Надо отдать должное Дейву, он не задал мне ни одного вопроса.
- Попробую. Жди у телефона, я скоро с тобой свяжусь. Номер?
Я диктую ему номер, написанный на аппарате, кладу трубку и сразу натыкаюсь на нападение старухи, которая хочет выставить меня за дверь.
- Я не позволяла вам давать мой номер своим друзьям, - начинает она, - и тем более – каким-то незнакомцам.
- Я дал работнику совета, а не какому-то незнакомцу.
- Они все там проходимцы!
- Здесь вы правы, - соглашаюсь я, и она начинает жаловаться, как погано совет относился к ней все эти годы, но я думаю только о Марше и бедное щенка.
Через пятнадцать минут в конце концов звонит телефон, слава Богу, это Дейв, благослови, Господи, этот гнусавый ливерпульский акцент:
- Таксист уже везет тебе ключи. Придется ему заплатить, но он едет с соседской жилой службы, тогда это обойдется тебе лишь в пару монет. Ключи должны быть у меня в пять часов, сегодня.
- Я - твой вечный должник, друг.
- Это точно.
Я бросаю трубку, покидаю старуху и бегу на первый этаж. там очень холодно, поэтому я застегиваю куртку на все пуговицы. Мне не пришлось ждать долго, совсем скоро ко мне подъехало такси с каким чучмеком за рулем, который протянул мне ключи - огромную связку, которую я прячу в карман и отправляю его.
Я открываю огромные черные деревянные двери, и меня чуть не сносит волной ужасного запаха. Я нащупываю включатель, и слабая желтая лампочка тускло освещает комнату. Я направляюсь к алюминиевой цистерне на колесах. Она - почти семь футов. Как мне заглянуть в нее?
Затем я вижу в комнате множество старой, поломанной мебели, расставленной у стен. Я закрываю за собой дверь, чтобы ни один мудак не потревожил меня. Весь пол завален хламом, поэтому мне не так легко добраться до цистерны. Я приставляю старый буфет, запрыгиваю на него и заглядываю в мусорную цистерну. Она почти полная, всюду летают мухи, которые хотят сесть на меня, словно я - один с тех несчастных детей из Африки, фото которых я видел когда-то в журнале. Но я не вижу собаки.
- Давай, мальчик ... Ко мне, ко мне ...
Но я ничего не слышу. Я залезаю в цистерн, и мои ноги увязают в сжатом дерьме. Едва удерживаюсь, чтобы не блевануть, весь дрожу, что в ебаной лихорадке. Я запускаю руку в кучу какого-то редкостного дерьма, а когда достаю ее оттуда, то вижу, что теперь мои пальцы покрыты настоящими ебаными экскрементами. Я снова сдерживаю позыв к рвоте, снова и снова лезу к этой куче хлама. Это просто ужасно, здесь можно найти что угодно: подгузники, домашний мусор, баночки из-под джема, использованные гондоны, бутылки, окурки и картофельные очистки. Здесь было все, кроме ебаного щенка.
Вдруг я слышу громкий шум из трубы над своей головой и отпрыгиваю на другой конец цистерны. Едва успел, потому что в следующее мгновение на место, где я стоял, падает мешок с бутылками. Мудаки, чуть не убили меня! Пожалуй, это кто-то именно с тех этажей, которые я приказал сторожить этим ебаным шотландцам! Вонь стала еще сильнее, она чуть не обжигает мне ноздри, у меня даже в глазах начинает щипать, я почти ничего не вижу.
Ебаный пес не мог пережить этого. Видимо, его раздавило мусором, и теперь он похоронен где-то на дне этой цистерны. Я вдыхаю старую пыль и запах дыма, и они достигают моих легких так ощутимо, что я взрываюсь кашлем и блюю. Я почти ничего не вижу сквозь слезы на глазах. Мне так плохо, я уже собираюсь выбраться отсюда, когда вдруг слышу, как кто-то возится в ближней кучке мусора. Я начинаю рыться в ней и вытаскиваю оттуда что-то похожее на мокрую газету, но это - щенок, он лежит в яичной скорлупе, использованных пакетиках из-под чая и остатках картофеля. Оно смотрит на меня своими огромными глазами. Но я вижу что-то в его рту.
