— Пожалуйста, возьми на память. Меня зовут Кин, я из имения Журавлиная Долина, младший сын господина Мо. Когда придумаешь, что хочешь в награду, можешь найти меня там.

Он поклонился, прижав руку к сердцу, и с улыбкой взглянул на девушку.

— Раз ты не желаешь представиться, буду звать тебя Серебряный Вихрь, — сказал он. — Твой образ навек запечатлен в моем сердце.

Он вскочил на коня и умчался в сопровождении спутников. Девушка же, точно завороженная, долго смотрела ему вслед, а затем восхищенно залюбовалась подарком.

Стоит ли говорить, что ее образ выветрился из памяти Кина, стоило ему скрыться за поворотом. Равно как и все слова, что он говорил, и улыбка, которую подарил ей. Ласковые речи и обольстительные улыбки Кин расточал с той же непринужденной грацией, с какой потягивается кошка. Для него это было как дышать — они слетали с его уст сами собой и ничего не стоили, и, стоило Кину ими поделиться, он тут же о них забывал.

Доехав до развилки дорог, Кин ненадолго задумался. Перед ним стоял трудный выбор. Можно было направиться домой и, ещё не вполне придя в себя от пережитого, отвечать на назойливые расспросы и нудные поучения отца и брата. Или… повернуть в сторону города, где играла музыка и зазывно горели разноцветные фонари, и провести ночь в обществе душистого вина и прелестных женщин.

Размышления не заняли много времени. Отправив спутников в поместье небрежным взмахом руки, своего коня Кин решительно повернул в Луайян. На лице заиграла улыбка: его ждала дивная ночь, полная радости и удовольствий. Остатки переживаний, связанных с нападением разбойников, начисто выветрились из его головы.

Ночь молодой господин Кин провел в кутежах и веселье, перемещаясь из одного увеселительного заведения в другое, наслаждаясь изысканной едой и заливая в себя чаши вина без счета. Завершив гульбу в объятиях куртизанки и трижды убедительно доказав ей, что никакие гнусные мужеложцы не отобьют у него охоту к прекрасному полу, утомленный и довольный Кин незадолго до рассвета с огромной неохотой выполз из ее постели. Добравшись до поместья и зайдя к себе за чистой одеждой, он пошел к горячему источнику — освежиться.

Источник находился в живописной бамбуковой роще, где журчал ручей — его мелодичные переливы в этот тихий предрассветный час пели особенно нежно и звонко. Остановившись на берегу, Кин скинул одежду, явив миру прекрасное тело с четко прорисованными мышцами, длинными стройными ногами, узкой талией, прямой спиной и точеными плечами. При всей любви к плотским удовольствиям и праздной неге, Кин относился к своему телу с нежностью и восхищением и ежедневно утруждал его тренировками, дабы оно оставалось безупречным как можно дольше.

Со вздохом наслаждения молодой господин погрузился в горячий источник. Вода бурлила, ласково омывая тело, утомленное путешествием и любовными играми. Проводить ночи без сна Кину было не впервой, и, поныряв и побултыхавшись, он вскоре почувствовал себя намного бодрее. Удобно облокотившись о выложенный гладкими округлыми камнями бережок, Кин вынимал из воды то одну ногу, то другую, с удовольствием любуясь на узкие ступни и насвистывая себе под нос веселенькую мелодию. Услышав шорох неподалеку от себя, он повернул голову и узрел большую панду, которая уселась на берегу и смотрела на него, поедая молодые побеги бамбука.

— Привет-привет! — сказал Кин, ничуточки не удивившись. — Какой славный мишка. Что, отец снова решил завести панд?

Он подплыл поближе, протянул руку и почесал панде животик.

— Какое у тебя мягкое пушистое пузико! Любишь бамбук? А меня угостишь?

Панда продолжала жевать, не сводя с Кина кроткого взгляда. Тот рассмеялся:

— Ну что ж, правда твоя. Зачем мне бамбук! Ну, мне пора. Будь здоров. Ну, или здорова, если ты девочка.

Прежде чем выйти из воды, Кин ещё раз почесал панде пузико и затем удалился, накинув легкое шелковое одеяние на ещё влажное тело. Панда проводила его задумчивым взором.

