За стеной спят дети. И впервые за неделю меня почти не мучает чувство вины и стыда. Мы еще какое-то время болтаем обо всем на свете и ни о чем конкретно, а затем убираемся на кухне, моем посуду. Анюта наигранно вздыхает:

— Вот она, взрослая жизнь! Еще б лет 5 назад я просто спать пошла, оставив все это на утро! — и я смеюсь вместе с ней. Потом она гасит свет на кухне, и мы расходимся, каждая к своей семье. Я нахожу свободное место в куче матрасов на полу между Кириллом и Баксом.

Но в темноте комнаты не так легко сохранять вновь обретенную легкость. В голове всплывает вопрос Ани:

— Тебе совсем-совсем не хочется, чтобы он позвонил?

А мне ведь хочется, ужасно хочется. До дрожи в теле, что заставляет чувствовать себя наркоманом в поисках дозы. Мне нужны доказательства того, что все эти годы не были обманом, что ему не все равно, что мы ему нужны… я нужна. А он молчит, и все самые страшные мысли лезут мне в голову. Я сжимаю в руке телефон и пьяно шепчу: «Позвони мне, позвони…».

А на следующий день дела закрутились с новой силой. Нужно было за неделю до приезда родителей что-то придумать с жильем. С родителями жить не хотелось категорически. Во-первых, было в этом что-то комически-унизительное — сбежать от мужа к маме. Это же как в плохом анекдоте. Не перекладывать же на родителей свои дела, я им в юности и так проблем на сто лет вперед создала. Хоть сейчас садись и начинай разгребать все заново. Во-вторых, хотелось самостоятельных решений и действий. А не как до этого, сидишь и ждешь Сашку. В последнее время я как-то больше привыкла плыть по течению, значит пришло время начать грести. Вот только куда? И, в-третьих, кто его знает, что моим детям взбредет в голову сболтнуть бабушке с дедушкой? Они вот внуков любили, но в последнее время все больше на расстоянии или же недолгими наездами в Москву. А дети росли, менялись, и порой городили такое, что даже я за голову хваталась. Зачем лишний раз шокировать окружающих?

Поэтому первым делом я отправилась на бабулину квартиру. У меня состоялся долгий и не совсем приятный разговор с квартирантами, в результате которого мы сошлись на том, что они через три дня съезжают. А я пообещала возместить им все траты за срочный переезд. Опять все упиралось в деньги, но зато детям об этом не обязательно было знать. Заодно я бегло осмотрела квартиру. Ремонт был терпимый, квартиру мы все-таки не запускали, и раз в три года отдавали ей дань памяти перед нашим прошлым, нанимая рабочих для смены обоев и побелки потолка. Мебель тоже была ничего такая, а вот спальных мест категорически не хватало. Как в двухкомнатной квартире разместить семерых человек? Это ладно, мы сейчас у Анюты спим на полу в одной комнате, но туда мы приехали перекантоваться, а здесь придется жить.