— Здраствуйте. Ага… — настороженно откликнулся Рин. Он видел Гая всего пару раз, в гостях у Коула и его мамы.

Старый Гай и впрямь был стар. В Империи было мало старых людей: Коул навскидку мог вспомнить только мастера Банджи, а Рин — свою тётушку. Гай был крепким и жилистым, как древесный корень, с загорелым морщинистым лицом и длинными седыми усами. На нём были рабочие штаны и жилет с карманами, голова по-пиратски повязана синим платком часовщика; на волосатой груди поблескивало украшение — половинка шестерёнки.

Мальчишки прошли в брюхо великана. Шагоход давно выпотрошили, вынув все механизмы, а опустевшее чрево превратили в жильё. Выгнутые металлические стены были сплошь завешаны какими-то схемами и чертежами; жилой угол — отгорожен занавеской. Самым заметным предметом обстановки был верстак, заваленный инструментами и деталями. Высоко над головой в потолке зиял круглый люк.

— Садитесь! — Гай снял с печки закипевший чайник и разлил кипяток по кружкам, бросив в каждую по щепотке сухих листьев. — Печенья?

— Не, спасибо, — вежливо отказался Коул. Печенье у Гая было, не иначе, из старых армейских запасов: чёрствое, безвкусное и будто запыленное.

Они прихлёбывали чай, и Рин с любопытством разглядывал каморку. Сколько тут всего, сделанного своими руками — и печь из старой бочки с трубой, и лампы в дырчатых жестяных абажурах…

— У меня для тебя сегодня с десяток заказов наберётся, Коул. — сообщил Гай. Коул кивнул, и поднялся. — Рин, а ты ко мне какими судьбами? Тоже учиться хочешь?

— Нет. Я вот с этим. Из дома принёс…

Часами Гай живо заинтересовался. Настолько, что выхватил из кармана отвёртку, расковырял корпус и углубился в механизм. Потом вскочил и бросился к полкам.

Коул тем временем перебирал вещи на верстаке. Среди рабочего беспорядка были разложены вещи, отданные Гаю в починку горожанами. Будильник, пара музыкальных шкатулок, игрушечный поезд с блестящим тягачом-клокомотивом и раскрашенными вагончиками… Был даже фонограф — музыкальный ящик с рупором и заводной ручкой. С него Коул и решил начать, как с самого сложного.

— Ага, вот! — Гай бухнул на стол бронзовую полусферу, формой и величиной похожую на каску полицейского. — Коул, взгляни, тебе интересно будет!

— Сейчас! — Коул уже снял боковую крышку фонографа. Неисправность нашлась легко: треснуло зубчатое колёсико в механизме передачи с ручки на заводную пружину. Он легко отыскал такое же на верстаке, заменил деталь и крутанул ручку. — Ну вот, порядок.

— Подожди! — Гай снял с полки восковой цилиндр: на таких в Империи записывали музыку. — «Речная ива», третья симфония, — пояснил он, вставил цилиндр в крепления фонографа и установил иглу на начало. Из рупора раздался шорох, а затем зазвучала приятная мелодия. Под сводами мастерской разливались нежные напевы флейты и переборы струн. Насвистывая в такт музыке, Коул заменил лопнувшую пружину в поезде, завёл игрушку — и та поехала по столу, нарезая круги вокруг фонографа.

В Империи времена суток не сменяли друг друга. В западной Вечерней провинции всегда царил вечер, на южном Солнечном берегу — вечный день, и так далее. Поэтому сутки делились на смену и отдых, по двенадцать часов. В рабочее время каждый обязан трудиться: кто-то в полную смену «от семи и до семи», другие по девять часов, или даже в половину смены.

А отдых — свободное время. Можно завалиться спать, можно пойти на рынок или в магазин. Можно развлечься — сходить в мюзик-холл на танцы, в театр теней или на механическое представление. Кто-то просиживал в клубах за игрой в карты и кости, другие ходили в Народный Центр, где слушали лекции и занимались общественно полезными делами…

Но большинство предпочитали в свободное время подрабатывать. И Коул не был исключением. Он давно уже записался в подмастерья и ученики к Гаю: старый часовщик зарабатывал ремонтом техники для горожан, и честно делился с Коулом прибылью.

— Ну, вот. Посмотри! — Гай пинцетом поковырялся в раскуроченных Риновых часах и вытащил одну из шестерёнок. — Как думаешь, что это такое?

