— Вот только в браке ума и набираются, — как-то саркастически шутит папа, за что получает от мамы.

А мы с Сашкой сидим молчком и наблюдаем за тем, как взрослые пытаются вершить нашу судьбу. Смешные, ей-богу. Не мы, они. Хотя… Есть в этой идее что-то заманчивое, жить вместе, просыпаться вместе. Да хотя бы элементарно каждый день видеться, а то в последнее время совсем вилы. Интересно, а что же все-таки Саша думает по этому поводу? Спросить что ли? Но бабушка меня опережает.

— Ну и чего ты, Александр, молчишь? Хочешь жениться на Саньке нашей?

— Хочу, — как-то совсем просто и спокойно поясняет Чернов.

— Тогда в чем проблема? — с напускной серьезностью спрашивает папа. Ага, этот значит тоже «за».

— Так это Саня не хочет…

Что?! Сказать, что я удивлена, не сказать ничего. Я просто обалдеваю от такой наглой лжи. Да он же меня никогда не спрашивал об этом! Ну Чернов, ты сейчас у меня получишь! Я хорошенько замахнулась, чтобы треснуть его по спине.

— Это я не хочу?!

— Ты-ты! Забыла, как сама вопила на весь подъезд, что никогда ни при каких обстоятельствах за меня замуж не выйдешь?

Что-то смутно знакомое проскальзывает в его словах. Так… я вопила… в подъезде… замуж не выйду. Ааааа. Наша ссора в день знакомства родителей.

— Так когда это было?! — возмущаюсь я, все-таки опустив руку, так и не треснув Сашу.

— Тогда и было. Поверь мне, ты была крайне убедительна.

Мы еще какое-то время спорим, кто и что тогда сказал, в итоге уводя наш разговор куда-то далеко.

После скромного застолья, пока родители убираются на кухне, я провожаю Сашу в прихожей. Он уже одет и обут, вот только уходить не торопится.

— Сань?

— М?

— А если б я тебя сейчас замуж позвал?

— Что значит если б? — почему-то становится обидно, как будто он мне сейчас одолжение делает.

— Давай пока чисто гипотетически. Если бы я тебе предложение сделал, ты бы согласилась?

— Если чисто гипотетически, то нет, — надув от обиды губы, сообщаю я.

А Сашка только хмыкает. Он еще и смеется! Разворачиваюсь и хочу уйти, вот пусть идет он… к себе домой. Но Чернов хватает меня за плечо и разворачивает к себе.

— Быстрицкая, как же с тобой нелегко.

— Можно подумать, что с тобой легче!

— Со мной-то как раз да. Поэтому для повышения уровня взаимопонимания, предлагаю перейти к общему знаменателю.

Я плохо понимаю, о чем он говорит, поэтому в очередной раз возмущаюсь:

— Чего?!

— Саня, блин! Короче, я не знаю, как это сделать правильно. Поэтому, просто выходи за меня замуж, а? — говорит он, а сам при этом вытаскивает из кармана куртки коробочку.

По инерции, хочется начать кричать, что мне не нужны его подачки, что если б не бабуля, он вообще этот разговор не затеял… А потом меня осеняет. Он же уже сюда с кольцом пришел. Значит, заранее готов был.

Я отрываю свой взгляд от коробочки и озадаченно смотрю на Чернова. Сашка только опять хмыкает, а потом открывает коробочку, в которой лежит простенькое золотое колечко. И я понимаю, что он умудрился найти самое ИДЕАЛЬНОЕ кольцо для меня. Без излишеств и ненужных деталей, просто колечко. Сердце даже делает кульбит в груди от восторга.

Сашка берет мою руку и надевает кольцо на безымянный палец.

— Сань, я люблю тебя, — впервые говорит он мне. — Давай, все-таки уже поженимся?

На следующий день телефон все-таки пришлось включить. И к моему глубокому разочарованию, он молчал. Сашка больше не звонил. Обидно, что б его! Я ему, видите ли, в любви признаюсь, а он… (Тот факт, что это было по пьяни, и я ничего об этом не помню, мы опускаем.) А что он? Пропадает с горизонта. Не мог, что ли, самую захудалую смс отправить?!

Хотя, нет, стоп! Это пропащие мысли. Нельзя ходить шипеть на него, а потом сидеть и страдать в ожидании непонятно чего. Умерла, так умерла.

