— Раздевайся до белья! — велел врач, молодой, но лысый, в халате поверх униформы. — Сердце, дыхалка, живот болят?

Бегло задавая вопросы, он прощупал Коулу живот, приставил к груди слуховую трубку, померил давление и температуру. Заставил присесть, посветил в горло фонариком — и, наконец, шлёпнул на бланк штамп «ГОДЕН».

— Как зовут? — ручка замерла над бумагой.

— Рокк, — нашёлся Коул. — Роквел Бин! — назвался он именем бывшего приятеля. Всё равно, чтобы проверить по часовому номеру, нужен запрос в Ведомства и прочая шелуха… Врач отдал Коулу документ и указал на выход.

— Назовись по-другому! — успел шепнуть Коул Рину. Внук графини вошёл в кабинет на подгибающихся ногах. Его трясло, в ушах бу́хал пульс.

— Ну, чего стоишь? — бросил врач, роясь в бумагах. — Раздевайся до белья!

В ожидании друга, Коул прислонился к стене и разглядывал соседнюю процедурную сквозь открытую дверь. Медсёстры мазали кровь на стёклышки, капали в плоские чашки с питательной средой, рассматривали что-то в микроскопах. Меж столами ходил офицер с оранжевым платком хрониста на шее, проводил рукой над пробирками и чашками — и вокруг пальцев его мерцала золотая пыль.

Он ускоряет бег времени, понял Коул. Чтобы нужные реакции произошли за считаные минуты. В библиотеке Рина они как-то разглядывали книжку по биологии, с раскрашенными гравюрами. Вернутся ли они когда-нибудь туда, увидят ли ещё дом?

И, кстати, где Рин? Коул уже начал тревожиться, когда дверь наконец отворилась, и друг вышел из кабинета.

— Что так долго? Ты в порядке? Болячку какую нашли?

— Да нет, всё хорошо, — Рин показал бумажку со штампом «ГОДЕН». В самом деле, выглядел он уже спокойней. Видно, переутомился, решил про себя Коул. И то, сколько они уже не спали — больше двух суток! Скорей бы уж где-то прилечь — «кости бросить», как говорил Гай. Как-то он там?

Потом была бумажная возня, подписи и стук печатей. Затем всем новичкам обрили головы машинкой (Коул потом невольно проводил рукой по голой макушке, а за пазухой кололись волосы…). Наконец их выгнали на перрон, под ночное небо. Армейский поезд стоял на первом пути — длинная стена угрюмых вагонов без окон, с нанесенными на борта цифрами. Над вокзалом сквозь туман светила пара фонарей на вышке, будто глаза дракона в ночи.

— Я теперь Рокк, а ты? — прошептал Коул Рину на ходу.

— А я буду Э́рен…

— Все в санвагон! — подгонял парней младший сержант. У входа в вагон каждому совали в руки свёрток, запечатанный в бумагу. — Переодеться после мытья!

Санвагон оказался внутри душевой, разделённой частыми перегородками на кабинки; из потолка торчали краны. Рин сразу с возгласом «Чур, моя!» юркнул в самую дальнюю кабинку.

Вода была чуть тёплой, пахла химией — но Коул помылся с наслаждением. Вытершись, он развернул свёрток, в котором оказалась смена одежды. Светло-серый комбинезон, явно уже ношеный, но выстиранный и пахнущий чистотой. Подбирали явно по меркам: одежда пришлась ему почти впору.

— Эй… Эрен! — окликнул Коул, выйдя из кабинки. — Ты долго там?

— Иду! — Рин выскочил уже одетым, поправляя великоватые обновки. С обритой наголо, ушастой головой он выглядел так потешно-беззащитно, что Коул невольно усмехнулся.

— Не задерживаемся! По вагонам!

Новичков загнали в тёмный вагон-теплушку, где в углу тускло рдела печурка. Коул и Рин ощупью пробрались меж коек (на некоторых ворочались и сонно бранились спящие), и вместе уселись на одну пустую.

— Уф! Ну, сели, кажется.

— И что дальше?

— Посмотрим. Главное — сейчас проскочили. Не дрейфь, Рин… Эрен!

— Не буду, Рокк! — судя по голосу, Рин улыбнулся.

— Ага. Змей, как бы теперь запомнить, кто мы есть?

Рин помолчал.

— Знаешь, я слышал про способ один… в книжке читал. Можно каждый день перед сном повторять: «Меня зовут Рокк». Так и привыкнешь.

— Да? Ну, спасибо.