Коул подошёл к столу и заинтересованно уставился на бронзовое полушарие. Снизу у непонятной штуки имелись колёсики, а ещё — множество подвижных щёточек. (Из-за этого она неприятно напоминала гигантского дохлого жука с поджатыми лапками).

— Как жук! — озвучил его мысли Рин. — Бр-р… Вот эти штучки, они чтобы чистить, или подметать?

— И не просто подметать! — развил мысль Коул. — Вот эти прорези в днище, они нужны, чтобы туда мусор собирать? Это вроде уборщика?

— Молодцы, — кивнул Гай. — Уборочная машина. Один богатей в Светлом городе из столицы выписал, там только недавно такие появились. — Он открутил купол крышки, обнажив нутро сложного механизма. — Недоработка узла передачи: когда поворачивает, половину щёток заклинивает. Но если узел перебрать, и колёсико заменить… — Гай ловко вставил внутрь шестерёнку, что-то подтянул и чем-то щёлкнул.

— Готово! И самое главное. — Старый мастер заговорщицки подмигнул мальчишкам и достал из-под стола банку из тусклого свинца с отчеканенными на стенках алхимическими символами. Натянул на руку перчатку, отвинтил крышку банки… И каморку залил тёплый, жёлтый свет.

У Коула и Рина перехватило дыхание. В пальцах Гая сиял маленький, не больше ореха полупрозрачный шарик, наполненный янтарным свечением. Шарик казался отлитым из того же «стекла», что и монеты Времени — но светил намного ярче, будто крошечное солнышко. Хронолит, «Камень Времени»; чудо столичных алхимиков. Заряженные чистым Временем, эти кристаллы служили сердцами часовых двигателей, даруя энергию их пружинам.

Гай вставил камень в гнездо механизма и поставил уборщика на пол. Машина вздрогнула и покатилась, тихо шурша щётками.

— Ловко! — оценил Коул. Рин с грустью подумал, как бы ему пригодилась такая игрушка дома, где всё заросло пылью.

— Ловко-то ловко, — Гай со странным неодобрением посмотрел на ползающую металлическую «черепашку». — Только не нравится мне это.

— Почему? Отличная штука, и подметать не надо!

— Сделано хорошо, да. Но не в этом соль… Помнишь, ты про этот новый станок у вас на заводе рассказывал?

— Ага. С программным управлением?

— Верно. Вставишь, значит, нужные перфокарты, и он тебе любую деталь выточит. Так? — Гай отхлебнул чаю. — А теперь представь, что таких станков на завод не один, а десять, двадцать. Хорошо для производства, да?

— Ну, да, а…

— А людей куда девать? — вмешался Рин.

Коул запнулся. А ведь, правда. Если станки будут сами работать — зачем мастеровые? Что же тогда, всех скопом уволят?

— Начальству виднее, — неуверенно предположил он. — Может, завод расширять? Производство вырастет, доходы вверх пойдут…

— Чтобы расширять, нужен спрос, — возразил Гай. — А если никому не нужно, чтобы завод в два раза больше пружин с шестерёнками делал?

— Да и деньги нужны для расширения! — подхватил Рин: его это явно заинтересовало. — А откуда их взять? Сам говоришь, ваш Геруд ворюга последний. Деньги выделят, а он их в карты просадит!

— Да не знаю я! — сдался Коул. — Я просто полы подметаю! И вообще: ты что мне, в «ломщики» вступить предлагаешь? — Он подозрительно уставился на старого часовщика.

— Просто хочу, чтобы ты своей головой думать учился. А то — «просто подметаю»… А потом глядишь, и тебя вот такой штукой заменят! — хмуро закончил Гай.

Не зная, что сказать, Коул вернулся к работе. От слов Гая на душе остался неприятный осадок. Когда ездящий по полу уборщик ткнулся в его ногу, он раздражённо отпихнул его.

Рин потягивал остывший чай, наблюдая за работой друга. Снаружи по броне шагохода зашелестел дождь; а здесь в печке уютно потрескивал огонь, и фонограф на столе наигрывал мелодию — казалось, мастерская ожила.

— А вам тут не страшно? — наконец задал он вопрос. Гай удивлённо взглянул на него. — Ну, на Свалке жить?

— Чего тут страшного-то? — пожал плечами мастер. — Да, хрономалия рядом, и что? Из неё ведь жутики не лезут!