И чтобы вытравить всю эту тоску по неверному мужу, с головой ухожу в жизнь образцово-показательной матери. Готовлю обеды — первое, второе, компот, глажу носочки, да спать укладываю всех четко по расписанию.

Стас, говорит, чтобы я расслабилась уже, мол, все у нас хорошо. Но потом резко меняет свое мнение, когда я своим волевым решением отправляю его на футбол. Долго возмущается, утверждая, что это пройденный этап жизни. Но я непреклонна, даже сама себе Сашку в этот момент напоминаю. Хотя будем честны, мотивы у нас разные. Чернов был против ухода из футбола, так как жалел об упущенных возможностях. Я же отстаивала тренировки, так как боялась, что мы тут просто все от тоски загнемся.

Но, несмотря на скрежет зубами и недовольное пыхтение, Стас с утра собирает спортивную сумку и отправляется на первое знакомство с тренером. Правда, в качестве последнего протеста едет не на автобусе, а на такси. Мажор, блин.

В пятницу, отправив всех по секциям, да кружкам, я остаюсь одна. Спасибо бабушкам, которые решили активно включиться в воспитание внуков. Позволяю себе немного расслабиться и приглашаю Анюту прогуляться.

Мы встречаемся в ближайшем сквере и не спеша бредем по его аллеям. Анюта, конечно же, приходит с Сережкой, который мирно посапывает в коляске. Немного завидно. Мои в районе года уже вовсю отказывались признавать коляски. Так и приходилось всех на руках таскать, аж спину себе накачала.

Безумно рада нашей встрече с Анютой. В последнее время мне не хватает взрослого человека рядом, с которым можно пообщаться. Не названивать же мне целыми днями Кудяковой в Москву? А без этого я скоро в этом детском царстве мыслить адекватно перестану. Раньше Сашка был. В голове тут же всплывают образы того, как мы когда-то с ним вот так же гуляли по этой самой аллее и вели долгие беседы обо всем на свете. Как все началось у нас с ним с неловких бесед на английском, так и продолжилось многочасовыми разговорами во время наших вечерних прогулок. Только вот потом где-то затерялось. А мне так этого не хватает.

И опять мысли приняли опасное направление. Какой-то порочный круг, когда из раза в раз упрямо упираюсь в Чернова. Уже даже бесить начинает. Почему каждое мое событие должно заканчиваться страданиями по тому, что он сейчас не здесь?!

Трясу головой в попытке вытряхнуть все ненужное из нее. И даже почти получается.

Мы с Анюткой и спящим Сережкой наслаждаемся хорошей погодой и моментами спокойствия. Я рассказываю ей безумную идею Галины Петровны, что приводит Аню в восторг. Она утверждает, что из меня получится замечательный педагог. В чем лично я сильно сомневаюсь.

— Понимаешь, Сань, тут главное не бояться. Дети, они же это чувствуют. Вот ты как со своими общаешься? Правильно, свободно и на равных. Вот и со школьниками давай так же.

— Ань, ну это же свои! Чего их бояться? А про равных, знаешь, мне иногда кажется, что они излишне со мной равны. Вот мы тут… немного переборщили со свекровью в борьбе с печалью по средствам алкоголя, так они надо мной весь следующий день издевались!

— И хочешь сказать, что тебе это не нравится?

— Что именно, что они весь день угорали надо мной?

Анюта хмыкает с видом знатока:

— Можно подумать, что ты себя с ними иначе ведешь. У вас же вечная борьба мозгов, кто кого в остротах переплюнет. Я за вами наблюдала. Вы все от этого тащитесь.

— Тебя послушать, так у нас какая-то семейка садистов.

— Да нет, не садистов. Просто вам нравится быть на какой-то общей волне. Они же тебе доверяют, вот все напрямую и выдают. Своей считают, ты как предводитель стаи.

Я обдумываю сказанное приятельницей. Хотя тут же вспоминаются другие слова, кинутые мне в директорском кабинете еще в Москве, о лишнем попустительстве и об отсутствии авторитета. Я тогда знатно на это разозлилась. Потом, правда, под общую волну самоуничижения засомневалась в принципе в своей состоятельности, в том числе и как матери.

А Анюта вон, говорит, что я предводитель. Страшно представить, куда я их заведу.

— Ох, не знаю… Что-то мне боязно.