— Да так, по сравнению с тем, что мы сегодня сказали друг другу, это сущие мелочи.

— Если судить по последним событиям, мелочей у нас с тобой не бывает, так о чем?

— Хотел рассказать тебе о том, какая ты была. Смешная и ерепенистая. Ты мне тогда сразу понравилась, своей подвижностью и взглядом своим испуганным. Ты же эмоции прятать никогда не умела.

— Но это все еще не была любовь, уже со второго взгляда? — оживляюсь я.

— Да, не была.

— Замечательно, потому что у меня тоже.

Саша на это лишь хмыкает. А потом останавливает взгляд на моих губах.

— Можно я тебя поцелую?

— Не сегодня. Не сейчас, — качаю я головой.

— А потом?

Но я не отвечаю. Жму плечами и скрываюсь в подъезде.

Впервые за много-много лет, я чувствую себя свободной.

Единственный выходной пролетает быстро. Убрались дома, потом пацаны умотали в неизвестном направление. Мы с девочками пытались приготовить еду на неделю, хотя я понимала, что это гиблое дело. Все запасы съедаются в первые два дня. Надо же было умудриться таких коней нарожать!

Пока девочки воевали с домашним заданием, я быстренько справилась со своими рабочими тетрадями.

Вроде бы все оперативно, но вечер уже подкрадывался.

Пришли мальчишки, от чего-то уставшие и помятые, но вроде как благостные. По крайней мере довольные.

Накормила всех ужином, после чего дети лениво расползлись по комнатам.

Стояла на кухне и нервно крутила телефон. Хотелось какого-то действия. Ленке что ли позвонить? Интересно бы узнать, что она скажет насчет наших с Сашей откровений.

Было до ужаса обидно, что мы с ним могли всего этого избежать. Сесть и поговорить. Почему я не смогла донести до него свою тоску? Почему сама не спросила, что с ним происходит? Кто вообще придумал, что мы друг другу не нужны? Вопросы, сплошные вопросы.

Это ведь было так легко, попросить внимания для себя, просто поделиться своими тревогами. Но когда я о чем его просила? Даже плакать раньше при нем боялась. Дурдом какой-то. Зато при каждой нынешней встрече белугой реву, наверное, за все годы брака отрываюсь.

Расплата моя пришла за неуважение к самой себе. Вот парадокс. Вглубь себя все это пихала — обиду на несправедливость судьбы, зависть, одиночество, лишь бы его не упрекать, не показывать своей слабости. А в итоге вот как обернулось.

Да и он молодец, чего-то там себе понавыдумывал, накрутил.

В общем, разбежались по углам, и сидели каждый в своей норке, со своей болью наедине. Но у меня хоть дети были. А у него работа… Или это не то же самое? Может он не менее одиноким в этой жизни оказался?

Так что же это получается, я Сашу сейчас оправдываю, жалею?

Думаю и пугаюсь.

В последние месяцы мне было так комфортно в своей злости, нравилось лелеять свои растрепанные чувства и обиду. Как это не смешно, но я впервые за долгое время ощущала себя живой. Да, было плохо, да, меня ломало и корежило, но я чувствовала. И это было всяко лучше холодной тоски и безразличия, которые овладевали мной в Москве.

Страшно подумать, мы только за одно вчера рассказали больше, чем за предыдущие два года вместе взятые. Что же мне со всем этим делать? Вот сейчас, дома на кухне, я вроде как спокойна, даже мозгами шевелить могу, а как только рядом с ним оказываюсь, так в истерику впадаю. Вот чего я к нему вчера с Уссольцевой привязалась?! Сама же каждые пять минут возвращаю его мыслями к измене и к тому, что случилось. В случае чего и себя, и его изведу, потому что не могу… не могу не думать об этом. Вот когда его нет, вроде как не вспоминаю, а как Саша рядом, так побольней цапнуть хочется. Может быть, это тоже месть с моей стороны? Он пошел чувство нужности на сторону искать, а я сначала стены годами из горечи и отстраненности строила. Сколько лет хотела, что бы он пришел, стукнул кулаком по столу и сказал, что хватит мне херней страдать.

— Ох, Сашка-Сашка, — шепчу я себе под нос, не понятно кому обращаясь, то ли к самой себе, то ли к нему.

Ребенок подкрадывается бесшумно, и обнаруживает себя только тогда, когда утыкатся своим подбородком мне в плечо.

