Зато вот Чернов совсем не стесняется и в открытую смотрит на меня. Из-за чего я краснею еще сильнее, и начинаю нервно заправлять волосы за уши. Ну что за детский сад «Ромашка»?!

— Не спится? — отчего-то хрипло спрашивает он.

— Не спится. Рома диван отжал.

— О, тогда сразу было легче на полу лечь спать.

— Я о ванной подумывала, — шучу я, а Сашка довольно хмыкает.

Так странно сидеть во дворе, где прошло твое детство, и пытаться шутить с возможно уже бывшим мужем. Злости сегодня нет, есть только печаль и неловкость.

— А ты чего?

— У меня самолет через три часа, — он говорит это так спокойно, будто его отлет нечто само собой разумеющееся.

— Улетаешь? — зачем-то уточняю я.

— Улетаю. Завтра заседание суда, нужно быть.

Никак не реагирую на его слова, да и что тут можно сказать.

— Я через неделю вернусь. Июнь придется помотаться туда-сюда, зато в июле возьму отпуск. Витька мне задолжал пару лишних дней. Можно на море слетать.

Еще месяц назад я бы многое отдала за совместную поездку на море. Так хотелось на пляж, к солнцу и теплым волнам, подальше от московской весны. Чтобы все вместе, чтобы все рядом. Но это было раньше.

— Дети рады будут.

— А ты? — в его голосе слышится легкая надежда.

— Я не полечу…

Жду вспышку раздражения или новый поток споров и нотаций. Но Сашка лишь печально вздыхает. Мы в принципе сегодня оба какие-то излишне спокойные, как будто из нас достали все батарейки. На самом деле, сил ругаться и выяснять отношения просто не осталось.

— Сань, я не хочу, чтобы все вот так вот закончилось. Я… не смогу…

Можно сейчас, конечно начать кричать, кидаться в него упреками о том, что он сам виноват, что и так уже достаточно смог. Но я не хочу.

— Почему все так получилось? Почему ты это сделал? Я, правда, не понимаю… — неожиданно для самой себя горько спрашиваю я. И, наконец, напрямую смотрю ему в глаза.

Сашка не спешит отвечать, чувствую, как он напрягается, но взгляда не отводит. Где-то там, в глубине, я вижу его боль, но возможно, что это лишь отражение меня самой. Он протягивает руку и поправляет прядь моих волос.

— Обещаю, однажды я отвечу на твой вопрос. На все твои вопросы.

— Однажды? Но почему, почему не сейчас?! — кажется, я начинаю заводиться опять. Сашина ладонь накрывают мою и сжимает в успокаивающем жесте.

— Потому что мы еще не готовы к этому разговору, — он говорит мы, а мне чудится, что он имеет в виду меня. Что это я еще не готова к тому, чтобы услышать правду.

— Саш, это только слова! Все одна сплошная игра слов…

— Ну, я бы так не сказал. Мы уже десять минут разговариваем, и пока что не кричим друг на друга. Разве это не прогресс? — Чернов пытается улыбнуться, но получается крайне натянуто.

— А может, нам просто больше нечего сказать.

Сашка морщится и еще сильнее сжимает мою ладонь. Затем наклоняется совсем близко к моему лицу, настолько, что еще чуть-чуть и он просто уткнется в меня своим носом. Но я выдерживаю натиск и удерживаю себя на месте. Совсем не хочется выпускать наружу ту бурю, которая уже вовсю клокочет у меня в груди.

— Любимая, запомни, нам всегда будет, что сказать друг другу.

И вот тут я не выдерживаю и влепляю ему пощечину. Такую смачную, что аж самой больно становится. А он даже не дергается. Смотрит на меня своим хищным взглядом и тянет улыбку, отчаянную и от этого безумную.

— Вот видишь, между нами еще ничего не окончено, — быстрым рывком целует меня в лоб, и прежде, чем моя ладонь успевает долететь до него, соскакивает с забора и начинает уходить. И когда только успел выпутать ноги из паутины поводка? Потом оборачивается и добавляет:

— Передай детям, что я позвоню вечером. А моя мама ждет тебя завтра на обед.

После чего окончательно скрывается за поворотом.

Бакс натягивает поводок и воет в жажде вернуть хозяина обратно. Ему тоже не хватает Сашки.

Кажется, нам всем пора учиться жить своей жизнью.

