А может быть дело не в Баксе, а в том, что сижу я на заборе хмурая, нервная и дерганная? Этакая психопатка на детской площадке.

Сашка и Стас разговаривают уже больше часа, за это время я успела узнать у Дамира про обстановку дома у Черновых-старших, позвонить Кудяковой и пожаловаться на свою судьбу и вконец накрутить себя.

Ну сколько можно разговаривать?! А если они там дерутся?! Или Саше опять приспичило воспитывать сына? Вдруг…?

— Куда всех остальных дела?

Черт! От неожиданности я чуть не падаю с узкой перекладины, но Саша подхватывает меня за талию. И возвращает в сидячее положение.

— Чего дергаешься?

— А ты чего подкрадываешься?

— Я что ли виноват, что у тебя нервы ни к черту?

— Как раз ты и виноват!

Чернов недовольно поджимает губы, но, несмотря на это, выглядит более расслабленным, чем был до этого на лестнице. Значит, разговор прошел хорошо.

Он все еще держит меня за талию, слегка сжимая бока.

— Руки убери!

— Саня…

— Руки.

Он смиренно отпускает меня, а сам, наверное, закатывает глаза. За очками, конечно, не видно. Но можно подумать, что я его первый день знаю. Саша переступает через забор и садится рядом.

— Так где остальные?

— У твоих родителей, а ты разве с ними не встретился?

Хмурит брови.

— Родители не знают, что мы в городе. Я в гостинице остановился.

— Блин… Ты им не говорил? — неудачно вышло. Представляю лицо свекрови, когда к ней в квартиру вломилась толпа внуков, которые, по идее, должны находиться за сотни километров отсюда. Но я-то думала, что Сашка у них ночует.

— А что я им должен был сказать? Что ты с детьми ушла из дому?

У меня от возмущения даже дыхание перехватило. Вот умеет же он все с ног на голову переворачивать.

— Знаешь, когда ты так говоришь, у людей может сложиться превратное мнение, что это моя вина!

— Ты поняла о чем я!

— Нет, не поняла!

Недовольно скрещивает руки на груди, сидит, пыхтит, так вредно, что стукнуть хочется. Тоже мне, обиженный нашелся.

Вчера еще переживала из-за наших пауз, а теперь, видимо, пора волноваться о том, что каждый разговор в перепалку перерастает. Ну не могу я спокойно его слушать, уязвленное самолюбие везде найдет к чему придраться. Все время кажется, что он вину на меня перекладывает, подвоха жду. А чего же я сама хочу в этой ситуации? Чтобы в ногах валялся, извинялся? Но он же не будет, я знаю. И дело даже не в гордости, просто не такой Сашка человек, он привык действовать, а не обсуждать или ждать чего-то. Ему и сейчас кажется, что извиниться он извинился, а теперь надо просто все исправлять. Только не знает как, иначе бы уже все мне выложил.

И я не знаю. Но унижение его и мольба мне не нужны. Я ведь тогда правду Анюте сказала, что не хочу, чтобы он мне названивал. Разговора бы не вышло, только орали бы друг на друга. А от извинений толку нет, давно поняла, что не работает эта схема «накосячил-извинился». Тогда чего я так реагирую на его слова? Да потому что сама свою вину чувствую… Что не удержала, что не додала, не оградила… Бред? Бред! Он же тоже не маленький ребенок, должен был понимать своей головой, что делает. Но вот с чувствами своими ничего поделать не могу.

— О чем думаешь? — вырывает он меня из моих размышлений.

— О том, как дальше жить.

— И что решила?

Я мнусь какое-то время, но потом все-таки говорю:

— Работу найду.

Сашка даже закашлялся.

— Ты что?!

Вопрос меня задевает. Неужели я такая бесполезная, что только в домохозяйки и гожусь?

— Работу найду! И только попробуй сказать, что я не способна работать!

— Нет, ну ты-то у нас на все способна, — раздраженно бросает Сашка. То ли комплимент делает, то ли ерничает. — А как ты собираешься детей и работу совмещать?

— Я не первая… — хочу сказать «мать-одиночка», но язык как-то пока не поворачивается. — Работающая мама. Мы не будем сидеть у тебя на шее.

