Например, Приближённый, который… зачем-то ждёт непримечательную, непутёвую студентку.

Ему что, настолько было нечем заняться?

— Идите же сюда, саринилла! Право, не перекрикиваться же нам через коридор, словно он — ров бездонный али река непреодолимая.

Да. Действительно. Это было бы несколько глупо.

Иветта подошла и, немного поколебавшись, тоже уселась на подоконник: тот был не только широким, но и длинным, места хватило бы и на шестерых. Приближённый Кет повернул к ней голову и, продолжая гладить Хроноса, нехарактерно серьёзно спросил:

— Знаете ли вы, дерзновенная, о пепле Отчаяния, затерянном в Пепельной Пустыне среди подобия своего?

Вопрос был… мягко говоря, неожиданным. И отсылал к, конечно, известной, однако крайне непонятной и неприятной истории.

Когда-то Пепельная Пустыня была просто пустыней — обычной, совершенно не примечательной и никого, кроме картографов и прочих исследователей, не интересующей; но затем по ней прошлись Разрывы первой волны, и Всепоглощающее Ничто перемололо в пепел и сами пески, и всё, упрямо в них жившее. И Архонты могли восстановить — первое, они обычно возвращали миру озёра, реки, леса, поля и степи, но в данном конкретном случае утраченное почему-то осталось — таковым.

(Считается, что Пепельная Пустыня была призвана стать — и стала — памятником, вот только… чему именно? Что люди, по мнению сильнейших, должны были помнить: ужасы катастрофы или своё бессилие — перед ней?

К чему призывали шестнадцать: к бдительности или чёткому осознанию, что их милость не обязана быть — всеобъемлющей?).

Пепельная Пустыня — бесконечные седые барханы; стылая красота, отравленная чувством потери — превратилась в символ начала пятого столетия. А во второй половине шестого сделалась могилой для девяти десятков Приближённых Отчаяния, убитых собственным Архонтом, потому что…

Потому что. За что-то. По какой-то загадочной причине.

Архонты не объясняются, и задать напрашивающийся вопрос не рискнул даже магистр Росс.

Знала ли Иветта о «затерянном в подобии своём» пепле Отчаяния? Как и все остальные, и да, и нет.

— Разумеется, Приближённый Кет. Кто же не знает?

— Хм-м-м… А знаете, почему его сильнейшество Велан поступил так, как поступил?

Проклятье.

— Нет. Этого — не знаю.

«Неделимый, да откуда бы?»

Приближённый Кет снова хмыкнул — вроде бы скорее с пониманием, нежели осуждением — и, встряхнув головой, ответил:

— Так я и думал. Ну что ж. Расскажу я вам эту историю: по-простому печальную и печально простую… и известную, должен заметить, всем Приближённым.

(Вернёмся на секундочку к началу шестого века: Разрывы продолжали открываться, а Ничто — неумолимо жрать Всё; но с началом века пятого ситуация, конечно, не стояла и близко. Одна дыра в поле — это не три посреди города, и хотя тогдашняя жизнь была далеко не безоблачной, люди всё же успели как-то выдохнуть и успокоиться.

Зря. Увы — зря.

Столетие дотопало до середины и наткнулось на вторую волну — мир, как поэтично выразился мастер ади Рал-Асаи, «снова горел и гнил»… хотя, как мы с вами знаем, вообще-то нет, с первым приливом последующие не сравнились… ну да ладно. Итак, настоящее стало перевоплощённым прошлым — к счастью, у вторых Архонтов имелись записи Архонтов первых… да и некоторые очевидцы из Приближённых ещё жили… то есть положение было менее сложным — однако всё же отнюдь не являлось простым.

«Парадокс Всесилия» — вот кто это название придумал, а? Во-первых, на всесилие Архонты никогда не претендовали: сильнейшества, а не всесильнейшества же. Во-вторых, и парадокса-то никакого нет: власть Архонтов ограничивается пределами Анкалы, а Ничто… Не ею оно порождено. Мир не сам себя пожирает, с чего бы ему.