— Грустишь? — интересуется Стас.

— Скорее пока просто думаю.

— И как, успешно?

— Стас, скажи, ты по Москве скучаешь? — неожиданно для нас обоих спрашиваю я.

Сын задумывается, а я пользуюсь моментом, и глажу его по голове. Мне нравиться чувствовать его волосы. Они густые и лохматые, такие же как у Саши… были ровно до того момента, как он их обстриг. Эх.

— По чему-то да, по чему-то нет.

— Например?

— Нуууу… По ребятам некоторым скучаю, по команде.

— Ты же хотел уходить.

— Ну так я играть не хотел. А ребята они все-таки своими уже стали, хоть порой и ушлепками редкостными были.

— А по чему не скучаешь?

— По школе…

— Ну кто бы сомневался, — ехидно замечаю я.

— Не, ты не понимаешь. Здесь лучше, проще что ли. Приходишь в школу, и нет здесь всех ЧСВешников…

— Кого?

— ЧСВ — чувство собственной важности. Это когда типа человек весь такой из себя крутой.

— Ой ли? Что-то я не заметила, что бы в нашей школе был недостаток в таких людях.

— Они просто до Московских не дотягивают. Даже в первой школе было не так, а в гимназии там вообще одни понты. Вот по этому я точно не скучаю.

— Хочешь сказать, что у вас понтов нет? — задаю провокационный вопрос.

Стас хитро косится на меня.

— Неа, мы у тебя исключительно белые и пушистые. Особенно Рома.

— Рома это да…. Стас, а что еще? В чем здесь разница с Москвой?

— Да во всем на самом деле. Там всего больше было, занятий, тусни всякой, приколюх, магазинов тех же, куда за шмотками можно было съездить. Дом был, пространство было, не надо было этих двух додиков по соседству терпеть, за ванную воевать. Давай, кстати, Роме отдельный таз купим и на балконе поставим? А то еще одно такое утро, и я в его стену закатаю. Отрицательно качаю головой.

— А жаль.

— То есть там все-таки лучше?

— Зато здесь свободы больше.

— Это намек на то, что я вас распустила? — настораживаюсь я.

— Не. Здесь просто если хочешь гулять, пошел гулять. Хочешь в магазин, пошел в магазин. Нужно встретиться с кем-то, позвонил, встретился. А там пока из дома до самой Москвы доедешь, уже можно обратно собираться. Вам с отцом хорошо было, у вас машины. А нам вот не разойтись. А еще тут бабушки с дедушками…

— Не думала, что ты по ним скучал.

— Не то чтобы скучал. Но это прикольно иметь выбор к кому на пирожки напроситься. Знаешь, мы в Москве все равно какими-то оторванными ото всех были.

Обдумываю его слова.

— А если обобщать, где бы ты хотел жить?

— Можно и здесь остаться. Только прошу тебя, давай с ванной что-то сделаем… Иначе я этому засранцу челку ночью обстригу, чтобы он с ней по утрам там не носился.

Стас говорит последнее с таким негодованием, что я даже прыскаю со смеха. За что сын смотрит на меня с упреком.

— Я, между прочим, серьезно.

— Что-нибудь придумаю… — хотя что тут можно придумать? Не брить же мне Рому на лысо.

Последняя мысль вызывает неприятные воспоминания, где Ромка без волос и бровей. Брррррр… ни за что, пусть лучше челкастым ходит.

Неделя проносится без особых происшествий. Если не считать, что парни все время где-то пропадают. То один, то другой, то в разных комбинациях. Возвращаются по вечерам порядком уставшими.

В среду пытаю Кира, но тот лишь разводит руками. В последнее время он больше стал общаться с братьями. И вообще ребенок стал каким-то более уверенным в себе, упрямиться вот. Даже сейчас, говорит, что не знает, где остальная компания, и почти не краснеет. Хотя раньше бы точно сдался под моим напором.

Хорошо это или плохо? Наверное, все-таки хорошо. Лишь бы только не во что не ввязались.

В пятницу с утра объявляется Саша со своим сообщением: «Я девочек со школы могу забрать?». Я разрешаю. А потом хожу и переживаю, что он оказался прав, что детей я все-таки себе присвоила. Но, блин, как иначе? Я же их мать, да и он в Москве. Но это же я их забрала. Правда, Саша перед этим сам от них отдалился. Ааааааа, сложно!