Кэтрин вошла в комнату и зажмурилась. В центре помещения располагался операционный стол с накрытым простыней телом. К большому пальцу ноги трупа была прикреплена прорезиненная бирка.
Медсестра подошла к столу и сверила данные с бирки с информацией в своем планшете.
— Это он.
Кэтрин сглотнула и подошла к столу.
— Готовы, мэм? — Спросила девушка и сочувственно посмотрела ей в глаза.
— Да.
Медсестра взялась за края простыни и откинула ее с лица умершего пациента. Кэтрин схватилась за грудь и отшатнулась от тела, как от огня.
— Но это не мой сын! — Она медленно повернула голову в сторону девушки и пронзила ее недоуменным взглядом. — Это не Рэй Скайфилд! Это не мой сын!!!
Медсестра посмотрела на восковое лицо молодого юноши со светло-русыми волосами на столе, затем на Кэтрин и удивленно пожала плечами.
Часть II. Глава 1
Я закрыла глаза и вдохнула полной грудью сухой августовский воздух, который лился в дом сквозь распахнутые окна нашей спальни. Он нес с собой запахи свежескошенной газонной травы, влажной земли и цветущего лилейника, который Тайра высадила перед домом еще в мае.
Запах краски, лака и побелки дурманил, но вместе с тем дарил ощущение перемен. Я напрягла зрение и посмотрела вдаль — туда, где меж двух высоких елей Кэтрин устроила импровизированную детскую площадку с огромным батутом, горкой и миниатюрным замком принцессы — с башенкой и окошками.
Солнце опустилось до линии верхушек сосен и уже не так слепило глаза. Я с наслаждением, наполняясь трепетом и нежностью, смотрела на свою малышку и будто вмиг помолодевшую свекровь.
Заливистый смех Вики, нашей с Рэем годовалой дочери, разносился по двору, словно трель соловья. Счастливая мать моего мужа, ставшая бабушкой и с радостью взявшая на себя большую часть забот о малышке, выпрыгивала из-за угла замка в шапке дракона и протяжно рычала, вызывая у девочки бурю эмоций и неловкие аплодисменты малюсенькими ладошками.
Если бы не Кэтрин — я бы сошла с ума. Прошедшие почти два года с момента моей поездки в Марокко, я до сих пор вспоминаю с содроганием.
Стоит мне лечь в постель и погрузиться в легкую дремоту, как мой мозг достает из глубин памяти те страшные дни, когда жизнь Рэя висела на волоске.
Я помню звонок с номера мужа, который застал меня распластанной возле стены в доме Кевина, когда я изо всех сил пыталась поверить, что его больше нет. Дрожащий голос Кэтрин в трубке в первую секунду погрузил меня в пучину отчаяния, но лишь для того, чтобы через пару моих глубоких вдохов, вернуть смысл жизни и надежду.
— Линда, это не мой сын! — почти прокричала она мне с другого конца земного шара, вложив в эти слова всю свою материнскую любовь и веру.
— Что!? Кто не ваш сын? — ответила я ей, глотая слезы и икая от державшей меня в напряжении истерики.
— В морге, на опознании — это не мой сын! — ее звонкий, пропитанный болью и радостью одновременно голос, заставлял мои барабанные перепонки дрожать от перегрузки.
— Но, как это возможно? Это какая-то ошибка! — промямлила я, переваривая ее слова.
— Я стою в его палате и говорю с тобой по его телефону! Он жив, Линда! Рэй еще жив!
В ту минуту земля поплыла у меня под ногами, а мое воспаленное сознание отказалось дальше воспринимать информацию и просто отрубилось. Прямо у той злополучной стены.
Как оказалось — медсестра, дежурившая в ту злополучную ночь, перепутала номера палаты, сообщая Сильвии о смерти пациента. Несчастным юношей на том операционном столе в боксе № 78 морга Университетском клиники Раш, оказался больной с раком желудка в терминальной стадии из палаты № 1096. Рэй находился в палате 1069.
Спустя сутки я держалась за бортики его кровати по пути к лифту и молилась, чтобы Джордж (тот самый подлиза-метросексуал) провел самую успешную пересадку печени в своей жизни.
Рэй провел в коме почти два дня. Я, Кэтрин и Кевин, все это время по очереди дежурили у его кровати и молились. Я — как умею, Кэтрин — как ее научили в приходе, а Кевин — читал Коран, сидя в инвалидном кресле после перенесенной резекции печени.
