Через несколько дней я встретился с ним на географии. У меня не было ножа, я испугался, страх заполнил мои внутренности. Я ожидал физическую драку, и был уверен, что Эк мне рога на жопу натянет. Но нет - он сел рядом со мной и угостил конфетками – лимонным щербетом, это я помню, как сейчас, и сказал, что «всегда считал меня другом»... Конечно, это был полный бред.

Я сидел, наслаждаясь молчанием и вкусом конфет и черпая силы в его отчаянном страхе, и мой страх растворялся так же, как фруктовый десерт в моем рту.

Теперь вещи собирает Кайфолом, он забирает с собой все, даже словарь Коллинза. Этим инструментом просвещения многие владели до него, но в его руках он приобрел могущество револьвера. Его сестра Карлотта заберет его на своем Датсане. Какая она горячая штучка ... Я сорок раз на нее дрочил потом ночью! Точно говорю! Ее несколько огорчили мои неприкрытые ухаживания. На каком-то этапе я даже обнял ее за обнаженные руки и ощутил аромат ее черных сияющих волос. Хотел просто почувствовать как можно больше. Она захихикала, и Кайфолом даже оторвался от последнего разговора с Молли, которой разбил сердце, чтобы полушутя-полусерьезно дать мне в ребра.

- Хорошо присматривай за моим другом, - прошу я Карлотту, искренне обнимая своего друга и наслаждаясь его неловкими, беспомощными попытками извернуться в моих накачанных руках.

Я уже очень давно подружился с этим мудаком, а потому спокойно мог нежно посматривать в сторону его сестер и даже матери, пока та не поправилась. Раньше к ним домой можно было попасть только тогда, когда тот мудозвон, его отец, куда-то выходил. Если он возвращался, то сразу насмешливо спрашивал: «О, это твой друг из Форта?» Сноб, сука, типа Банана-Флэтс были фешенебельным районом! Всегда стоял за дверью, пока Кайфолом собирался, и меня всегда осмеивали в коридоре местные ребята, которые точно знали, что я живу на другой стороне Джанкшн-стрит.

- Веди себя хорошо, - приказывает мне Кайфолом, прищурив глаза, - и мы увидимся через несколько недель.

- Меня выпускают на следующей неделе, - напоминаю я.

- Я еду в Италию, на этот раз - на самом деле. Поэтому сделай мне одолжение, выбирайся из этого дерьмового болота, - просит он, презрительно окидывая взглядом раскидистые деревья, которые верхушками достают до мрачного серого неба, а потом поворачивается к смущенной Молли.

- Позвони мне сразу, как вернешься в страну! - обнимает она его своими тоненькими ручками.

Из-за ее плеча мне видно его морду. Он подмигивает мне и шепчет ей на ухо: - Ты просто пытаешься остановить меня, крошка моя. Просто пытаешься остановить.

Затем он резко вырывается из ее объятий и идет к машине.

Мы смотрим, как они едут. Молли в отчаянии бежит внутрь. Том осторожно кладет мне руку на плечо.

- Дэнни уехал, Свон, а теперь и Саймон. Но держись, ты освободишься следующим.

В комнате отдыха я вижу Молли, она разбита, Кизбо утешает ее, став у меня на пути к сексу.

Я иду в свою комнату и беру в руки книгу.

Мой покой нарушает Тощая, которая сообщает, что у меня сейчас должна произойти встреча с Молли. Не понимаю, о чем она, и, видимо, это отражается на моем лице, потому что она объясняет: «С другой Молли».

Другая Молли - статная англичанка с лошадиным лицом, ее полное имя я - Молли Гривз, она - внештатный психолог из клиники. Эта Молли как две капли воды похожа на нашу Молли. Впервые я встретился с ней в больнице, когда отвечал на ее осмотрительные, но настойчивые вопросы с вялой податливостью. Сейчас я более подготовлен и могу оказать достойное сопротивление, поэтому наша консультация проходит не слишком гладко.

Ночью я сажусь у подъезда с гитарой и смотрю в чернильно-черное небо, но струна рвется, и мне ничем ее заменить, поэтому моя одинокая вечеринка очень быстро подходит к концу.

Том заглядывает мне в самую душу. Меня должны выпустить в следующей неделе, но он не просто записывает меня на тупые консультации с психологом, он еще и сам меняет тактику, становится агрессивным. Сегодня он смотрит мне в глаза и холодно приказывает:

- Не ври себе, Марк.

