Друд помедлил.

— Хилл. Вы видели этих двоих, говорили с ними… Вам ничего не показалось странным?

— Да нет, — озадачился инспектор. — Хорошие такие ребята, дружные. Даже не подумал ничего!

— И никто бы не подумал, — кивнул Друд. — «Ибо станет он смущать, искушать кротким видом и добрыми речами, и лгать даже обликом своим…».

— А? — Хиллу отчего-то стало не по себе.

— Один из этих двоих, и мы не знаем, кто именно… — Друд понизил голос. — Он не вполне человек.

— Не понял. А кто? Упырь, что ли?

— Про́клятый.

От того, как Друд это произнёс, на Хилла будто повеяло холодом. А может, это промозглый ветер дохнул с ночных болот.

— Что это значит?

— Хилл, вы верующий? — снова ошеломил инспектора вопросом Часовой.

— Ну, — растерялся Хилл. — Как все, наверно…

— Вы слышали когда-нибудь, — Друд говорил почти шёпотом, — о секте эквитанцев?

Инспектор наморщил лоб.

— Что-то припоминаю. Это было давно, так? Там вроде бы творилось что-то страшное. Секта, обряды, похищения детей, да?

— Верно. Эквитанцы — от древнего латинского слова aequita, «равновесие». Они веровали, что всё в мире имеет противоположность. День и ночь, свет и тьма, жизнь и смерть. Добро и зло. И даже… — Друд замолчал.

— Что? — не выдержал Хилл.

— Ничего, — бросил Часовой, отвернувшись. — Это уже больше, чем я могу сказать. Sapienti sat, как говорится. Всё, идите в машину, нам пора! — и Часовой зашагал к полицейским.

Хилл непонимающе смотрел вслед тощей фигуре. Латынь он знал, и понял слова Часового — но не понял, что тот хотел ими сказать.

«Умному достаточно».

***

Дорогие читатели — все те, кто ещё читает эту книгу — я сердечно благодарю вас за то, что вы по-прежнему со мной. Я очень рад, если сумел кого-то заинтересовать своей историей.

"Часы" — мой дебют в крупной форме, и первая книга отняла у меня немало времени. Это был долгий путь: порой случались долгие привалы, иногда я сбивался с дороги — и потому вдвойне благодарен всем тем, кто ещё интересуется приключениями моих героев. (Надеюсь, следующая книга займёт меньше времени).

С радостью сообщаю, что первая Книга Часов близится к концу. Остаётся ещё одна глава, и эпилог. Буду ли я дальше публиковаться на ЛитНете — покажет время. Но, в любом случае, спасибо всем, кто поддерживал меня на этом пути отзывами и тёплыми словами. Буду рад любым замечаниям, мнениям и рецензиям от своих читателей.

Я рад, что вы со мной.

— Господа пассажиры! — на весь вагон провозгласил кондуктор, выглянув в окно. Семафор на эстакаде откинул красный флажок: путь был закрыт. — Наш маршрут задерживается по крайне важным причинам. Просим отнестись с пониманием и сохранять спокойствие!

Пассажиры рельсохода недовольно забурчали, кто-то вздохнул — но без особого возмущения. Каждый в столице знал, что означают «крайне важные причины».

В размеренный ритм движения рельсоходов, сложнейший вальс скользящих по эстакадам вагонов, вкралась заминка. Один за другим, составы замирали на путях, остановленные семафорами — освобождая проезд по единственному маршруту через полгорода. Как танцующие пары в бальной зале, что расступаются перед хозяином бала, кружащимся с дамой.

И вот задребезжали рельсы, и по эстакадам пронёсся один-единственный вагон, остроносый и матово-чёрный, без окон. Защёлкали семафоры, и замершие составы вновь тронулись с мест.

Чёрные экспресс-вагоны, курсировавшие над столицей, были не редкостью. В них мог ехать кто угодно. Аристократ-знатюк, один из жителей Вершин — «верхнего города», элитных верхних этажей и особняков-пентхаусов на крышах высоток, обители знатнейших людей Империи, что почти не покидают столицу, и даже не сходят на землю… Или чиновник со срочным докладом. Или отряд полиции, или закованный преступник под охраной. Чёрные вагоны означали государственную тайну, и добрые граждане старались их не замечать.