Парадоксально скорее то, что не-Архонты могут — закрыть Разрыв. Впрочем, с философской точки зрения мы являемся частью мира в меньшей степени, чем держащие Троны. Но есть здесь одна большая , прямо-таки Всепоглощающая проблема…

Как обстоят дела с изучением магических наук вне небесных островов, м-м-м? Увы и ах, старая школа была снесена первой волной, и её место прочно заняла практичность: сейчас мы постепенно возвращаемся к истокам, но тогда, поверьте, всё было очень и очень плохо. Ну умели люди воплощать бытовые намерения, ну знали жесты, необходимые в профессии, ну выучивали на досуге какие-нибудь простые иллюзии, потому что миленько — а этого не-е-е-ет, не достаточно. Совершенно не-до-ста-точ-но.

Видите ли, драгоценнейшая… Чтобы закрывать Разрывы, магией нужно жить. Её законы нужно чувствовать, её в целом уважать и определённый опыт иметь — вместе с волей и воображением; второе особенно важно, воля-то пред лицом угрозы сама обнаружится, хочешь ты того или нет, а вот воображение… Его развивать нужно, — желательно с детства — за одно мгновение оно, увы, не нарисуется.

И вот как бы выразиться поделикатнее… Нет, не получится здесь выразиться поделикатнее.

В шестом веке Архонтов в людях интересовали знания, опыт, воля и воображение, а не, так сказать, моральный облик. Нет, ну а что, скажите на милость, им было делать? Разрывы кто-то должен был закрывать, а сами они были связаны — да-да, тьфу ты — «Парадоксом Всесилия». Впрочем, «связанный» не значит «слепой» — и менять полынь на ковыль никто не хотел и не собирался.

И произошло следующее: да, Приближёнными делали кого попало, но с чётким и однозначным условием: сила твоя — дар лишь временный. Закончится волна — откажешься, как согласился, договорились?

Эх, люди-люди. Поразительные мы всё-таки существа: всегда смотрим вперёд с надеждой — всегда думаем, что там, в будущем, как-нибудь исхитримся и победим что угодно… и кого угодно.

Вы уже догадываетесь, к чему всё идёт, не так ли? Всё верно — волна схлынула, и Приближённые разделились на три группы: те, у кого с моральным обликом всё просто было хорошо; те, у кого он сначала был так себе, но наблюдение за «горящим и гниющим миром» приоритеты заметно выпрямило, и… остальные. Часть которых на слово, данное сильнейшим, решила бесстрашно наплевать.

Видят Создатели, я не знаю, на что они рассчитывали. Я ещё хоть как-то могу понять тех, кто сбежал: «хоть как-то», потому что это тоже не очень-то умно — если ты своё могущество Приближённого будешь использовать, тебя найдут, а если не будешь, зачем оно тебе? Положи, где взял, и живи спокойно, коль не бедокурил излишне... или сможешь заслужить людское прощение — и такие истории ведь были, как же им не быть.

Но история девяноста трёх — это история совершенно иная.

Представьте себе: собирает сильнейший тех, кто ему обещание дал и ничего-то, спасая мир, не понял, и говорит; мол, приближены вы были к Отчаянию в отчаянные времена — однако времена … в отличие от вас… изменились, и настала пора данное слово сдержать — и из Оплота убраться . А они, переглянувшись да пошушукав , ему в ответ заявляют: нас тут девяносто, а ты — один; улавливаешь намёк?

Велан, разумеется, всё уловил: осознал, что его не разумеют, то есть надо бы попытаться объяснить свою позицию доступнее. Он взмахнул рукой, перенёс всех участников действа — включая себя — в Пепельную Пустыню, указал на лежащее везде воплощение её названия и сказал: «Либо вы выражаете добровольность, и мы, завершив ритуал передачи, мирно расходимся; либо становитесь вот этим».

Девяносто три… не самых умных человека решили продолжить не разуметь и активно своё неразумение продемонстрировать, и тут как…

Сами их сильнейшества, саринилла, крайне редко что-либо обещают. Но если уж пообещали, будьте уверены — сделают.).

— Как я сказал в самом начале, историю эту знают все Приближённые, и мораль для них проста: разрешением творить что угодно Приближение не является, и от расплаты ты никуда не денешься, и выпендриваться не стоит — ох, не стоит. Для вас же, дерзновенная и драгоценная, мораль несколько иная: сейчас-то времена — отнюдь не отчаянные. Сейчас их сильнейшествам нет нужды скрепя сердце приближать к себе всякий сброд и, скрипя зубами, закрывать глаза на… сомнительные выходки. И Приближённые знают — и это тоже. Понимаете?