— Разве? Когда-то вы уже дали его людям.

— И никогда себя за это не прощу! — Старик подавился шёпотом и закашлялся.

— Послушайте, Хенглаф, — юноша крепко взял старика за плечо. — Вы сами знаете, чем обернулось ваше открытие. Машина, которую они запустили, перемалывает всё больше жизней. Мы хотим это остановить — неужели вы нам не поможете? Хотя бы ради мести?

— Мести? — усмехнулся Дрейк. — Я догадываюсь, о ком ты говоришь «мы», парень. И я не дурак, чтобы верить в успех вашего дела. — Шёпот его звучал надтреснуто. — Змей свернулся кольцом вокруг нашей страны, но всякий, кто сразит его, сам обречён стать змеем. Вы лишь прольёте ещё больше крови…

— Ну, хватит! — резко оборвал его Ржавый, чуть громче, чем следовало бы. Осёкся и прислушался, но никто, вроде бы, не проснулся. — Вы причинили столько зла, Дрейк — а теперь не хотите помочь нам остановить тех, кто сделал это с вами? Сделал это с нами всеми? — Парень вскинул левую руку: запястье было замотано грязной тряпкой.

Старик отвел взор и тихо вздохнул.

— Ладно. В конце-то концов… Помоги встать, боец. — С помощью Ржавого он выбрался из гамака и опустился на колени: юноша присел рядом. При свете гриба Дрейк пальцем начертил на грязном дощатом полу круг, потом уверенно начал обрисовывать его сложными линиями и значками. Ржавый затаил дыхание, впившись глазами в рисунок.

— Ещё одно, молодой человек, — прервавшись, шепнул Дрейк. — Ты же понимаешь, что я не просто так согласился помочь вам?

— Ну, конечно… Чего вы хотите?

— Ты прав, парень: я принёс в мир слишком много зла, — проворчал старик. — И слишком давно прозябаю на этих болотах. Болит всё, что можно, кашель душит, встать из гамака — уже подвиг… — Он поднял глаза на юношу.

— Свобода. Вот чего я хочу, понимаешь? Освободи меня, сынок.

Помедлив, Ржавый молча кивнул.

— Хвала Вечности, — тихо промолвил Дрейк.

Позже юноша тихо вернулся к своему гамаку. Расплетя волосы, снял украшавшую его висок короткую нитку бусин, и задумчиво перебрал шарики в пальцах.

Пронести эту штуку в лагерь было легко. Достаточно было незаметно её проглотить — а потом прикинуться, будто его стошнило от тюремной жрачки. Что ж, кажется, время пришло…

* * *

Дождь перерос в настоящий ливень, затянув ночные болота пеленой. Далеко на востоке тучи мерцали отблесками молний — надвигалась гроза. Белые красноглазые жабы выползли из грибных кущ под дождь и гортанно перекликались, раздувая горла-пузыри.

И вдруг где-то вдали, перекрыв шелест дождя и жабью перебранку, грохнул взрыв. Огненное зарево полыхнуло сквозь дождевую пелену, мигнуло и угасло. Жабы посыпались с берегов в воду.

А вслед за тем — над болотами протяжно взвыла сирена.

Лагерь пылал. Бараки из натяжного брезента были неуязвимы к пламени, как и кирпичная казарма; но огонь перекинулся на колючие заграждения смолистой лозы — и разметался, охватив лагерь пылающей стеной. Сторожевые вышки полыхали, как факелы. Вот громыхнуло, и на вершине одной из них расцвёл огненный шар: взорвался керосинокалильный прожектор.

— Прекратить панику! Все на землю, живо!

— Горим! А-ааа, горим, мать вашу!

— Мордой в грязь, кому сказа-ал!..

В сполохах пламени мелькали чёрные тени — перепуганные каторжники высыпали из бараков. Стражи с шестами наперевес метались меж них, пытаясь разделить толпу и унять панику. То один, то другой сиделец валился в грязь и корчился, сражённый жгучим укусом.

— Всем стоять! — надрывая глотку, заорал усатый офицер стражи, потрясая шестом-«жигуном». Бамбуковое древко, а на конце будто бы розоватый цветок с лепестками-щупальцами — болотный полип, чьё прикосновение жалит болью до судорог. — Отставить, жабы! Слушай мою команду! Всем построиться в цепочки для тушения пожа…

Рядом вдруг возник рыжеволосый парень и вырвал «жигун» из руки офицера. Прежде чем стражник успел возмутиться, Ржавый перехватил шест — и, яростно оскалившись, ткнул жалящим навершием в лицо офицера, прямо в разинутый рот! Глаза стражника вытаращились, ноги выбили по земле дробь. Придержав оседающее тело, Ржавый выдернул из кобуры на его поясе взведённый пистолет, развернулся и навскидку выстрелил в ближайшего стража, поднявшего было ружьё.

