— Саш, не тяни, говори уже. Это все, конец?

Он вдруг дергается, давится чаем и начинает откашливаться. Очень хочется постучать ему по спине, но я так и не решаюсь коснуться его.

— Вот как ты умудряешься все переворачивать с ног на голову?! — откашлявшись, возмущается он. — Конец? Какой вообще, нафиг, конец? Ты откуда это взяла?

— Ну как же… Тебя нет, ваш разговор с мамой. Родители тебя выгнали, — растерянно мямлю я. Не позволяя себе надеяться хоть на что-нибудь.

— Никто мне не выгонял, я сам ушел… Да нет же, не в этом смысле. Мы с Людмилой Владимировной тогда поговорили и решили, что нужно немного времени для того… чтобы мы могли с тобой начать встречаться.

— Встречаться? — одними губами повторяю я.

— Да, полноценно так встречаться. Не знаю, как ты, а я… Если сейчас начну, то уже не смогу просто остановиться, оторваться от тебя. Там, на лестнице, я еле мог контролировать себя. Хоть как-то держать себя в руках.

Он вдруг неожиданно заливается румянцем. И это так непривычно.

— А зачем сдерживать? — задаю очень глупый вопрос, так до конца не понимая, что он имеет в виду.

— Ты вспомни, что было в первый раз? Нехорошо тогда вышло… Не так все должно было быть. Стасу будем говорить, что в капусте его нашли, честное слово.

— Ты жалеешь о том, что было?

— Я жалею о том, как это было. Но это я уже изменить не могу. Зато могу сделать так, чтобы дальше это было иначе… Правильно. Но пока мне сносит крышу только от одного твоего вида, я вряд ли смогу опять не наломать дров. Я уже сейчас готов забить на учебу, чтобы сутками торчать у вас дома. А теперь представь, что будет дальше?

Благодаря последним трем дням я все-таки понимаю, о чем он говорит. Любовная лихорадка. Это когда ты не можешь не думать о нем. И сходишь с ума от каждого слова или действия, не можешь думать адекватно и сгораешь, сгораешь изнутри. Когда боишься сделать шаг вправо или влево. Когда ты барахтаешься исключительно в своих чувствах и ни в чем другом. Всего три дня, а я чувствую себя измотанной. И что же будет дальше?

Сашка находит какие-то ответы на моем лице, поэтому продолжает:

— Я очень хочу быть с тобой и со Стасом, с вами. Но если сейчас начнем встречаться, то боюсь, что уже ничего другого делать не сможем. А тебе все-таки еще школу окончить надо.

— Значит, крышу сносит от моего вида? — улыбаясь во все свои 32 зуба, спрашиваю я.

— Это все, что ты услышала?

— Ага, — совсем очумев от счастья, подтверждаю я.

Сашка тоже улыбается и своими руками накрывает мои ладони.

— Дай нам полгода, и обещаю, буду целовать тебя каждый вечер на этой гребаной лестнице.

— А к нам приходить будешь?

— Буду. Только прошу, не смотри на меня так!

— Как?! — удивленно хлопаю я ресницами.

Вместо ответа он наклоняется совсем близко ко мне, почти касаясь своим носом моего, и целует меня в нос. А потом хрипло добавляет:

— Как будто мы уже у тебя в подъезде.

И до самого лета мы держимся намеченного плана. Оба прилежно учимся, Сашка даже выходит на повышенную стипендию. Я успешно сдаю экзамены. Стас вовсю растет, каждый раз радуя нас своими новыми открытиями.

Нас все еще тянет друг к другу, до дрожи в руках, до скрежета зубов. Но все, что мы себе позволяем, так это держать друг друга за руки во время наших вечерних прогулок.

Галина Петровна! — взволнованно вскликиваю я, а больше ничего сказать не могу.

— Что, Саш? Мне кажется, что это идеальный вариант. Или ты где-то уже работаешь?

— Нет…

— Вот и отлично. Ну чего ты там испугалась?

Ну правда, что мне же каждый день предлагают работу… в школе. Так и хочется что-нибудь съязвить, но все же сдерживаю себя.

— У тебя есть какие-то возражения?

Если честно, миллион, это же очевидно!

— Или работа в школе тебе не подходит по статусу?

— Галина Петровна, какой статус? Дело же не в школе…

— А в чем? Или ты английский забыла?

