Хилл пустил по рядам свой хронометр. Мальчишки с благоговением разглядывали бесценную вещицу, передавая из рук в руки. Коул в свою очередь полюбовался прорезным циферблатом, сквозь который были видны лучистые колёсики механизма. На крышке изнутри было выгравировано имя владельца. Он повертел часы в руках, и в глубине их блеснула красная искра — наверное, какая-то деталь… Хилл дождался, пока ему вернут хронометр, защёлкнул крышку и сунул в карман.

— Мы, хронисты, можем управлять временем силой воли. Вытягивать время из предметов, и вливать его в них! — Он показал на хронолампу. — Вот так выглядит очищенное Время, превращённое в вещество. Тончайшая пыль, «песок Времени», из которого алхимики выплавляют камни-хронолиты, а Часы придают ему форму монет. Это величайшее сокровище Империи… Видите колёсико? Брак с вашего завода; эта деталь треснула семь часов назад. Смотрите!

Хилл поднял руку, и тут же из хронолампы взвилась тонкая струйка светящейся пыли. Она протянулась к шестерёнке, и та на миг вспыхнула золотым сиянием. А потом что-то негромко щёлкнуло, свет угас — и Хилл подкинул на ладони уже абсолютно целое колёсико. Будто балаганный фокусник, доставший монету из-за уха у малыша.

— Ого! Ух ты!.. — Ребята полезли из-за парт, позабыв о приличиях. Все разглядывали непримечательную шестерёнку, словно сокровище.

— Так это работает. Если влить время в предмет, он вернётся к своему прежнему состоянию. Так же работают и Камни Времени в двигателях машин, кстати. Как только завод пружины заканчивается, в неё вливается заряд времени из Камня — и она снова возвращается в заведённое состояние; и так пока в хронолите не иссякнет энергия… Теперь кто скажет, сколько времени я потратил?

— Семь часов?..

— В идеале, да. А на деле — больше девяти. Время всегда стремится нас обмануть. Мы вливаем в сломанную деталь больше, чем нужно…

Он вскинул руку, и вокруг его пальцев вдруг полыхнул золотой вихрь. Свечение клубилось причудливыми разводами, как капля крови в воде. Затем весь свет разом втянулся в хронолампу, и в ней мгновенно прибавилось золотого песка — а шестерёнка в пальцах Хилла раскрошилась, рассыпалась ржавчиной.

— …И забираем меньше, чем могли бы, — закончил хронист. — Это называется темпоральная погрешность, или просто «темпогрешность». Зависит от умения хрониста, размера и качества предмета — от многих переменных. У хороших хронистов она меньше, но преодолеть её нельзя.

Мальчишки слушали, не дыша.

— Вот этим мы и занимаемся! — бодро продолжил Хилл. — И не только этим. Подойдите, не бойтесь. — Он достал из саквояжа коробочку и выложил на стол несколько металлических шариков.

— Это так называемые «хронированные» сплавы. Созданы с добавлением Песка Времени. Сам по себе он физически нейтрален — не раскаляется, не растворяется, не сплавляется ни с чем… То, как из него создают хронолиты — великая тайна алхимиков. Но выяснилось, что добавление Песка в точнейших количествах в различные сплавы или стекло при их изготовлении придаёт материалам удивительные свойства. Взгляните! — Хилл поднёс палец к одному из шариков, с медным отливом — тот дрогнул и сам собой покатился по столешнице. Как будто палец и шарик были двумя магнитами с одинаковыми полюсами.

— Вот этот сплав отталкивается от железа в человеческой крови. Его используют для создания охранных систем, реагирующих на людей. А другой, наоборот, притягивает родственные ему металлы — из него делают «симпатические магниты» для сортировки металлической стружки и опилок. А если добавить Песок в стекло, то сквозь него можно увидеть то, чего не увидишь простым глазом. Хронированные материалы очень дороги и редки — но они позволяют создавать удивительные вещи.

Хилл рассказывал и показывал. И ребята (наверное, второй раз в жизни почувствовавшие себя настоящими учениками) смотрели на то, как зёрна металла раскатывались по столешнице, притягивались друг к другу, и даже зависали в воздухе над ладонью… Когда в конце урока Хилл убрал все чудеса в саквояж, некоторые не сдержали огорчённых вздохов. Коул и сам почувствовал себя как в детстве — кукольное представление закончилось, и волшебная сказка превратилась в мёртвые тряпки, которые сложили в сундук.

