— О, про ягоды! Забыл! — оживился Тефилус, и поставил на стол лукошко, полное спелого, янтарного крыжовника. — Специально для всех привёз: угощайтесь, друзья!

«Друзья!». Бертольд чуть не поморщился. Как мог этот бугай быть таким возмутительно глупым? И это ведь даже не хитрая маска, все поступки Тефилуса говорили о его мягкотелости и неспособности править.

Старик покатал ягоду в пальцах и сунул в рот. Однако, вкусно! Эрцлав черпал угощение горстью, Жанна изящно брала каждую ягодку и прикусывала зубками, будто дразнясь. Бертольд мельком подумал, что от Сюйлин бы он угощение не принял — с неё станется запустить в корзину ядовитую змейку…

Раздался звон, и в трубу пневмопочты в углу скользнула капсула с посланием. Все четверо замерли, не донеся ягоды до ртов: если их побеспокоили во время совещания, значит, это что-то необычайно срочное!

— Это из твоей провинции, Берт! — Тефилус взял из трубы капсулу и вернулся к столу. Бертольд развинтил цилиндр, развернул послание и пробежал глазами…

Ягода лопнула в его пальцах. Возмущённо вскрикнула Жанна — брызги сока попали ей на щеку; но Бертольд даже не заметил. Он не мог оторвать глаз от скупых строк:

«СРОЧН. 21 окр., донес-е от Часового Иноканоана Друда. Предп. обнаруж. ПРО́КЛЯТЫЙ. Веду преследов. Прошу содейст…». Дальше можно было и не читать.

— Что такое, Хайзенберг? — позвал Эрцлав. Старик поднял на него неживой взор.

— Господа, — сипло выдавил он, — похоже, ещё одна наша старая проблема воскресла. В прямом смысле слова!

* * *

Тем временем, далеко на востоке…

Эти горы никогда не знали солнца. Каменистые склоны и утёсы помнили ещё те времена, когда на их месте были зелёные равнины и леса. Но потом Конец Времён смял земную твердь складками новых гор и ущелий, и на границе Ночи и Утра земля вздыбилась хребтом Сумрачных Гор.

Но с тех пор, как прекратились судороги земли и утихли землетрясения, ни один луч солнца ещё не коснулся здешних вершин. Даже в ясную погоду небо над Шестым округом было укутано сумерками, и лишь далеко на юго-востоке окрашивалось нежным румянцем зари.

Здесь не росли деревья — для них не было солнца. Вместо этого предгорья облюбовала тенелюбивая растительность. Мхи покрывали горные склоны густыми коврами всех тонов, от нежно-зелёного до почти чёрного. Лишайники расцветили камни золотистыми и серо-голубыми пятнами, кругами и спиралями. Некоторые валуны заросли кустистыми мхами до самой макушки, и сами походили на небывалые деревья. Кому-нибудь из Бывших предгорья, наверное, напомнили бы фантастический пейзаж другой планеты.

По узкой тропе меж утёсов ехали трое всадников. Двое, в плащах с бахромой и широкополых шляпах, спокойно озирали местность с высоты сёдел: у обоих из-под плащей виднелись рукояти пистолетов на поясе. Третий, в дорожном костюме и котелке учётчика на голове, держался в седле неуверенно. Вот один из плащеносцев придержал коня, достал короткую подзорную трубу и вгляделся в скалы.

— Вижу цель на четыре часа от нас, — спокойно сообщил он.

— А? Где? — растерялся учётчик, зачем-то взглянув на свои Часы.

— Вон там, — показал всадник.

— Ах! Так чего же мы? Скорее!

Корзина воздушного шара, накренившись, застряла меж камней. Сдувшаяся оболочка укрывала верхушку утёса. Всадники легко спрыгнули наземь, учётчик неловко сполз, и побежал к корзине.

— Да! — Он обошёл потерпевший крушение шар, заглянул в пустую корзину, будто надеясь кого-то найти. — Это точно он, беглец!

— Вы смелый человек, мастер, — без выражения заметил один из всадников. Учётчик непонимающе взглянул на него. — А если б он всё ещё прятался в корзине, и напал на вас? Бу!

Чиновник невольно отшатнулся; кавалеристы заухмылялись. Учётчик сердито покосился на них — за дни поисков он так и не привык к их грубому юмору.

— Ладно. Он ведь не мог уйти далеко?

— Ещё как мог. — Всадник подошел ближе, потрогал пальцем закопченное сопло газовой горелки, понюхал. — Горелка совсем остыла. Он упал здесь не меньше суток назад, а то и больше.