Сашка соскакивает с перекладины и встает прямо надо мной. Мне не нравится, что он возвышается, поэтому приходится встать тоже.

— А что ты собираешься?! Окончательно вычеркнуть меня из жизни?

— Я не..

— Нет, ты. Именно этим ты сейчас и занимаешься! — Сашка взбешен. Он даже очки сорвал с лица, чтобы лучше можно было меня «есть» своим ненормальным взглядом. — Саша, ты увезла детей, причем не в соседний двор или улицу! Вы уехали в другую часть страны! Как прикажешь понимать твое: «мы не будем сидеть у тебя на шее»?! Извини, милый, но ты нам не нужен? Он замолкает, и я надеюсь, что гневная отповедь окончена. Даже предположить не могла, что идея с работой его так зацепит. Я-то всего лишь хочу взять жизнь в свои руки и не быть вечно чего-то ждущей обузой. А он вон, думает, что я его из семьи вычеркнула.

— Саш, я не это имела в виду.

— Нет, как раз-то это. Ты всегда так делаешь, решаешь все сама…

_________________

Оставшиеся две недели я отходила в школу как на войну. Мне напрямую, конечно, никто ничего не говорил. После памятного выступления Сомовой я ждала продолжения, но ничего не было… Каринка обходила меня стороной, пряча зареванные глаза. Хотя казалось, ей чего было-то реветь. Видимо, Чернов воспользовался советом сестры и как-то урезонил бывшую возлюбленную.

Но с чем уж точно не мог разобраться Сашка, так это со взглядами. На меня смотрели ВСЕ. И это было так дико, когда из невзрачной девочки ты вдруг становишься центром вселенского внимания. После каждого школьного дня приходила домой и мылась, до красна натирая себя мочалкой. Была бы возможность сменить кожу, воспользовалась бы ей. Какой же грязной я себя ощущала!

А еще Чернов, который считал своим долгом все время таскаться за мной, рюкзак мой порывался носить, но это уже было слишком. Сашка был тем магнитом, который не просто привлекал к нам чужое внимания. С этой задачей мы с ребенком (а я приучала себя теперь думать о нем именно так, а не как о животе) сами неплохо справлялись. Присутствие Сашки притягивало к нам еще море комментариев и ехидных улыбок. И этот гвалт чужих голосов создавал вокруг меня вакуум, забирающий последний воздух. Я буквально задыхалась. Хватило меня ровно на три дня. Пришлось настойчиво попросить Сашу не ходить со мной. Не понял. Тогда пришлось сказать ТАК, что он обиженно сторонился меня целую неделю. Зато Аленку ко мне подослал, хотя та и отрицала.

Но все равно что-то изменилось во мне за этот срок. Я входила в школу каждый день с поднятой головой и прямой спиной, я училась жить со взглядами и шепотом. И это делало меня сильней. Мама с Галиной Петровной предлагали уже сейчас завершить учебный год, но я продолжала с каким-то непонятно садомазахистким наслаждением.

Я даже подумывала из принципа отходить весь май, хотя оценки уже стояли, но в последний день апреля на выходе из школы наткнулась на чью-то мать, которая, как чумная, отдернула от меня своего ребенка.

— Солнышко, держись от этой девочки подальше. Она плохая.

Я остолбенела, благо Аленка потянула меня за руку, бросив женщине:

— Не обольщайтесь, на Солнце тоже бывают пятна.

10 класс для меня окончен.

И вот, когда я думала, что уже справилась, научилась жить со всем этим, одна фраза случайной женщины выбивает почву из-под ног. Я ведь готовилась к войне со сверстниками, а тут… Взрослая женщина, которая пыталась защитить от меня своего ребенка! Защитить… Можно подумать, что я прокаженная. И от этого я впадаю в какое-то непонятное уныние, даже не могу выйти из дома.

Я вновь живу у бабули, пока родители перевозят вещи, благоустраивая новый дом. Целыми днями читаю книги или просто сплю. Иногда приходит Аленка, но на нее я реагирую как-то вяло, без энтузиазма. Бабушка всеми силами пытается уговорить пойти на улицу, а я все время говорю, что голова болит. В итоге сама начинаю верить в это.

Не знаю, сколько бы я так кисла в четырех стенах, если бы бабуля все-таки не вызвала тяжелую артиллерию — Сашку.