Мало ли, что…

Внутри экспресс-вагон сиял. Красный бархат обивки, кожаные диваны, лакированные поручни. И четверо охранников в одинаковой униформе и с одинаково бесстрастными лицами: у каждого на поясе пара дальнобойных пистолетов, а в глазах — готовность убить и умереть, не думая.

Пустая трата ресурсов, раздражённо подумал Бертольд Хайзенберг. К чему столько китча, будто в поезде, когда всего пути — двадцать минут?

— Прошу, ваше точнейшество! — референт с поклоном подал ему документы на подносе. Бертольд поправил очки и взялся за бумаги. По старой привычке, любую свободную минуту он посвящал делам. Само понятие «свободного времени» его раздражало. Что за глупая роскошь, тратить самый драгоценный ресурс на свете?

Письмо из Технического Общества. Некий горный инженер Красс предложил разгрузить столичную сеть монорельса — ха! — строя воздушный транспорт. Лёгкие дирижабли, как у небесных торговцев, но маленькие. К письму Красс приложил несколько листов чертежей. Бертольд хмыкнул, вообразив, как это понравилось бы жителям Вершин, подняв их ещё выше над чернью.

Нет, нереально. Дело даже не в том, что для дирижаблей нужен гелий, который получают из природного газа — а тот добывают либо на болотах Эрцлава, либо в пустынях Жанны. Дело в нехватке лёгких металлов. Империи не освоить производство алюминия, для этого нужно электричество, и много. Целые электростанции, а не жалкие искровые лампы и банки-батареи. А знания Бывших утрачены и похоронены… Ими же, Временным Правительством, и похоронены.

Бертольд отложил письмо. Надо взять этого Красса на заметку, толковый малый.

Дальше. Записка. Какой-то молодой инженер Энрик Куртуа умоляет о встрече. Хочет предложить — Бертольд поднял седые брови — проект механического человека для тяжёлых и опасных работ. Что за времена, сумасшедшим инженерные дипломы выдают!

А вот следующее послание заставило наместника снисходительно улыбнуться. Депеша из Анкервилла. Новый управитель завода, Эбнезер Банджи, нескладно, но горячо благодарил за оказанное доверие — и клялся оправдать и не подвести.

Бертольд ко всему на свете относился, как к ресурсам. И к людям тоже. Это лишь кажется, что человек сложен. Надо просто найти в его душе главные рычаги — трусость, жадность, эгоизм — и можно вертеть им, как хочешь. Когда позавчера ему передали известие о гибели Геруда (что бы ни случилось, поделом идиоту!), Бертольд стремительно принял решение: поднял последние донесения, нашел записку об увольнении Банджи, и без колебаний отдал приказ о его назначении.

Старый, верный приём. Найди того, с кем обошлись несправедливо, подними его со дна — и он будет верен тебе по гроб жизни.

…Вот рельсоход замедлился и остановился. Двери разъехались, и Бертольд сошёл на галерею, опоясывавшую девятый этаж громадного здания. Прямо перед крыльцом аккуратного домика с резными наличниками и черепичными крышами, что врос в массив здания, как в склон горы. Вывеска над входом изображала солнце, заходившее за горы.

— Ваше точнейшество! Такая честь! — хозяин ресторана кланялся и прижимал руки к сердцу. Охранники мигом распределились по холлу, так, что от их взглядов (и пуль) не укрылся бы никто. — Сюда, сюда пожалуйте!

Наместник не спеша поднялся на второй этаж, в обеденный зал, уставленный столами под клетчатыми скатертями. Высокие окна были вызолочены закатом, и за ними раскинулся пейзаж — море низких крыш внизу с шпилем колокольни вдали.

«Закатное Солнце» было одним из лучших ресторанов «вечернего» района столицы, и довольно популярным среди богатеев с Вершин. Но сейчас зал был пуст, и лишь за одним столом восседала могучая фигура. Серый плащ был перекинут через спинку стула, а рядом свисала шпага в ножнах.

— Садись, Берт! — Эрцлав подозвал старика жестом, как радушный хозяин. Перед ним на скатерти блестел графинчик с золотистой настойкой. — Рюмочку аперитива?

— Чтобы легче было переварить твою клевету? — мрачно спросил Бертольд, садясь напротив.