Мы выходим из подъезда, и как раз нарываемся на всю честную компания. Замирают, не то чтобы испуганно, но насторожились.

— Мам, а мы тут гуляли, — начинает Стас.

— С телефонами что?

— Сел? — пытается выкрутиться он.

— У всех троих?!

Мнутся. Я на всякий случай принюхиваюсь. После Стасовых выходок мерещится всякое. Но вроде бы алкоголем не пахнет.

— Совпадение, — легко поясняет Дам.

— Ладно, потом поговорим. Мы с Кирюхой ушли, за девочками присмотрите. Поужинайте. И, Стас, с тебя посуду вымыть.

Ребенок в натянутой улыбке скалит зубы. Но не возражает. Все решено, с этого дня будет главным по тарелочкам, трудотерапию еще никто не отменял.

— Собаку покормите! — кидаю я им в спины, замечая уставший вид Бакса. Это что с ним надо было делать, чтобы он, бедный, валился с ног?

До Черновского дома мы идем медленно. Каждый думает о своем. Я вот пытаюсь настроиться на встречу со свекровью. Нет, ну последние годы у нас был холодный мир. Шестеро детей и пятнадцать лет брака, видимо, вселили в сознание Надежды Викторовны неотвратимость моего присутствия в жизни их сына. Но от этого любить меня больше не стали. Нет, меня больше не называли ни девицей, ни сомнительной особой, ни шалавой (да-да, было у нас и такое), но во взгляде каждый раз стояла немая претензия. Поэтому в те редкие разы, когда свекор со свекровью приезжали к нам в гости, мне безумно хотелось сделать вид, что я в домике и спрятаться где-нибудь на чердаке.

Подъездная дверь оказывается открыта, и мы с Киром быстренько проскальзываем вовнутрь, минуя домофон. Если делать сюрпризы, то делать их до конца. Только стоя под нужной дверью, я подумала о том, что следовало бы взять с собой Стаса, он же вчера тоже пропустил визит вежливости. Но с другой стороны, очень уж хотелось развеять именно Кирюху.

Сын нажимает звонок. Тишина. Опять нажимает. Тишина. Я уже успеваю обрадоваться, что по ходу дела дома никого нет, и совесть моя может быть чиста, когда дверь все же распахивается. На пороге стоит Алена, грозно скрестившая на груди руки. Так-с, по ходу дела надо было не из-за Надежды Викторовны переживать, а из-за Алены. На всякий случай выставляю перед собой Кира, не будет же она меня при ребенке убивать?

— Ага, явилась-таки?! — злобненько шипит Аленка.

Я тыкаю пальцем над макушкой Кира, пытаясь донести до золовки информацию типа: «Здравствуйте, Я-Кирюша, не убивайте, пожалуйста, мою маму. Возможно, она нам еще пригодится».

Чернова обреченно вздыхает.

— Привет, Чижик. Как дела? — вот с ребенком она приветлива, а можно мне так же? Ах да, Чижик же не сбегал от ее любимого братца, а потом не прятался ото всех две недели в соседнем дворе. Вернее, сбегал и прятался, но не по собственной воле.

— Здравствуйте, тетя Алена! — счастливо тараторит Кир. Аленку они все обожают.

— Просила же, просто Алена.

— Угу, — все равно «тетькать» не перестанет, знаем, плавали.

— Заходите уже, — сжалились над нами.

Кирюха первый ныряет в квартиру, а я еще стою на пороге и мнусь, как будто мне сейчас предстоит побывать в логове мирового зла. Алена обнимает своего Чижика и кричит куда-то вглубь дома:

— Мам, Саня с Кирюхой пришли.

Вот и все, отступать больше некуда, и я тоже делаю шаг в прихожую, закрывая за собой дверь.

Надежда Викторовна появляется из гостиной, жарко прижимает к себе внука. По непонятной мне причине, именно младший сын был ее любимчиком. Не то чтобы я сомневалась в очаровании мелкого, но все равно логического объяснения себе не находила. Хотя, возможно, дело было в том, что лишь Кир позволял просто любить себя беззаветной любовью? Со Стасом у них было холодное противостояние, по моему страшному подозрению, передавшееся ему от меня. Рома со всеми был кактусом. А третий ребенок, подобно подсолнуху, всегда тянулся к теплу и отдавал его сторицей.

