Из оцепенения меня вывел голос Джил.

— Мэм, вам нужно попить воды. — Она поставил на стол стакан с водой и слегка улыбнулась.

— Спасибо.

Я сделала глоток и посмотрела на часы — мы летели уже восемь часов. Я позвала сопровождающего врача и попросила сделать Рэю еще один укол. Не стоит ему просыпаться.

После того, как медик выполнил мою просьбу, я набрала номер Сэма, позабыв о том, что в Штатах сейчас раннее утро.

— Да. — хриплый голос Сэма прозвучал в трубке.

— Это я. — сказала я и мой голос дрогнул.

— Ли, милая, что случилось?

И тут я разрыдалась, давая волю эмоциям. Мне нужны были эти слезы, чтобы суметь. Чтобы не свалиться с ног и не покончить жизнь самоубийством. Мне нужна была эта разрядка, чтобы вновь начать здраво мыслить, и голос друга стал катализатором, спровоцировавшим этот приступ.

— Ну, Ли! Тише-тише… — шептал Сэм, а я рыдала все сильнее.

— Он тебя обидел?

— Нет.

— Кто-то умер?

— Пока нет.

— Что значит, пока?

— Сэм, у Рэя желудочное кровотечение, — сказала я, икая и хлюпая носом, — а может быть, кишечное. Я точно не знаю. Он вырвал с кровью. Я думаю, это очередная аденома.

— В Афинах прекрасный госпиталь IASO, у нас проходил стажировку заведующий их хирургическим отделением, доктор Николис Спарсис. Вези его туда и не реви! У вас же частный самолет.

— Рэй не позволил мне этого сделать. Мы летим в Чикаго.

— Ты сошла с ума? — рявкнул на меня Сэм так, что я подпрыгнула на месте. — Ты же хирург, разве тебе не известны последствия?

— Сэм, он не хочет умирать в Греции!

— О Боже! Сколько вы уже летите?

— Больше восьми часов.

— Ты капаешь ему тромбоконцентрат?

— Сэм, где я раздобуду его на высоте десять тысяч метров?

— Я закажу вертолет и команду хирургов. Мы будем ждать вас в Палуоки.

— Спасибо.

— Ли, ты только довези его!

Я сглотнула и посмотрела на спящего мужа. Другого мне и не нужно — только бы довезти.

— Я постараюсь.

Я нажала отбой. В душе все кипело и бурлило, как будто кто-то варил внутри меня едкий суп из щелочи и спирта. В груди жгло, чувство тревоги не покидало меня ни на минуту. Лошадиная доза норадреналина и эпинифрина в моей крови заставляла меня концентрироваться на самых ужасных вариантах развития событий. Я попыталась здраво осмыслить свое состояние, прокрутила в голове симптомы — слегка затуманенное сознание, спазм сосудов и, как следствие, головная боль, сильное мышечное напряжение, заторможенность действий, — и поставила себе диагноз: физиологический аффект. Хотя бы с собой разобралась.

Теперь нужно начать глубоко дышать и думать о птичках. К сожалению, в компании Рэя, находящегося в состоянии глубокой седации, мне это слабо удавалось. Я смотрела на него и мысленно фиксировала каждое движение мышц на лице, каждое подергивание век, каждый вдох и выдох. Я считала до ста, заставляя свой мозг отвлекаться от происходящего, и постоянно сбивалась, переключаясь на очередной цикл дыхания мужа. Больше всего я боялась, что кровавая рвота возобновится. Если это случится — значит все зря, тромбоцитов в его крови недостаточно, и он захлебнется за несколько минут. Просто захлебнется в собственной крови.

В какую-то секунду я поняла, что мой муж больше не дышит. Я вскочила с места и бросилась к нему. Приложив ухо к его груди, я начала прислушиваться — сердце еще билось. Подоспевшие врачи скорой помощи принесли с собой переносной аппарат вентиляции легких, состоящий из маски и кислородного баллона. Один из моих греческих коллег начал вентилировать дыхательные пути Рэя, а второй приложил к его телу фонендоскоп и отрицательно покачал головой. Рэй не дышал. Воздух не проходил по трахее в легкие, а значит, что-то ему мешало. Вариантов было не много — или отек гортани, или спекшиеся сгустки крови. Времени на раздумья у нас не было. Я попыталась взять себя в руки и трезво оценить обстановку. Я уговаривала себя, что это не Рэй, а раненый солдат, которого я сопровождаю в госпиталь. И меня осенило. Трахеостомия!