— Сутки? — растерялся учётчик. Второй кавалерист уже опустился на колено и всматривался в мох, ища следы. — Чего же мы ждём? В погоню! Надо же что-то делать!

— Не гоните коней, мастер, сейчас сделаем. — Кавалерист нацарапал пару строк в карманном блокноте и вырвал листок. Потом открыл притороченную к седлу клетку и вынул оттуда серую птицу с крапчатым оперением; привязал записку ей на лапку, что-то шепнул и подбросил вверх.

Почтовая кукушка захлопала крыльями, и стремительно полетела на юг.

В ящике было тесно, душно и темно. А ещё — чихотно: запах сена щекотал ноздри так, что Рин уже трижды зажимал нос по совету Гая.

— Коул, — прогнусил он сквозь пальцы, — мы сколько уже едем?

Коул вывернул шею и скосил глаза на фосфорные циферки Часов во тьме:

— Девять минут.

— И только?

Друг не ответил; потом Рин почувствовал спиной, как он заворочался.

— Ты чего?

— Вылезти хочу, — шепнул Коул. — Потом я просто шевельнуться не смогу.

Он не врал. Всё тело так затекло, что сначала пришлось разминаться, шипя сквозь зубы от тягучей боли в мышцах. Потом мальчишка кое-как приподнялся с корточек и стукнулся головой о крышку. Помянул шёпотом змея, распрямился как мог и упёрся спиной в потолок их темницы.

— Ну-ка — эть! — он налёг с силой, но крышка не поддалась. Коул снова ударил спиной и плечами, и ещё раз — и наконец во мраке прорезалась узкая щель света. Мальчишка нашарил монтировку, и при следующем толчке вклинил её в щель. — И р-раз, и… Змей! — Монтировка соскользнула, взвизгнув по дереву.

— Дай, — Рин, превозмогая боль в затёкшем теле, извернулся и тоже взялся за ломик. В четыре руки крышка подалась — и внутрь ящика ворвался свежий воздух. Какую-то секунду Коул ждал, что в лицо ему сейчас уставится дуло ружья, если рядом вдруг окажется охранник: но ничего не случилось. Тогда он подпёр крышку плечом, распрямился во весь рост — и в лицо ему ударил ветер. Поезд мчался через ущелье, и по сторонам мелькали заросшие мхом горные склоны. Под днищем погромыхивали на стыках колёса.

— Ох! — Рин поднялся позади друга, с мучительным наслаждением потянулся, да так и застыл. — Вот это да, — тихонько промолвил он.

Коул кивнул. Не то, чтобы в пейзаже было что-то удивительное, но мальчишки никогда в жизни не ездили на поезде, и не покидали город. И сейчас обоих охватило незнакомое, тягостное чувство. Как будто ветер оторвал их от ветки, и несёт прочь.

— И что же, — наконец подал голос Рин, — так до Бомтауна и поедем?

— Не, — Коул задумался. — Наверное, раньше спрыгнуть надо будет: на станции же наверняка охрана, полицы, запалят ещё. Погоди! — Он перебрался через борт контейнера; осторожно ступая по перехваченным тросами ящикам, прошагал до борта полувагона и высунул голову. Внизу вдоль рельс стремительно мелькали кусты, борта вагонов подрагивали и колыхались в такт перестуку колёс. Коул огляделся, и на повороте заметил, что у товарного вагона сзади приоткрыта дверь.

— Эй, Ринель! Там позади нас вагон открыт: может, туда переберёмся?

— Зачем?

— Хочешь до конца на ящиках ехать? К тому же, оттуда соскакивать будет проще — а то отсюда ноги переломаем. Давай! — Коул помог Рину вылезти. Вместе они вернули крышку на место и забили кулаками, как могли. (Рин ушиб руку, и потом долго морщился и тряс ею).

Коул подобрался к борту, ухватился за край крыши товарного вагона, подтянулся — внизу, в полумраке меж вагонами, лязгали и тёрлись друг о друга какие-то железки — и вот уже забрался наверх. Только теперь он разглядел поезд целиком: убегающую вперёд и назад дорогу крыш и сверкающий хребет клокомотива во главе состава.

— Осторожней! — окликнул Рин.

— Да ладно! — Коул вспомнил, как катался на крышах рельсоходов, и выпрямился во весь рост, подставив лицо ветру. — Видишь? Всё под конт… — Вагон качнуло на стыке рельс, Коул замахал руками и едва удержался. — З-змей!..