«Не важно…» Не важно — есть ли у тебя преследователи, а важно — есть ли у тебя последователи. Что стоит наше слово, если в нем, заряженное жаждой пробужденья, не скрыто семя будущих времен — священная возможность продолженья?! Твори, художник, мужествуй, гори и говори! Да будет слово явлено, простое и великое, как яблоко — с началом яблонь будущих внутри! 23–24 февраля 1959 О переводах
Не страшен вольный перевод. Ничто не вольность, если любишь, но если музыку погубишь, все мысли это переврет. Я не за ловкость шулеров, — я за поэтов правомочность. Есть точность жалких школяров, но есть и творческая точность. Себя школярством не стесни! Побольше музыки, свободы! Я верю лишь в одни стихи, не верю в просто переводы. 1959 Мопассан Лоснится черный верх фиакра. Парижский дождь туманно сиз. И, как озябшая фиалка, гризетка жмется под карниз. Трещат и гнутся дерева. Он едет. Ждут его в салоне. Он приготовился. Сегодня он станет Жоржем Дюруа. Он знает все: как снять цилиндр, и как в цилиндр перчатки кинуть, и в зеркале себя окинуть, и – в зал, где музыка царит. И весь, как слух и осязанье, среди колонн и севрских ваз от госпожи Вальтер к Сюзанне скользнуть, как лезвие, сквозь вальс. То влево двигаясь, то вправо, то тех, то этих женщин зля, он все рассчитывает здраво. Он понимает: все не зря. Не зря он с этими и с теми. Не зря нахально и легко он держит, как цветок за стебель, бокал с искрящимся «Клико»… Не зря с мерцающей розеткой он, элегантный, как виконт, во время позднего разъезда над чьей-то шляпкой держит зонт. Но вот он дома – среди книг, чернил, бумаг… Пора за дело! Играть виконта надоело. Теперь он трезв, как зеленщик. Дрова в камине пламя лижет, а за окном ни лиц, ни крыш. Еще как будто нет Парижа. Написан будет им Париж! Стреляют мокрые дрова. Он пишет свой роман, и странно висит на стуле Мопассана одежда Жоржа Дюруа… 1959 Памяти Ксении Некрасовой Я никогда не забуду про Ксюшу, Ксюшу, похожую на простушку, с глазами косившими, рябоватую, — в чем виноватую? Виноватую в том, что была рябовата, косила и некрасивые платья носила. Что ей от нас было, собственно, надо? Доброй улыбки, стакан лимонада, да чтоб стихи хоть немножко печатали и чтобы приняли Ксюшу в писатели. Мы лимонада ей, в общем, давали, ну а вот доброй улыбки — едва ли. Даже давали ей малые прибыли, только в писатели Ксюшу не приняли, ибо блюстители наши моральные определили: «Она ненормальная». Так и в гробу наша Ксюша лежала — на животе она руки держала, будто она охраняла негромко в нем находящегося ребенка. Люди, нормальные до отвращения, вы — ненормальные от рождения. Что вы кичитесь вашей бесплотностью, люди, беременные бесплодностью? Вам не простится за бедную Ксюшу. Вам отомстится за Ксюшину душу. 1959 Ракеты и телеги Телегу обижать не надо. Телега сделала свое. Но часто – будь она неладна — в искусстве вижу я ее. Гляжу я с грустью на коллегу и на его роман — телегу. Мы лунник в небо запустили, а оперы — в тележном стиле. О, дух дегтярный, дух рутины! Висят телеги — не картины, и, грохоча как бы таран, телеги лезут на экран. О вы, кто так телегам рады, — у вас тележный интеллект. Вам не ракет в искусстве надо — телег вам хочется, телег. Искусство ваше и прилежно, и в звания облачено, но все равно оно – тележно и в век ракет обречено! |