— Брось. Это тебе спасибо, — глаза Коула привыкли к темноте, и он разглядел лицо друга. — Если б не ты, не знаю, что со мной было бы!

— Всё бы нормально с тобой было, — шепнул Коул с горечью. Его вдруг охватил стыд. — Прости меня…

— Чего?

— Это же из-за меня, — Коул стиснул руки на коленях. — Если б я тогда на заводе не выпендрился, Хилл бы нас не заметил. И не было бы всего этого дерьма, и бежать бы не пришлось, и мама… — он сглотнул, и умолк.

Рин смотрел сочувственно. Ему было так жаль друга, и до колик хотелось как-то ободрить, утешить. А больше всего — рассказать…

Ребёнок лежит на полу спальни и читает книгу. Рядом горит свеча, и в её дрожащем свете строчки оживают и шевелятся. Тишина и покой, давно угомонилась старая графиня, бродившая по коридорам с лампой, как привидение — старуха боится воров… Лишь далеко, во тьме коридоров, глухо тикают часы.

Вдруг пламя свечи колышется, как от сквозняка. Дитя поднимает голову и прислушивается. Ничего не изменилось — но теперь он чувствует, что он не один.

— Здравствуйте, — вежливо говорит он во тьму спальни. И что-то шевелится в тенях.

— Здравствуй, Ринель, — мягко отвечает женский голос. — Как прошёл твой день?

— Хорошо, благодарю, — ребёнок садится, скрестив ноги. Он рад, когда приходят его «друзья», как он привык называть эти два голоса — женский и мужской. Женский всегда ласков, мужской любит подшутить и знает много интересных баек. С ними Ринелю не так одиноко, к тому же, они учат его всяким интересным штукам!

Хотя он всё равно иногда думает, что хорошо было бы иметь обычных друзей.

— Сегодня учитель рассказывал мне про климат. Почему бывает дождь, ветер, и всё такое. Потом со вторым учили минорные гаммы на пианино. Трам-пам-пам! — ребёнок перебегает пальчиками по воздуху. Темнота тихо смеётся.

— Молодец. А ещё?

— Потом я читал житие Яна Подчасовицкого. Как он под Фузейном унгуров разбил, — Ринель показывает на гравюру, где унгурский вождь Иштван Чёрный преклонил колено перед великим Яном. — Ну, и геометрию учил.

— Молодец, — в голосе слышна улыбка. — Ты учишься всему… Но всё же не умеешь ценить время, дитя! — голос передразнивает графиню, и Ринель смеётся. — Тебе уже пора спать.

Ребёнок послушно закрывает книгу. Забравшись в постель и задув свечу, он закрывает глаза — и чувствует, как кто-то присел рядом на кровать. Он почти никогда не видит своих опекунов, таков уговор.

— Скажи, — тихо говорит голос. — Ты ведь помнишь, чему мы учим тебя? То, как распознать в людях ложь; как обманывать других — и не обмануться самому… Да?

— Конечно, а что?

— А то, что когда-нибудь у тебя могут появиться друзья. И очень важно, чтобы ты узнал человека, которому сможешь верить. Твой секрет — твоё оружие, помнишь?

— Ага.

— Ну и вот. Главное, всегда помни, кто ты!

— Ринель Куртуа дель Больд, — послушно шепчет дитя.

— Верно… Хочешь сказку перед сном?

Ребёнок кивает, натягивая одеяло. Темнота чуть медлит.

— Жил-был король, — говорит она. — Был он добр и велик, и правил мудро. И было у него четверо верных друзей: храбрый рыцарь, прекрасная фея, мудрый учёный, и добрый землепашец…

Рин протянул руку, и успокаивающе похлопал Коула по плечу.

— Послушай, — сказал он. — Это не твоя вина. Ты тут ни при чём, клянусь своей честью!

— Чтоб тебя гидра уела? — слабо улыбнулся Коул.

— Именно.

— Хорошо. Спасибо… Эрен. — И Рин через силу улыбнулся, стараясь заглушить тоскливую боль в сердце. Да, это не вина Коула…

«Они придут за тобой, и за теми, кого ты любишь».

***

Солдаты уже забрались в вагоны, и перрон опустел. Вот семафор зажёг зелёный фонарь, поезд вздрогнул, и плавно стронулся с места. Набирая ход, он потянулся вдоль вокзала. Свет от фонаря на столбе проник сквозь щели в вагон, скользнул по лицам двоих спящих ребят, привалившихся друг к другу — те лишь поморщились во сне.

Под стук колёс, поезд уходил во тьму, на запад. Навстречу далёкому и страшному Запределью.

*Эст-Карильона, Левобережье