Саша сначала молчит, а потом заливается каким-то безумным смехом. И так громко, что мне даже приходится трубку от уха отодвинуть. Пауза приходится очень кстати, потому что мне приходится ловить Бакса и зажимать его коленями, чтобы хоть как-то успокоить. Без понятия, что он там чувствует или понимает, но пес нервно мечется вокруг меня, жалобно поскуливая. Успокаивающе глажу его по голове. «Сейчас, сейчас, пойдем домой», — шепчу я ему. Чернов вроде бы успокаивается, потому что в трубке звучит его холодный вопрос.

— И что теперь? Развод?

«Развод» режет слух. Об этом я еще не думала.

— Как хочешь. Мне без разницы… Я все решила для себя. Общению с детьми мешать не буду, но и помогать не стану. Надеюсь, ты их не потеряешь. Так что советую не пропадать надолго.

— Ну, спасибо, что разрешила!

— Пожалуйста!

Мы еще какое-то время нервно дышим в трубки. Его дыхание хриплое, прерывистое, а мое острожное и какое-то испуганное. Наверное, до сих пор не верю в то, что сделала.

— Это не может быть конец! Сань, ты так с нами не поступишь! — хватается за последнюю надежду уже почти бывший муж.

— Ну, что ты, любимый. Ты уже сам все сделал.

Сбрасываю звонок. А потом, что б уж наверняка еще и телефон выключаю.

Вот и все.

На следующий день начинается моя педагогическая деятельность. Парни уходят в школу сами. Я до последнего надеюсь, что в школе не сразу установят наши родственные связи. Нет, я не стесняюсь их, теперь не стесняюсь. Дети — это лучшее, что есть у меня. Единственное. Просто, хватит уже нам жить по блату. Завязываем с деньгами и отношениями, пусть учатся рассчитывать на себя.

Кристина и Вика находятся в приятном нервом возбуждение, в школу им хочется. Они уже в предвкушение первого учебного дня. Замечательно. Значит, пока не будут вспоминать наш вчерашний разговор. Я пока никому не говорила о принятом решении. Сама еще не до конца осознала, что произошло. Да и не касается это других вовсе. Детей только подготовлю, а вот пусть все остальные принимают уже как данность.

Хорошо, что сегодня начинались уроки, была причина уйти в панику и не думать о Саше или своем решение. Чувствовала ли я сожаление? Конечно, чувствовала, а еще я боялась ошибиться, и чтобы там ему не сказала, я тоже приложила руку к тому, что происходит между нами. Но. Сейчас я знала точно, что в том виде, в каком существовали наши отношения в последние годы, они больше существовать не могут. А менять не получалось, от слова совсем. Для этого хотя бы надо было видеться. И наплевать на то, что я сама просила меня оставить. Мог бы настоять на своем! Кто у нас в конце концов в семье мужик?! А внутренний голос предательски напоминает о том, что так то я сама детей утащила сюда.

Ладно, мы не об этом сейчас.

Уроки.

Первым в расписание шел 6 «Б». Урок прошел достаточно хорошо, у детей оказался неплохой запас знаний, да и информацию они воспринимали неплохо. Наверное, сработал эффект новизны.

Второй урок пришелся на 5 «В», где дети нехрена не знали, но зато были разговорчивые и в целом очень даже душевные.

После 6 «В» и 6 «А», я задумалась о том, насколько это правильно, что детей бить нельзя? Не скажу, что они все были глупые, но ор на уроках стоял такой, что мне честно хотелось кого-нибудь учебником прибить. После 7 «А» я окончательно убедилась в своем желании уволиться.

Последним на сегодня в расписании шел 8 «В». Мне еще на перемене от одного взгляда на них захотелось спрятаться в домик. Во-первых, у детей на лбу было написано, что им вообще ничего не надо. Не то что мой английский, но и вся остальная школа могла смело гореть в аду. Во-вторых, в глазах у народа читался такой яростный вызов, что сразу же хотелось съежиться.

Вспомнились слова Анюты, что тут главное не бояться, дети это чувствуют.

«Они как Рома, они как Рома», — как заведенная повторяю я про себя. Главное помнить об этом. Рому же я как-то в узде держу?