Пока свекровь не обращает на меня внимания, я хорошенько ее разглядываю. Небольшого роста, но со стальным стержнем внутри, это прослеживается по всему — прямой спине, плечам, пронзительному взгляду. Для своих шестидесяти с хвостиком она прекрасно сохранилась — всегда ухоженная, накрашенная, хоть сейчас на торжественный выход.

Становится неудобно за свои «подранные» джинсы и футболку. Надо было, блин, озадачиться своим внешним видом.

— Здравствуй, Александра, — все-таки вспоминают обо мне.

— Добрый вечер, Надежда Викторовна! — честно стараюсь улыбнуться я.

— Мы тебя завтра ждали, — общение, не начатое с упрека, и за общение-то не считается. — Проходи на кухню. Ален, развлеки пока Кирюшку.

Разделяй и властвуй. Надо было больше детей брать, тогда хоть кого-нибудь можно было с собой утащить. Зря я что ли их рожала?

На безукоризненно чистой кухне все стоит на своих местах и блестит от чистоты. Идеальный порядок. Я опять все переношу на себя и чувствую себя никудышной хозяйкой. Если родственники вдруг соберутся в гости, надо будет сжечь кухню, и комнату мальчишек тоже… да что уж там, всю квартиру.

Мне наливают чай, ставят какие-то угощения на стол. Под строгим взглядом свекрови улепетываю в ванную, руки мыть. Я что, виновата, что меня сразу на кухню отправили? Зову Кира и на всякий случай еще тру ему мордаху. Тот, конечно, морщится и фыркает. И вот мы сидим вдвоем на кухне и очень интеллигентно пьем чай. Локти на стол главное не поставить. Ноги еще ровно держим. Спину прямо. Ой, а я что, хлюпнула сейчас? А кружку как держать? Не то чтобы я была деревенщиной, но в компании свекрови всегда приходила паника. Может быть, только поэтому уже стоит уйти от Чернова? Хоть тогда расслабиться смогу. Но кого я обманываю, мы же теперь через дорогу живем. Так что перспектива «сжечь» собственную квартиру будет еще долго висеть дамокловым мечом над моей головой.

Кстати, о моей голове. Когда мне уже начнут мозги-то выносить, приписывая все мыслимые и немыслимые грехи?

Но Надежда Викторовна не торопится, явно оттягивая удовольствие на потом. Выспрашивает меня про здоровье Стаса, про то, как мы устроились, про наши планы на будущее.

И лишь когда я уже допиваю вторую кружку чая, задает тот вопрос, ради которого мы все собрались. Правда, звучит он иначе, чем я ожидала.

— Что он натворил?

— А? — по-идиотски уточняю я.

— Саша, что он натворил, раз ты решилась сбежать от него? — странно, но в голосе совершенно не слышится упрека.

— Мы поругались, — пытаюсь обтекаемо ответить я.

Во-первых, мне стыдно признаваться свекрови в том, что ее сын изменил мне. Зачем давать лишний повод для доказательства своей несостоятельности. Во-вторых, не хочется, подставлять Сашку. Глупо, да. Но пусть потом сам объясняется со своими родителями.

— А все же? — не успокаивается Надежда Викторовна.

— Поругались и все, — не сдаю я своих позиций.

Недовольно морщится, сжимая губы в непроницаемую линию, демонстрируя высокую степень недовольства. Наивысшая — просто начать орать, когда слетают все приличия, и на чужую голову вываливается все что угодно. Надеюсь, до крайней точки мы не сегодня не дойдем.

Между нами повисает напряженное молчание.

А потом Сашкина мама удивляет меня вновь, проявив чудеса прозорливости.

— Он тебе изменил?

Я даже рот от удивления открываю. Интересно, а можно одновременно и бледнеть, и краснеть?

— Так значит, изменил, — правильно понимает меня свекровь. — Вот же свинота!

— Кто, я? — на всякий случай уточняю.

— Да ты-то тут причем! Александр же! Ну что ты смотришь на меня так? Думаешь, я слепая, совсем ничего не понимаю? Если ты сбежала от него со всеми детьми сюда, значит, произошло что-то максимально непростительное. Руку бы он на тебя в жизни не поднял. Сама бы ты ничего такого не натворила. Вот и остается, что изменил.

Я медленно перевариваю полученную информацию. Это что, она на моей стороне? Так, стоп, быть того не может. Но Надежда Викторовна довольно-таки резко продолжает:

— Вот же сволочь какая! Чего ему не хватило? Вот так вот, Сань, растишь их, растишь, а потом родной сын выкидывает такую непристойность.