Первая половина дня прошла без сюрпризов. Около часа Кин провел, смиренно выслушивая нравоучения и брань отца («Непутевый!», «Бестолковый!», «Бесполезный!», «Развратник!»), который, давно привыкнув к мысли, что толку из младшего отпрыска не выйдет, ругал его уже просто по привычке. Кин заикнулся было о важной миссии, которую выполнял при дворе императора*, но отец лишь гневно фыркнул: «Знаю я твои миссии! Женщин обольщать!» — и, поскольку на сей раз он попал в точку, Кин примолк и больше не возражал, смиренно выслушивая дальнейшие поношения. Так как сцены вроде этой случались с завидной регулярностью почти всю его жизнь, он даже не расстраивался. Все, что в такой ситуации требовалось — сохранять покорный и кроткий вид, мыслями же при этом можно было витать где угодно. Нелестные эпитеты, которыми отец награждал Кина, его не задевали. Бездельник, развратник — ну и что тут такого? Кин был вполне доволен своей жизнью и собой и не намеревался меняться.

_____

* См. роман «Десятая невеста» (прим. авт.).

Переговоры, в которых Кина обязали участвовать, оказались ещё нуднее отцовской ругани. Первая встреча заняла три часа, в течение которых Кину нельзя было чихать, вертеться, есть, отвлекаться, смеяться и пить что-либо, кроме зеленого чая. Два зрелых мужа, князь Шу и господин Мо, вели беседу степенно, делая долгие паузы и по полчаса обмусоливая совершенно несущественные, на взгляд Кина, мелочи, так что в конце концов ему стало казаться, что все это никогда не закончится. Время от времени он начинал клевать носом, и тогда специально приставленный слуга тыкал ему в бок иголкой.

Наконец пытка подошла к концу, и Кин выполз из Зала Благожелательных Бесед, измотанный, как после трехдневной битвы. Ему хотелось одного: завалиться в кровать, но солнце едва перевалило за полдень и, преодолев себя, молодой господин отправился на площадку для игры в мяч.

Оставшись здесь в одиночестве, Кин злобно пинал мяч по площадке и наконец отвел душу. Ему полегчало, и он стал играть уже в удовольствие, забрасывая мяч в закрепленную на шесте корзинку без дна.*

______

* Чиньяньский баскетбол.

Некоторое время спустя Кин почувствовал себя как-то неуютно и запоздало понял, что за ним наблюдают. Ярким пятном, маячившим на краю зрения, оказалась юная девушка в розовом шелке, которая стояла на краю площадки и с жадным любопытством следила за игрой. Кин остановился и пару раз подбросил мяч, оглядывая ее. Может быть, гостья?.. Хотя нет, не похоже. Наверняка одна из «несчастненьких», что пригрел его брат. Первый молодой господин славился не только незаурядным умом и серьезным нравом, но также щедрой благотворительностью.

Впрочем, какая разница, кто она, тут же сказал Кин сам себе, и предложил:

— Хочешь поиграть?

Девушка кивнула и радостно засеменила к нему, путаясь в полах многослойных одеяний. Двигалась она так, будто не привыкла к подобной одежде, и потому дорогой наряд совсем на ней не смотрелся. В волосах красовалась заколка с цветком айвы, не гармонировавшая с прочими украшениями и вообще надетая неумело и невпопад. Кин мог бы признать в ней безделушку, которую преподнес спасительнице, но, как уже было сказано, лицо той стерлось из памяти молодого человека, стоило им расстаться. А памяток, подобных заколочке, у девиц по всему Чиньяню хранились сотни.

Незнакомка была чуть ниже его ростом, крепкого сложения, с маленькими ручками и ножками и широкоскулым личиком. Сколько ей было лет, Кин затруднился бы сказать. На вид — примерно его ровесница, но что-то в ее облике, упрямом и оживленном, в диковатой повадке и выражении глаз наводило на мысль, что она ещё совсем девчонка. Так и не придя ни к какому выводу, Кин предложил ей мяч и показал, как бросать в корзину.

Поначалу у девушки получалось не очень. Но затем она подвязала рукава, подоткнула юбки, и дело пошло на лад. Бегала и попадала в корзинку не хуже Кина.