— Он тебя обидел.

— Обидел, — осторожно соглашаюсь я. — Но тут не все так просто. Может быть, я его тоже чем-то обидела? Не специально и как-нибудь по-другому, кто знает? В любом случае, это никак не должно влиять на твое отношение к папе. Он тебя очень любит…

Как же надоело оправдывать Сашку перед детьми, вот почему они ему эти вопросы не задают? Вон, веселиться ездят, пиццу едят, а мне все неудобные разговоры достаются.

— А ты?

— А что я, Кирюш?

Он мнется перед тем как спросить, а потом на одном дыхание выпаливает:

— А ты папу любишь?

___________________

Комочку уже месяц, и на самом деле он уже не такой уж и комочек, но мне до сих пор нравится его так называть. Ему всего месяц, а уже такой прикольный, особенно когда пытается улыбаться нам. Я так боялась того, что будет после родов, что до сих пор не верю, что мы вот уже как четыре недели мы живем дома в полной гармонии друг с другом — спим, едим, иногда гуляем. Да, безусловно, во многом это заслуга моих родителей, которые полностью взяли на себя наше обеспечение не только в финансовом плане, но и бытовом. Я поначалу даже ребенка не купала, боялась. Поэтому бабушка с мамой отрывались по полной, устраивая Стасу регулярные банные процедуры.

Мой мир сузился до размеров одного единственного Комочка и его потребностей. И нам с ним уютно в этом мире, я даже из дома не люблю лишний раз выходить. Потому что все происходящее за пределами нашей квартиры кажется мне каким-то ненадежным, опасным, чуть ли не зловещим. Я не забыла то щемящее желание защищать Комочек, зародившееся во мне, когда Сомова всем объявила о моей беременности. Слишком живо было во мне ощущение боли, которую могут приносить чужие взгляды и слова. И если для себя я их сейчас уже не боюсь, то вот сына хочется оградить вообще ото всего. Наверное, если бы не Сашка, я действительно бы засела в своей комнате со Стасом на руках. Но Чернов продолжает наш вечерний ритуал, и мы каждый вечер отправляемся гулять, но только уже втроем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Время идет, и заканчивается то безумное лето, изменившее нашу жизнь навсегда. В сентябре Сашка уже студент, правда, поступил он не на международное право, а на юриспруденцию. Я не спрашиваю его, почему он изменил свое решение, но догадываюсь, что это связано с воспоминаниями о подготовке к экзаменам. С началом учебного года ко мне начинают ходить учителя. В эти часы бабушка берет заботу о Стасе на себя, а я постигаю знания, до которых мне совсем нет дела. Мама говорит, что надо, а я и не спорю. Надо, значит надо. Но если бы кто-нибудь спросил мое мнение, я бы сказала, что это какая-то глупость. Мне вообще мало до чего есть дело, я сейчас нахожусь в полной душевной прострации. Где есть только Комочек с его желаниями и Сашка с его прогулками.

В октябре мама ставит передо мной условие: «Ты возвращаешься в школу». И я не понимаю за что и почему. Мне же говорили, что я смогу сидеть на домашнем обучении! Я ведь не могу уйти от Стаса, кто будет кормить? Кто будет с ним? Но мама непреклонна. У нее на все мои возражения находятся аргументы и объяснения. А я все не могу понять, почему она жестока со мной.

Однажды поздно вечером я подслушаю их с папой разговор.

— Тебе не кажется, что мы перегибаем палку? — обеспокоенно спрашивает папа.

— Нет, Сереж, с ней только так и надо сейчас…

Очень хочется выскочить из своего укрытия и начать кричать, за что она так со мной поступает. Но мама безапелляционно продолжает:

— Если мы ее сейчас из этого состояния не выдернем, она так с головой в себя и уйдет, а потом еще и Стаса за собой утащит.

— Так она вроде бы не такая подавленная, как была в мае…

— Лучше б страдала, с этим хотя бы понятно как бороться… А тут… она в свой мир какой-то уходит. Нет, Сереж, что бы она ни говорила, ей надо с людьми общаться, делом каким-то заниматься. Иначе лет через 5 она очухается и поймет, что кроме сына у нее ничего нет.

Папа печально вздыхает:

— А не боишься ее сейчас в школу отправлять? Особенно, когда Александра там нет.