Звенит звонок. Я в шестой раз за сегодня выхожу к доске и начинаю свою заученную речь:

— Добрый день, меня зовут Быстрицкая Александра Сергеевна, с этого года я буду вести у вас английский язык. Мне приятно вас сегодня всех видеть.

Двенадцать пар глаз со скептицизмом рассматривают меня, ну хоть слушают, и на том спасибо. Мы проводим вялую перекличку. Осторожно начинаю прощупывать наличный уровень знаний, который в большей степени сводится к «Май нейм ис…» и «Москоу ис зе кэпитал оф…».

А потом приходит оно. Нечто патлатое, в мешковатых штанах, толстовке и огромными наушниками. Заходит, без здрасти и прочих вежливых прелюдий, и уверенным шагом направляется к одной из парт.

— День добрый. Вы нам ничего сказать не хотите? — с некой долей сарказма интересуюсь я.

Оно. Ну ладно, ладно, он. Парень с вызовом рассматривает меня, а потом беглым речитативом выдает мне:

— Do you remember when we were both sixteen? You had that shallow heart and I had those big dreams…*

*Помнишь, как нам обоим было по шестнадцать? У тебя было пустое сердце, а у меня — большие мечты…

— And I'd do anything that you would ask from me**, - всплывает в голове знакомая строчка. Кто из пацанов слушал эту дрянь, точно не помню. Наверное, все же Рома, но главное, что запомнить, я запомнила.

**И я делал все, о чем ты меня просила.

Парень удивленно смотрит на меня, а вот весь остальной класс заметно оживляется. Паренек уже готовиться продолжить нашу музыкальную дуэль, но я обрываю.

— Это, конечно, замечательно, что вы готовы выполнить любую мою просьбу, но давайте все же воздержимся, и не будем выносить никому мозг, особенно вам.

— Че?

— Ну там Лил Пип дальше читает часть про то, что готов вынести себе мозг ради девушки, или я ошибаюсь?

— Вы знаете кто такой Лил Пип?

— Я много чего знаю.

Хочется пошутить, что так то я еще на японском материться умею, но что-то мне подсказывает, что это плохая идея.

Итак, детским вниманием я завладела, любопытством тоже. А вот что дальше делать, хрен его знает. В целом урок мне понравился. Дети, конечно, английский на уровень восьмого класса не знают, впрочем, на уровень пятого тоже. Но контакт, кажется, установлен. Если в дальнейшем залоги учить не захотят, буду им рэп читать. Надо хоть у сыновей спросить, есть там что-нибудь интересное или нет.

После уроков высиживаю совещание коллектива и бегу домой, готовиться к следующему дню. У меня есть пара часов, прежде чем мама приведет близняшек. Она порывалась с ними делать домашнее задание, но я пока решила, что хочу сама.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дома обнаруживается один Рома.

— Где все?

— Где-то…

— Ты сегодня крайне исчерпывающий.

— А ты опять глупые вопросы задаешь. Где все могут быть? Стасик на футболе, Кир кроликов своих кормит, а Дам, надеюсь, рожу кому-нибудь чистит.

— Роман!

— Ну что Роман.

Кто-то не в настроение.

— Что случилось?

— Ничего, — отрезает ребенок. А дальше выпаливает текст, не давая вставить мне ни одного вопроса. — Ничего не случилось. Точно ничего. Уверен. Абсолютно.

Остается только качать головой.

— Ну и язва же ты.

Сын только руками разводит.

Быстро ставлю запекаться мясо, потом времени заниматься ужином не будем. Достаю свои программы, учебники. Будем писать план на завтра. У меня, правда, уже есть конспект занятий, но попробую откорректировать его, исходя из наличных возможностей детей.

Через пол часа в дверях появляется Рома.

— Ром, какую песню Лил Пипа можно с восьмым классом на уроке разобрать?

— Тебе никакую.

Не могу понять, злиться он что ли на меня.

— Ром?

— Нет, ну правда. Ты его слушала?

— Ну так, фрагментарно.

— Это мы просто берегли твои чувства, и включали самое приличное. Если ты не хочешь знать, кто кого куда насадил и прочие интимные подробности… то не стоит, — неожиданно рассудительно поясняет он.