Я снова чувствую готовность расстаться с содержимым своего желудка, когда разглядываю внимательно эту добычу. Это - кукла, маленькая кукла. Почти двенадцать дюймов пластика, увенчанных большой головой и костлявыми конечностями. Она похожа на какого-то пришельца, залитого томатным соусом и покрытого разнообразным грязью. Собака держит куклу за ногу. Мне это совсем не нравится. Кровь стынет в жилах, у меня стучит в ушах. То, как кукла свисает с челюсти щенка ... хорошо, хоть глаза у нее закрыты, но веки немного вздрагивают, когда щенка шевелится. У куклы черные грязные волосы. Рана на голове, из которой выливается какое-то светлое вещество. Это не кукла ... Это больше похоже ...
До меня доходит ...
Эта ножка ...
Мое лицо ...
Ее крошечное лицо ...
Я не могу пошевелиться. Просто сажусь прямо на мусор, смотрю на щенка и на этого окровавленного ребенка с кожей цвета кофе. Пес выпускает ее из зубов и ползет ко мне. Я беру его на руки, чешу ему шейку. Он такой теплый, тихонько скулит, я даже вижу, как его ноздрей вырываются струйки горячего дыхания в этой ледяной комнате.
Не могу отвести взгляда от этого ... создания, которое лежит в мусоре. Его глаза закрыты, будто оно спокойно спит.
Как мне плохо ...
Это - не ребенок. Язык не повернется назвать так это создание. Нужно быть больным на всю голову, чтобы называть это ребенком. Надо убираться отсюда. Но надо проявить хоть немного уважения к нему. Я не могу просто взять и бросить его здесь, будто какой-то хлам. Это же каким надо быть подонком, чтобы так поступить
Господи, что же она сделала?
Не знаю, что нужно делать в таких случаях, надо выбираться отсюда, и здесь позади меня падает еще один мешок с мусором, больно ударяя меня по спине, надо поторопиться. Щенок лижет мне руку, я прижимаю его к боку и лезу вверх. Затем покидаю эту комнату и закрываю за собой дверь.
И вот я, весь такой вонючий, целую вечность иду по улице, пряча щенка под курткой. Солнце уже садится, я все дрожу от холода, когда добираюсь до канала.
Щенок прекратил скулить, видимо, тоже замерз. Кажется, задремал малой. Все, о чем я могу думать, - это то создание из мусоропровода. Первый вопрос, который мучает меня, - почему, потом - как, и, в конце концов, - когда. Дата. Время. Жилищная служба совсем недалеко, я быстро добираюсь до нужного мне дома и оставляю ключи на ресепшн. Девушка за стойкой смотрит на меня, как на нищего, которого надо выбросить, но все же сдерживается. Не думаю, что я мог показаться ей хоть немного привлекательным тогда: я все провонял, весь покрытый каким-то дерьмом неизвестного происхождения, одетый в старую куртку, из которой виднеется ухо щенка. Я быстренько убираюсь оттуда и снова выхожу к каналу.
Что мне теперь делать ... О чем она думала? Уже поздно, но это противозаконно, я точно это знаю ...
Я гуляю по берегу, прохожу под мостами, потом на город начинает опускаться темнота. Щенок снова скулит, все громче и громче. Я понимаю, что время возвращаться домой, останавливаюсь только у супермаркета, чтобы купить немного собачьей еды. И вот, сделав огромный крюк по улицам, я снова в родном подъезде, шагаю к лифту. Добираюсь до квартиры, пускаю собаку на пол и иду на кухню, чтобы накормить этого малого говнюка ...
- Твой чек еще не пришел, Никси? Мне нужны деньги, друг, - начинает Рентон, но вдруг видит собаку, которая обнюхивает каждый угол нашего жилища. - У нас собака! Клево.
Только сейчас я замечаю, какие ужасные у Рентона мешки под глазами. Он сообщает мне:- Кстати, ты очень воняешь.
- Господи, Никси, а он прав, - подтверждает Кайфолом.
Я тоже не могу с ним не согласиться. Собака облизывает Рентону руку, они начинают играть со щенком.
- А давайте назовем его Чек, - предлагает Рентон.
Пока я насыпаю собаке еду в суповую миску, вижу, что они все это время курили героин.
- Он мне нравится, - говорит Рентон. - У меня ужасные вены. Я даже кровь сдавать не могу, потому что мне никогда не могут их найти.
- Пустая трата героина, - говорит Кайфолом. - Львиная доля сгорает в воздухе. Но я могу легко отказаться от героина. Я делаю это только потому, что в понедельник - наш первый рабочий день.
