Я все-таки с прищуром смотрю на нее, ожидая подвоха.

— Приедет, уши откручу! Это же надо было так с тобой поступить!

В данный момент, я, наверное, очень похожа на сову. Сижу и хлопаю круглыми от удивления глазами и безотрывно смотрю на свою свекровь. Остановите кто-нибудь планету, я сойду!

Дальше события развивались достаточно интересным способом.

Сначала пришел Дмитрий Александрович и в качестве приветствия чмокнул меня в затылок. С ним у меня отношения, конечно, были лучше, чем с его супругой, но особой теплотой тоже никогда не отличались. Затем свекор сменил Алену на посту и сам ушел заниматься внуком. Можно подумать, что Кир сам бы не нашел чем себя занять. Но Кирюха явно балдеет от такого количества внимания за один вечер. Мне почти совестно. Почти, потому что удивление ото всего остального просто перевешивает.

Аленка присоединяется к нам на кухне, где уже Надежда Викторовна вовсю накрывает на стол закуски. Откуда-то появляется бутылка вина. Потом, правда, еще одна. И еще.

В общем, мы напиваемся. И не просто напиваемся, а прям-таки набираемся. Если это слово вообще применимо к моей интеллигентной свекрови. Алена с матерью так перемыли кости Сашке, что мы с Кудяковой бы в жизни просто так не смогли.

Как добиралась домой, я помню слабо. Повезло, что Дмитрий Александрович сопровождал непутевую невестку до дома. А потом сдал нерадивую мать в руки Стасу. Странно, что еще Кира не забыла. Хотя возможно, что в выборе между двумя пьяными бабами и одной, он просто выбрал меньшее из зол.

Нашего целомудрия хватило ровно до окончания моих экзаменов. Правда, мама в очередной раз оказалась права, и за это время произошли важные изменения в наших отношениях. Появилось доверие. Мы и до этого много разговаривали. Но после моих истерик и его признаний наши беседы приняли какой-то совсем иной оборот, стали более интимными, более искренними, более глубокими. Теперь это были не просто разговоры о погоде, учебе или Стасе, мы заговорили о себе, начали делиться своими мечтами и страхами, переживаниями.

В сознании прочно укрепилось понимание, что есть мы, и от этого никуда не уйти. Но чтобы окончательно поверить в это, мне как всегда понадобился пинок.

Мы уже сдали все экзамены и жили в легкой эйфории от того, что все позади. Почему легкой? Потому что впереди ждали вступительные испытания в университеты, что, безусловно, вызывало мандраж. Оставалась пара дней до вручения аттестатов и выпускного, поэтому уже практически бывшие ученики потянулись в школу сдавать учебники и разбирать свои вещи, накопившиеся здесь за десять лет обучения.

Сашка со Стасом потащился провожать меня и Аленку в школу, изображая из себя рыцаря и таща за собой две сумки с нашими учебниками. Поэтому Стаса я у него все-таки забрала себе. Ребятенок уже неплохо бегал сам, но все равно быстро уставал, хотя на руках тоже не желал сидеть спокойно. Так мы и шли, десять метров бежим сами, еще десять на руках. Так что путь занял больше обычного. Уже на подходах к воротам Чернов все-таки заколебался ждать нас всех и рванул побыстрее вперед, чтобы поскорее избавиться от наших книг. Аленка встретила каких-то знакомых, и зависла с ними. Так что мы со Стасом остались единственными представителями нашего каравана.

Не спеша брели по тропинке, я что-то ему рассказывала, не то что бы сын сильно слушал, но все вокруг утверждали, что с детьми надо разговаривать, вот я и заливалась соловьем.

— Ой, смотри, бабочка. Красивая какая, да? А какие у нас тут деревья большие! А вот мы с тобой до крылечка дошли, давай по ступенькам поднимемся. Раз ступенька, два… Вот какой молодец! Еще давай, — Стас пыхтел, но преодолевал нелюбимые ступеньки. — Отлично! Какой ты у нас уже большой, такими темпами скоро сам пойдешь в школу. А вот в этом здании мы с твоим папой познакомились. Представляешь? И про тебя узнали тоже здесь…

Меня уже захлестывали воспоминания. Поразительно, какая избирательная у нас память. В отсутствие других людей и при наличии Стаса, такого большого и такого обожаемого, вся история перестает казаться страшной. В голове всплывают различные события, через которые нам пришлось пройти, а в сердце сладко щемит от того, каким все это время был Сашка. Вот я смотрю на него впервые в коридоре, он смеется с одноклассниками, такой чудесный и неотразимый. Вот он пытается сделать шаг навстречу ко мне, после нашего неудачного секса. Он взволнован и ему не все равно. Вон он ловит меня, когда я падаю в обморок. А вот, держит мои волосы и поит водой, когда меня выворачивает наизнанку в туалете. Первая забота. Ну и, конечно, случай в столовой, когда он защищает меня от Сомовой и на глазах у всех предъявляет свои права на меня и ребенка.