- Что? - Его реплика просто сбивает меня с ног, и я снова вспоминаю Большую Ложь, готов прибегнуть к ней, как только он еще немного нажмет.

- Поработай со мной.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты же умный парень. Но не настолько умный. Для такого опытного и начитанного человека ты слишком долго не можешь понять, почему сделал с собой такую страшную вещь.

- Думаешь? - вызываю его на бой я, хотя и знаю, что мудак прав.

- Ты не знаешь, почему стал наркоманом, и это выбивает землю у тебя из-под ног. Это незнание порочит твое интеллектуальное достоинство и уважение к себе. Он будто под дых мне заехал. Потому что это опять правда. Я был озадачен, но более того, немного шокирован тем, как он резко повернул к этому более конфронтационному подходу, так и тем, что он сказал.

СУКА.

Я потрясен, а я едва слышу собственный ответ из-за громкого стука крови в моем мозгу, мне остается только одно - прибегнуть к пустословию. Несу что-то типа:

- Не могу понять этого ебаного мира. Мне плохо здесь, в этой дыре, которую мы сами создали и которой нам уже никогда не выбраться. Вот что порочит меня. Я просто не хочу вмешиваться в мирские дела, хочу «выбыть», если тебе нравится этот ебаный хипповский термин!

Получилось даже эмоциональнее, чем я планировал.

- Это ненормально для такого молодого парня, - отвечает Том. - Ты просто в депрессии. Почему ты в депрессии, Марк?

Черт, ничего не могу придумать.

- Из-за этого мира, - отвечаю я.

- Нет, дело не в мире, - многозначительно качает головой он. - Да, нам не очень легко живется, но такие люди, как ты, могут сделать наш мир лучше. Кроме того, ты достаточно умен для того, чтобы преодолеть любое давление общества. Так в чем дело?

- Мне хорошо под героином, - сообщаю я, приводя следующее положение Большой лжи. –а я люблю, когда мне хорошо.

- Ты сейчас дорос до того возраста, когда все понимают, что этот мир - хуйня и его уже не изменить. Так учись жить с этим. Повзрослей уже, - настаивает он с каким-то новым холодным, стальным взглядом. – Дай себе справиться. Что скажешь?

- Это скажу, - закатываю рукава я и показываю ему огромный рубец на сгибе локтя.

Большая Ложь.

Мы все играли в одну и ту же ебаную игру под названием «реабилитация». Мы все должны мириться с мифом, согласно которому мы все хотим прекратить употреблять героин.

Но мало кому из нас (если вообще такие были) не похуй на эту ересь. Мы хотели только очиститься, чтобы вернуться к наркотикам, но употреблять теперь меньшем, умеренном количестве. Господь с вами, кто здесь хотел забыть о героине?! Мы хотели только получить новое право на существование в те тяжелые времена, когда нет денег или наркоты. Успех этой игре основывался на нашей способности прожить без героина и их способности верить в миф, что все мы хотим избавиться от зависимости и окунуться в новую жизнь, свободную от наркотиков.

ЭТО И ТОЛЬКО ЭТО.

Разве что Сикер хотел несколько другое - найти себе тихое место на Тенерифе, чтобы холодная зима не беспокоила металл в его теле.

Пишу о том приключении в Йоркшире вместе с отцом. Эти страницы - мое убежище, без них моя жизнь становится невыносимой. Ради эксперимента я пробую излагать свои свободные мысли в виде романа, записывая все события, которые каким-то образом повлияли на меня.

Даже невероятная жесткость этого старого неубиваемого дивана не может помешать моему телу расслабиться и погрузиться в воспоминания. Она напоминает мне об университетском общежитии в Абердине; о том, как я лежал в темноте, нежась в возвышенной свободе от страха, который заполнял мою грудь, в то время как скользкий комок мокроты внутри все рос. Что бы я не слышал за окном - скрип автомобилей, что ездили туда-сюда по узким улицам, и свет от их фар, который иногда заглядывал в эту старую затхлую комнату; пьяниц, которые бросали вызов всему миру орущих свои серенады; душераздирающие крики котов, которые прибегали к своим мучительным развлечениям, - я верил, что все равно не услышу этих звуков.