— И напоследок, попрошу тишины. — Хилл защёлкнул замки саквояжа и опёрся руками о стол. — Сегодня я пришёл к вам не просто так. Думаете, это обычное дело для хрониста — давать уроки мальчишкам? Нет. Вы уже взрослые, и у меня к вам разговор.

— О девочках, что ли? — не удержался ехидный Рензик. Ребята прыснули.

— Об этом тебе и самому пора уже знать! — усмехнулся Хилл. Все расхохотались ещё громче, а Рензик надулся. — Нет, о вашем долге. Все вы, молодёжь, скоро достигнете возраста ответственности. Учёба закончится, кто-то из вас поступит в училище или академию; другие будут призваны в Резервную Армию… А у кого-то, быть может, откроется дар хрониста.

Хилл обвёл мальчишек пристальным взглядом.

— Дар может проявиться у любого, — проговорил он. — Каждый хронист призывается на службу Империи, и это большая честь. Но я хочу, чтобы вы помнили — это ещё и ответственность. Великая сила может обернуться великим злом, если не уметь с ней обращаться. И потому любой, кто однажды ощутит в себе дар — а я уверяю, в этом вы не ошибётесь — должен обратиться к властям. Это ваш долг перед своим народом, перед Империей и Вечным. И я хочу, чтобы вы всегда помнили о нём… Ладно, урок закончен — можете быть свободны!

Уже выходя из класса, Коул ни с того ни с сего ощутил глухую досаду. Всё вдруг показалось таким постылым! Хронист был словно бы яркой вспышкой в унылых буднях, напоминанием о том, что где-то за пределами Анкервилла, за горами, есть и остальной мир. Великая Империя с её несравненной столицей, где царят чудеса науки и большие возможности. Цветущий Солнечный Берег в зелени пальм, где люди смуглы и веселы, а солнце играет алмазными россыпями бликов на лазури морских волн. И заснеженные горы, и далёкие города… И даже пугающее Запределье, откуда прилетают корабли небесных торговцев, и куда самые смелые и достойные уходят на поиски затерянных сокровищ Былого Мира.

А теперь он уедет, и снова всё пойдёт своим чередом. Конечно же, ни в какую академию Коул не поступит, ведь там не место бедноте; и чудесный дар хрониста если у кого-то и проявится, то только не у него. А ему — заводские будни, потом армия и служба в каком-нибудь задрипанном гарнизоне, а дальше в лучшем случае работа на опостылевшем заводе до конца дней своих… И ничего никогда не изменится к лучшему.

Коул угрюмо шагал по коридору завода, провожаемый взглядами Вечного с плакатов на стенах — даже не зная, что идёт по нему в последний раз.

На проходной ребят перехватил не кто-то, а сам Трепке.

— Куда прётесь? — яростно зашипел он. — Сейчас торжественная часть! Ну-ка, немедленно в четвёртый цех — велено всем быть!

— Да мы-то зачем? — заикнулся было Коул.

— А ну, без разговоров, клоп! — взъярился механик. — Приказ мастера Геруда! Чтобы в едином порыве… то есть, показать единство и сплоченность… Живо в цех! — Трепке так старался походить на Геруда, что противно было смотреть.

Пришлось тащиться в четвёртый цех, где уже собралась целая толпа. Всех выстроили в шеренги огромным полукругом вокруг «виновника торжества» — токарного станка с программным управлением «Дедалус-XXVI», разработки часовщиков Клокштадта.

Тот гордо высился на своём постаменте, новенький, сверкающий сталью и бронзой, опоясанный предупредительными лентами чёрно-жёлтых полос. Даже неспециалист с первого взгляда заметил бы, как он отличается от большинства прочих станков. Зафиксированный на рельсах станины суппорт — узел крепления резцов и свёрл — выглядел сложнее обычного, и был рассчитан на несколько сменных инструментов. Кожух раздаточного узла был массивнее, с дополнительными группами рычагов и рукояток; и главное, в него был вмонтирован приёмный механизм с рядом прорезей под перфокарты.