— Они нас всех здесь спалят! — завопил юноша, обернувшись к каторжникам. — Надо бежать! Ломай ворота!

Его слова сработали, как горючее, выплеснутое в огонь.

— Дело! Круши ворота!

— Назад! Не сметь, жа-а-ааа…! — Стражников, вдруг оказавшихся против стаи озлобленных заключённых, смели в один миг. Толпа нахлынула волной, ударила в ворота. Меж людей проплыл на вытянутых руках толстый обломок трубы.

— Вот так! Раз!.. и два!.. и триии! — Под ударами тарана хрустнули засовы. Толкаясь и давя друг друга, каторжники ринулись наружу. За воротами толпа рассыпалась; по колено в грязи, люди растерянно озирались — куда дальше? Кругом лишь тьма и шелест дождя по воде…

Зависший над болотом сторожевой воздушный шар обмахнул прожектором берег острова. Луч выхватил беглецов у ворот — многие невольно прикрылись от слепящего света. А спустя миг с шара по людским фигуркам ударила пулемётная очередь.

Протока вскипела от пуль; кто-то успел вскрикнуть, но крик тотчас захлебнулся. Простреленные людские тела осели в воду. Луч прожектора заскользил вдоль берега, высматривая уцелевших.

Сирена всё так же тянула свою гнусавую песнь. Заграждения полыхали вовсю, и отблески пламени играли на водах… И вдруг поодаль вынырнула голова, облепленная мокрыми волосами.

Ржавый выбрался на берег островка, вытряхнул из ушей воду и оглянулся на пылающий лагерь позади. Там звучали хлопки выстрелов, один раз донёсся чей-то отчаянный вопль. Похоже, стража дала отпор взбунтовавшимся сидельцам — тем, кого не выкосили у ворот.

Бунт был обречён. Ржавый знал это с самого начала, ведь он затеял всё лишь для того, чтобы сбежать самому. Чтобы спасти добытое с таким трудом знание… Не мешкая, он зачерпнул пригоршню чёрной грязи и принялся обмазываться ей. Дождь быстро смоет грязь, но даже такая маскировка лучше, чем никакой.

Сжимая в руке отбитый у стражника нож, Ржавый припустил через островки и протоки. Где бегом, где согнувшись и приникнув к земле, ползком среди грибных зарослей — и по грудь в воде, прикрывая глаза рукой от хлещущего ливня. Дождь был его врагом, он тянул тепло из усталого тела, размывал грязь на бледной коже, превращая его в заметную мишень. Но дождь был и союзником, скрывая от вражьих глаз одинокую фигурку беглеца.

В небе звёздами вспыхивали прожектора на воздушных шарах. То и дело огни начинали мигать, передавая сообщение от одного шара к другому. От лагеря к лагерю, до самых северных предгорий, неслись над Чёрной Топью тревожные вести — пожар, мятеж!.. Не пройдёт и часа, как новость достигнет самого Острога.

Один раз луч прожектора скользнул совсем рядом. Юноша нырнул, даже не задержав дыхания. Над его головой поверхность воды налилась белым свечением, и почти сразу угасла. Ржавый выждал с полминуты, прежде чем вынырнуть и выбраться на сушу.

— Стой! — Слабый окрик прозвучал внезапно, и у Ржавого колени подкосились. — Погодь, брат!.. не бросай!

Из тьмы проступила бледная фигура. Человек в одной набедренной повязке, шатаясь, прижимал к груди окровавленную руку. Каторжник! как он уцелел у ворот, как смог уйти так далеко, раненый?

Ржавый замешкался. Сиделец вступил в воду и побрёл вброд, моля не бросать его и спасти… И вдруг вода будто взорвалась. Несчастного рывком утянуло вглубь, лишь извивы кольчатого тела мелькнули на миг при вспышке молнии.

С зажатым в руке ножом парень застыл, ошеломлённо глядя во тьму. Слухи о жутких болотных тварях, которых привлекает запах крови, ходили в лагере всегда — но все полагали, будто их выдумало лагерное начальство… Опомнившись, Ржавый отпрянул и метнулся прочь.

Теперь, переходя и переплывая протоки, он всякий раз цепенел. Ему чудилось движение в воде — вот-вот сомкнутся на ноге громадные челюсти и хрустнут кости! В очередной раз оказавшись на суше, Ржавый огляделся, пытаясь понять, насколько далеко ушёл от лагеря. Вроде бы, сирена уже звучит намного тише. Хотя вон там — разве не догорающий пожар мерцает сквозь дождливую тьму? Юноша пригляделся… Нет, ему не почудилось — огни двигались.