Мы еще долго целуемся на лестнице, пока Сашка не находит в себе сил оторваться от меня. Я тянусь к нему, а он смеется и прижимает меня к себе, гладит по волосам, что-то там шепчет — милое и беззаботное. Я могла бы простоять так вечность, в его руках…

— Саня, домой. Стаса кормить надо! — кричит мама нам из открытой двери.

— Сейчас, — отзываюсь я, а сама не могу перестать липнуть к Чернову. Улыбка на его губах становится еще шире, он вообще очень доволен.

— Иди, сын ждет, — он с нежеланием отстраняется от меня и слегка смущенно добавляет. — Я, гмм, скоро вернусь. Только отдышусь.

Ну да, ну да. Знаем мы ваше отдышусь. Улыбаюсь не менее глупо, чем Сашка.

— Александра! — мама повышает голос.

И я быстрыми шагами спускаюсь на наш этаж, а сердце так и рвется из груди.

Проскальзываю мимо мамы в квартиру, а та одаривает меня тяжелым взглядом. Я лишь виновато пожимаю плечами и шмыгаю в общую комнату.

Стас, как ни бывало, сидит у папы на руках и беззаботно размахивает погремушкой. Улыбаюсь ему, он оживляется, завидев меня, начинает тянуть свои ручки. Проголодавшимся он совсем не выглядит, иначе бы давно уже канючил.

— Ну, пойдем к маме на ручки? Кто тут кушать хочет?

Стас, конечно же, не отвечает, а лишь весело агукает. Жду возвращения мамы и Сашки, но их почему-то нет. Чего это они там зависли?

— Сань, ты иди в детскую, ребенка покорми, — отправляет меня папа к себе, а сам обеспокоенно смотрит в сторону входной двери. Если честно, то меня больше в прихожую тянет, чем к себе в комнату. Но Стас все-таки начинает недовольно вошкаться у меня на руках, то ли чувствуя мое волнение, то ли и вправду пора кушать. Пытаюсь его уговорить потерпеть, но папа велит не мучить ребенка.

В прихожей никого нет, мама тоже вышла в подъезд. Очень хочется выглянуть, но папа своим присутствием не оставляет мне шансов.

В нашей новой квартире три комнаты, в одной спят родители, в другой расположился зал, и третья комната была отдана нам с сыном. И поскольку нас обоих все еще относят к категории дети, то и комната зовется «детской». Мне здесь очень нравится, большая и просторная, она оформлялась в соответствии с моими идеями и пожеланиями, ну и, конечно, потребностями детеныша.

Но сейчас мне вдруг становится тесно, усилием воли заставляю себя заниматься сыном. Обыденным движением стелю одеяльце на диван, расстегиваю рубашку и ложусь со Стасом, прикладывая его к груди. Он тут же с причмокиванием присасывается к моему соску. Грудное вскармливание больше меня не пугает, как это было во время беременности. Когда кормишь вечно голодного младенца десятки раз на дню, как-то весь стыд сразу улетучивается. Мы уже с ним до автоматизма дошли, особенно по ночам. Но сегодня Стас неспокоен, крутится, даже начинает хныкать. Хотя ведь было все нормально, когда я брала его на руки, и больше чем уверена, что и голодным он особо не был, и «кормить Стаса» — лишь предлог затащить меня домой.

Судя по всему, сын реагирует на меня. Я сейчас сама такая же — дергаюсь и чуть ли не хнычу от незнания, о чем там родители говорят с Сашей.

Спустя полчаса мне удалось не только накормить детеныша, но и уложить его спать. Выскальзываю из детской. В доме подозрительно тихо, ну не убили же родители Сашку и теперь заворачивают его труп в ковер?

Папа с мамой обнаружились на кухне. Мама стоит у плиты, и что-то помешивает в большой кастрюле. А папа пьет чай, и, завидев меня, улыбается. Но как-то не очень радужно, скорее уж ободряюще.

— А где Саша?

— Александр решил, что на сегодня ему уже пора домой, — говорит мама, тщательно чеканя каждое слово.

— Но… почему? Он же даже не попрощался.

— Ну, ты была со Стасиком, — поясняет папа. — Ему было неудобно мешать тебе, — а потом, вставая со стула, добавляет. — Вам, наверное, лучше с мамой наедине поговорить.

Целует меня в лоб, и, оставив свой недопитый чай на столе, выходит из кухни.