— И хорошо, что нет. Им сейчас лучше на расстоянии держаться друг от друга. Иначе они никогда не поймут, что чувствуют друг к другу.

Всю оставшуюся ночь я буду думать о том, что же я чувствую к Сашке, и не найду подходящего для себя ответа.

___

На самом деле 11 класс пролетит достаточно быстро. И все окажется не так страшно, как я предполагала. Во-первых, на меня перестанут смотреть. Ибо факторы, привлекающие ко мне излишнее внимание, будут заняты своими делами — Комочек будет дома воспитываться моей мамой, а Сашка будет спокойно грызть гранит науки в университете. В итоге обсуждать меня всем станет не интересно, и школа найдет новые темы для сплетен. Во-вторых, у меня просто не будет времени думать обо всем этом. Разрываясь между ребенком, школой и подготовкой к экзаменам, я позабуду обо все на свете.

Только уже ближе к Новому году я пойму, как же была права мама, когда все-таки вырвала меня из дому. Мне все еще хорошо наедине со Стасом (с каждым днем он все меньше и меньше похож на Комочек), да, меня тянет к нему, нравится заниматься им, разговаривать, играть, наблюдать, как с каждым днем он меняется. Но мне было необходимо что-то еще, к чему можно было бы стремиться, куда идти. Вновь проснулся интерес к языкам, я даже пошла в библиотеку и взяла испанские народные сказки. Задумалась о поступлении, стала просчитывать варианты. В общем, жизнь закрутилась, и я вместе с ней.

Новый год встречаем у нас вместе с Черновыми. Нам уже почти не неловко всем вместе. Благо, Стас всех объединяет. Ему сейчас уже полгода, и он очень активен. Все хватает и требует к себе постоянного внимания, чтобы с ним ходили, разговаривали, развлекали. Вот он и ходит у нас по рукам. Опять. Как тогда, когда мы только привезли его из роддома.

Мы с Аленкой моем посуду на кухне и болтаем о всяких пустяках. За эти шесть месяцев мы очень сблизились, и дело даже не в том, что стали больше времени проводить друг с другом. Скорее, просто начали понимать и принимать друг дружку. Без условностей. Все-таки одна семья. Почти.

— Сань? — улыбаясь, зовет меня Алена.

— А?

Мне сегодня хорошо как никогда. Особенно здесь на кухне, с посудой и нашими разговорами. Пока вся страна готовится встречать бой курантов, я наслаждаюсь чувством «нормальной» жизни.

— А что у вас с Сашей? — с загадочным видом спрашивает меня Алена.

— А что у нас с Сашей? — не понимаю я. Подруга смотрит на меня выжидающе, будто подталкивая меня к чему-то. — Сын у нас с ним.

— Да это понятно, а дальше что?

— Дальше его вырастить надо, — меня начинает смущать направление разговора.

— Быстрицкая, не тупи. Я не об этом сейчас. Что лично между тобой и Сашкой-то?

— Да нет ничего толком. Я живу своей жизнью, он своей. Встречаемся каждый вечер, да и то уже не каждый день. У него же сейчас зачеты были, потом сессия.

— И тебя это устраивает? Ну что он вот так вот набегами в твоей жизни…

Я не знаю, что ответить. Но своих сомнений Аленке показывать не хочется, ей же только дай повод за что-то уцепиться.

— Вполне. Он мог вообще от нас отказаться со Стасом…

— Не мог. Плохо же ты знаешь, Сань, моего брата… Он хоть порой и идиот, но вполне такой порядочный. Ну в смысле не порядочный идиот, а просто порядочный.

— Я поняла…

Алена думает, что делает лучше, пытается показать брата с лучшей стороны. Вот только для меня ее слова имеют совсем другое значение. Да, Сашка, порядочный… Но тогда не означает ли это, что он с нами только из-за чувства долга? Потому что однажды сделал ребенка одной глупой и наивной девчонке?

Я никогда особо не задумывалась о природе наших отношений, у них не было конкретного названия, и меня это вполне устраивало. Я знала точно, что могу положиться на Сашку в любой момент, и он меня не подведет. Один из немногих, кого я слышала в самые тяжелые минуты отчаянья. Он заботился обо мне, разговаривал со мной, понимал меня. И главное, что для меня это было чем-то естественным. Но что, если он делал это все, потому что… был порядочным?