Я начала кричать на обеспокоенных врачей, требуя набор для этой процедуры, но они лишь разводили руками, не понимая ни слова. С назначением лекарства все было гораздо проще — достаточно было латинского названия препарата. Убедившись, что мои возгласы ни к чему не приводят, а драгоценные секунды уходят, я обратилась к языку жестов и стала водить пальцем по шее Рэя, словно у меня в руках был скальпель. После того, как я повторила этот жест пару раз, один из медиков закивал и бросился к своему чемоданчику, достав оттуда заветный пакет.

Мои руки дрожали. Не зря в наших больницах запрещено лечить родственников. С такими руками я могла принести больше вреда, чем пользы, но выбора не было. Я вновь представила перед собой не мужа, а солдата, и немного успокоилась. Главное — не думать, кто перед тобой.

Я схватила подушку и подложила ее под шею Рэя, получив таким образом нужное мне положение тела. Затем обильно смазала руки антисептиком, натянула одноразовые перчатки и вскрыла пакет. Я взяла в руки скальпель и сделала небольшой срединный надрез вниз от середины перстневидного хряща, затем с помощью крючков Фарабера и тканевых ножниц добралась до щитовидной железы. По виску скатилась капелька пота. Рэй все еще не дышал. Его кожа стала приобретать синюшный оттенок, и я начала действовать быстрее. Я отодвинула листок железы, обнажив хрящи трахеи. Я уже близко, Рэй! Еще пара движений скальпелем и я его экстубировала, введя в разрез на трахее расширитель и канюлю, по которой в его легкие начал поступать воздух. Его грудь вновь начала подниматься, а я села на корточки и заплакала.

Врачи из скорой помощи закончили за меня операцию, зафиксировав трубку на шее мужа и наложив стерильную повязку. Мне же дико захотелось спать.

Я не заметила ни перепада давления, ни изменения положения самолета, ни звука выпускающихся шасси. Наш лайнер заходил на посадку, а я засыпала, сидя на корточках возле дивана, на котором в бессознательном состоянии, болтаясь между жизнью и смертью, с трубкой в горле лежал человек, без которого я больше не представляла свою жизнь.

Слезы облегчения обрушились на меня, как глоток свежего воздуха. Через несколько минут этот кошмар закончится. Сэм уже на месте с командой лучших врачей, а мне нужно поспать. Я довезла тебя, Рэй. Ты не умрешь в Греции, и твое тело не полетит через Атлантику в цинковом ящике в грузовом отсеке самолета. Я довезла тебя. Ты только живи, сукин сын! Только живи!

Часть I. Глава 30

Глава 30.

Я смотрела в иллюминатор самолета и улыбалась сквозь слезы. В паре сотен метров от нас стоял огромный серый «Хьюи», как мы, врачи, между собой ласково называем медицинский вертолет армии США «Белл UH-1Н «Ирокез»». Его огромные лопасти вращались с бешеной скоростью, поднимая в воздух целые пласты снега.

Снег. Я уже и забыла, что в Чикаго зима. Через взлетно-посадочную полосу к трапу самолета бежали три человека в медицинской робе. Двое катили носилки, а в третьем я узнала крепкую фигуру Сэма.

Он ворвался внутрь, словно ураган, сразу же начав раздавать указания бригаде врачей, и я тут же вспомнила, как мы работали в Чаде. Это был тот самый Сэм — стремительный, расчетливый, спасающий жизни. Я давно не видела его таким. Он закопался в бумажной работе, чаще носил галстук, нежели халат, реже стал держать в руках скальпель. Мне не хватало того, старого Сэма, хирурга с золотыми руками. И вот он передо мной — командует экипажем корабля, греческими парамедиками и врачами из клиники Раш. Я с трудом различала его слова, опомнившись только тогда, когда пара заботливых рук обхватила меня за талию, предварительно накинув на плечи пуховик. И вот я уже на улице, бегу к вертолету, оглядываясь на трап самолета, с которого спускают носилки с моим мужем. Если бы не эти сильные руки, которые поддерживают мое обессилевшее тело, я не смогла бы дальше идти.

Я посмотрела в лицо человека, который взял на себя роль моего спасителя, и обомлела — им оказался Джордж, тот самый «Джордж — Напомаженная задница», глава общей хирургии и мой чересчур явный поклонник. Почему — то, в эту секунду мне расхотелось называть его «напомаженной задницей», а чувство отвращения сменила благодарность.