Наутро третьего дня, когда в палату зашел Джордж и тихим голосом сказал, что мозговой активности нет и нам нужно его отпустить, я залезла к Рэю на кровать и обняла его.
Я больше не могла плакать. В моих глазах просто закончились слезы. Я осушила все свои внутренние соленые озера и теперь могла только молчать и гладить его по рукам, лицу, и волосам.
Кэтрин встала с другой стороны кровати и взяла Рэя за руку. Кевин, сидящий в инвалидном кресле, закрыл лицо руками и начал молиться на арабском. Ему, наверное, было тяжелее всех — спустя столько времени увидеть семью, отдать часть своей печени для спасения брата, перенести сложную операцию, и все зря. Рэй уходил, и мы ничего уже не могли сделать.
Его новая печень работала, как часы — кожа посветлела, на щеках появился румянец, анализы пришли в норму. Все было просто чудесно — кроме работы головного мозга, который словно впал в зимнюю спячку.
В какой-то момент я взяла его руку и положила себе на живот — туда, где теплилась новая жизнь. Я крепко прижала его ладонь к животу своей рукой и прошептала:
— Рэй, я беременна! Нашему ребенку нужен отец….не уходи…..
Неожиданно указательный палец его руки вздрогнул, а меня словно насквозь прокололи длинной иглой, наподобие тех, что используют во время забора амниотической жидкости для теста на генетические отклонения. Только моя игла была толще и длиннее, так что достала своим острием до самого позвоночника.
Я широко распахнула глаза и повторила свои слова громче.
— Рэй, я беременна! Нашему ребенку нужен отец….Не уходи!
И вот уже несколько его пальцев начали судорожно сгибаться и разгибаться под моей ладонью.
Джордж стоял и недоуменно смотрел на монитор, отображающий энцефалограмму. Вместо ровных линий прибор показывал резкие скачки мозговой активности, похожие на крутое пике.
— Я не верю своим глазам! — прошептал он, расплываясь в радостной улыбке, — Линда, его мозг просыпается!
Я крепче прижалась к мужу и уткнулась носом в его плечо. В тот момент я поняла, что он будет жить. И я буду жить. И наш ребенок будет жить.
Несмотря на все пережитые стрессы, и тяжелый период послеоперационной реабилитации Рэя, которому только пару месяцев назад снизили дозировки имуннодепрессантов и прочих препаратов, я родила Викторию ровно в срок — 17 августа 2011 года. Имя ей выбрал муж, потому что все, что мы пережили — самая настоящая победа.
Сегодня отличный день. Потому что я добралась с ремонтом до нашей спальни. Дорогущие и чересчур тяжелые для этого места обои были нещадно сорваны со стен, и теперь обвисали, касаясь краями пола. Покрашенная в яркий белый цвет дверь источала ядовитые запахи, но зато отражала солнечный свет, наполняя комнату радостью и теплом.
Самое время для радости, потому что сегодня моей Вики исполнился год.
Я открыла глаза и обернулась, наблюдая за тем, как Рэй в рубашке в клетку и заношенных джинсах, с бумажной пилоткой на голове, наносит на потолок ровные мазки побелки.
Снизу его тело казалось мне еще более восхитительным и сексуальным. Обтянутая потертой джинсовой тканью задница приковывала к себе взгляд, заставляя меня пялиться на нее, как быка на красную тряпку.
На его широких сильных руках, в закатанных до плеча рукавах, играли мышцы, как будто Рэй выступал на чемпионате бодибилдеров.
Я сглотнула, ощущая, как внизу живота завязывается тугой узел желания.
— Рэй, во сколько придут гости? — спросила я, продолжая буравить его взглядом.
— К семи, а что?
Я посмотрела на маленькие золотые часики на своем запястье (подарок Кэтрин к рождению Вики) — стрелки показывали 17.00.
— Э-м-м, а ты не хочешь спуститься и сделать небольшой перерыв? — промурлыкала я, обходя стремянку с правой стороны и заставляя его посмотреть мне прямо в глаза.
Рэй замер с кистью в руке, а затем на его лице появилась многозначительная улыбка. Его глаза загорелись, а губы приоткрылись, призывая впиться в них поцелуем.