Каждый из этих моментов нанизывается подобно ярким бусинам на нить наших отношений. И сейчас они вызывают во мне лишь улыбку, никакого страха, никаких предрассудков. Есть только мы и Стас.

— Ты действительно думаешь, что сумеешь его удержать?! — резкий голос вырывает меня из воспоминаний. Сомова стоит совсем рядом с нами и смотрит на меня своими холодными глазами, полными ненависти. Странно, а я даже и не подозревала, что вызываю в ней настолько сильные эмоции. Думала так, что все ее действия просто от природной стервозности. А тут вот голая и ничем не прикрытая ненависть. Я даже как-то на автомате притягиваю к себе Стаса, в порыве защитить его если что. Хотя глупо, ну не накинется же она на ребенка?

— Здравствуй, Карина, — я на удивление спокойна. И я ее не боюсь.

Она хищно улыбается, разглядывает сначала меня, потом Стаса. Тот даже немного смущается от такого пристального взгляда. Вот что бы понимал, а неиссякаемый источник негативных эмоций определил безошибочно.

— Ты действительно думаешь, что сможешь удержать его? — ехидно повторят Сомова свой вопрос.

Я на мгновение задумаюсь, а смогу ли?

— Не знаю, — честно признаюсь я. — Он что, собака, чтобы его удерживать?

— Дура, ты Быстрицкая. Ничего не понимаешь. Да он сейчас с тобой в семью наиграется, а потом ему надоест. Захочется жизни, а не всего этого, пеленок, да какашек.

Я смотрю на Стаса и задорно ему подмигиваю, держись сын, нам по ходу дела сейчас много всего предстоит выслушать.

— Ну, из пеленок мы уже выросли.

— Ты поняла, о чем я. Неужели ты считаешь, что ты и… мальчишка — предел всех его мечтаний?

Я недовольно морщусь. Про меня, допустим, можно говорить все что угодно, а вот про Стаса это она зря заикнулась.

— Тогда расскажи мне, о чем он мечтает? Может быть о тебе? Так я что-то не заметила, чтобы ты тоже входила в круг его желаний.

Сомова злится, даже красота ее вся куда-то улетает. Как я вообще с ней когда-то могла дружить?

— Да потому что… Если бы не ты, со своим пузом! Он бы со мной остался. А так… Посмотрите на Санечку, вся такая несчастная. Пожалейте ее кто-нибудь. Да в нем просто герой взыграл, тебя убогую защитить.

Пузо, значит пузо. Слышать это все неприятно, но не более. Скажи она мне это зимой, я бы уже запаниковала, а сейчас. Так… Всего лишь противно от нее.

— Знаешь, Карина, в чем между нами разница?

— Знаю. Но чувствую, что мне сейчас твой вариант предстоит узнать, — Сомова до последнего пытается сохранить лицо передо мной, хотя сейчас она в растерянности. Не знаю, чего она точно от меня ждала, наверное, что я буду отмалчиваться как обычно, или просто убегу. Но никак того, что буду общаться с ней на равных.

— А разница вот в чем. Может быть, он меня бросит, кто знает, как жизнь повернется. Я не могу Сашу к себе привязать, да и не хочу. Если уйдет, то так тому и быть. Но что нас с ним ожидает точно, так это то, что я навсегда останусь в его жизни. Вот благодаря Стасу и останусь. В памяти, в документах, в голове, так или иначе. А про тебя он уже не помнит, ты так… эпизод из прошлого. А ты все не успокаиваешься, так кто тут из нас дура?

Карина задыхается от возмущения, пытается подобрать слова. Но я уже не слушаю ее, беру Стаса на руки и смотрю на Сашку, стоящего в дверях. Не знаю, когда он появился там и что успел услышать, впрочем, мне все равно. Для меня вся эта история потеряла смысл.