— Нет, не забыла! Просто посудите сами… Опыта у меня ноль, я же никогда не работала особо со школьниками.

— Скажи еще, что ты с детьми общаться не умеешь. Или ты дома со своими в молчанку играешь? Еще возражения?

— Ну а как же… я. Наша история со Стасом, Сашкой.

— А что за история? — упрямится Галина Петровна.

Я лишь безнадежно вскидываю руками.

— Александра, прошло почти 17 лет с тех событий. Я никого ни во что посвящать не собираюсь. А если ты думаешь, что район только вами до сих пор и живет, то смею тебя разочаровать. Не ты первая, не ты последняя. К тому же, важно не то, что было, а какими вы выросли. А с этим у вас все в порядке, я же вижу.

А чего я, собственно, боюсь? Школы? Так я теперь с ней лет на одиннадцать точно неразрывно связана — пока девочки не выпустятся, мне от нее никуда не деться. Сплетен, пересуд? Так дети однозначно что-то вытворят, и опять мне выслушивать кучу претензий относительно своей банды. Или того, что не справлюсь? Но ведь жизнь научила, что безвыходных ситуаций не бывает, и справиться можно со всем, иначе, клянусь, Кирилл был бы последним ребенком в нашей семье.

Прошлого я своего боюсь, воспоминаний. Оказаться в начальной точке, где все и началось. Но уже поздно метаться, я и так погрязла в этом с головой. Мало того, что не просто в город вернулась, так еще в бабулину квартиру. Нет тут пути обратного, нет.

— Я согласна, — сама себе выношу вердикт.

Квартира обнаружилась вполне целой. Не скажу, что уровень грязи в ней значительно снизился, но, по крайней мере, не стало хуже. В коридоре нас встречает одинокий Кир.

— Где все?

Кирюха немного жмется, но поясняет:

— Бакса выгуливают.

Он слегка краснеет, благо девчонки пулей проносятся мимо нас в свою комнату. Не хочется устраивает допрос при них, они ж потом все доложат, кто, кого и кому выдал.

— А если по правде?

Сын печально вздыхает, но молчит.

— Кир?

— Гулять ушли.

— Давно?

— Угу.

— Ясно. Дамир ужин приготовил?

Кивает. Хоть что-то.

— Ладно, моем руки и кушать. Не будем их ждать.

На плите обнаруживается обычный суп из курицы. А я-то в душе надеялась на что-нибудь поэкзотичней, хинкали там или долму. Я когда-то в своих порывах развития у Дама этнической идентичности пыталась приучить готовить его что-нибудь из кавказской кухни. Раньше мне казалось очень важным, чтобы он не терял корней со своей прежней жизнью, но, кажется, усилия мои прошли мимо.

Кушаем мы вчетвером. Девочки щебечут про школу, а я рассказываю Киру про робототехнику. Тот пока без особого восторга относится к моим словам, но по глазам вижу, что заинтересовался. Что ж, уже какой-то прогресс.

После ужина девочки завалились перед телевизором. Кирюха опять мается вокруг меня, пока я мою посуду.

— Кирюш, может сходим погулять? — идти куда-нибудь нет никакого желания, и так с малявками круги по городу наворачивала. Но смотреть на кислую мину сына совсем уж невозможно.

— А давай до бабушки с дедушкой сходим? — как-то невпопад предлагает он.

— Если ты хочешь. К каким именно? — надеюсь, что к моим. Пожалуйста, пожалуйста…

— К бабе Наде и дедушке Диме.

Черт! Очень хочется притвориться больной и уставшей, но Кир ждет.

— Я завтра к ним на обед собиралась, — пытаюсь выкрутиться я.

— Хорошо, — разочарованно вздыхает ребенок.

Черт! Черт! Видимо надо все-таки идти. Не сегодня, так завтра. Лишние пятнадцать часов перед встречей — это так соблазнительно.

— А давай сходим. Иди, одевайся.

Пока Кир переодевается, договариваюсь с девочками, что они немного побудут одни дома. Пытаюсь вызвонить мальчишек, но они вне зоны доступа. Разрываюсь между всеми, в итоге останавливаюсь на младшем сыне. Девочки устали, поэтому не должны вконец разнести квартиру, они еще пару часов проваляются перед телевизором, если им сейчас «Холодное сердце» включить. Пацанов же просто потом прибить можно, надеюсь, ни во что не вляпались.