— А почему голод-то?.. — нарушил кто-то паузу.

— Королевство под конец Войны был отрезано от поставок провизии, — пояснил Банджи. — Вольные Города уже были под нами, а после того, как взорвали перевалы — столица была обречена.

— Какие перевалы? — не понял Коул.

— В Меловых горах. Наши сапёры горными тропами пробрались в тыл врага и заложили… — Он запнулся. Коул взглядом нашёл на карте Меловой хребет, небольшой отрог Западных гор на самой границе Империи.

— Ну, взорвали, и что? — озвучил его мысли Гвид. — Там же дальше только Запределье!

— Д-да, верно… — Банджи как-то растерялся. Главный механик у входа кашлянул в кулак; учётчик взглянул на него едва ли не с испугом, а потом вдруг схватил тряпку и стёр всё с доски.

— Ну так что?..

— Да ничего. Ошибся я, видать. Память уже не та, — весь задор Банджи куда-то пропал. — Ладно, ребятки, вам уже пора, урок закончен. Бегите…

Коул поглядел в сторону двери. Но Трепке уже исчез.

Из класса Коул вышел в задумчивости. Что хотел сказать Банджи?.. В то, что старика подвела память, не верилось. Банджи на заводе был самым старым сотрудником, знал всё и всех, когда-то руководил целым цехом (и поднялся бы выше, если б не Геруд, который на все хлебные должности распихал своих ставленников). Даже в истории, оказывается, разбирался.

История в Часовой Империи вообще была странным делом. То есть, все знали о важнейших событиях прошлого, о битвах и победах Войны, основании городов и заводов… но никто точно не знал, КОГДА это было. Потому что отсчёт времени был запрещён.

Жители Империи постоянно считали дни, часы и минуты, но только в виде монет. Раз день никогда не сменяется ночью — какая разница между сегодня, завтра или позавчера? Ведь прошлого уже нет, а будущего ещё нет — так зачем вспоминать или мечтать о том, чего нет?

Вся жизнь состояла из бесконечно повторявшегося «сегодня». Не было ни дат, ни календарей, а выходные и праздники случались нерегулярно, и о них предупреждали заранее. Обычно говорилось, что такое-то событие состоится «сравнительно скоро» (что в среднем означало от месяца до двух), потом — «в ближайшее время» (обычно через семь-десять дней), и наконец — завтра или послезавтра. И так же легко его могли перенести или отменить. За сроки и нормативы отвечала Учётная Служба — её чиновники-учётчики работали повсюду, и ничего не обходилось без них.

В раздумьях Коул подошёл к дверям кабинета управителя. Мысль, пришедшая в голову на уроке, созрела в решение: и он постучал.

— Входите!

Запасной кабинет Геруда был небольшой комнатой с огромным камином. Угловой корпус нависал над обрывом, и из окон открывался вид на город. Геруд был занят тем, что развешивал по стенам грамоты и благодарности в застеклённых рамочках.

— Чего надо? — пробурчал он через плечо. — Трепке прислал? Передай, что долг сегодня не верну!..

— Нет. Я, это, по своему вопросу.

— По своему-у? — изумился Геруд. В прежнем кабинете Коула бы не пустила дальше приёмной сухая и желчная тётка-секретарша, но тут её не было. — Это ещё чего?

— Господин управитель! — Коул собрался с духом. — В общем, вам на заводе помощник механика не нужен?

Ну вот, спросил.

— Помощник? — Геруд тяжело развернулся к нему. — Это ты, что ли?

— Я в машинах хорошо разбираюсь, — Коул постарался говорить твёрдо. — Я много чего умею, и быстро учусь, правда! Вы только дайте мне шанс…

— «Шанс» ему, — фыркнул в усы Геруд. — Чего захотел. Думаешь, кроме тебя толковых работников нет?

«Может, и есть, только ты над ними своих дураков поставил». Коул прогнал непрошенную мысль.

— Твоё дело щёткой махать. А завод, он ведь займо… вза-и-мо-свя-зан. Как часы! — Геруд сцепил толстые пальцы. Ну, да, сравнение с часами… до чего оригинально. — Каждая деталь на своём месте, и всё работает. А если какой-нибудь винтик себя перекидным колесом возомнит, то всё вразнос пойдёт!

— Переводным.

— А?

— Переводным, которое в заводном механизме. Бывает малое и большое, вместе передают вращение с заводной муфты на вексель, когда пружину заводят!

— Хм. — Геруд как будто призадумался. Должно быть, оговорка про колесо была проверкой. Коул почти видел, как в его лысой голове вращаются нехитрые мысли. Взять помощником механика толкового пацана, которому можно платить вполовину меньше — потому что несовершеннолетний, и без стажа…

— Вакансий сейчас нет, — наконец бросил Геруд. — А если бы и были, на что мне какой-то заморыш, за которого даже поручиться некому…

— Есть кому! Правда! — встрепенулся Коул. Попросить мастера Банджи, он поймёт, даст рекомендацию!

— Вот если бы кто-то поручился, то я бы подумал. Может быть… Ладно, раз это всё, проваливай.

* * *

А на следующий день все планы рухнули.

Коул, как всегда, пришёл на работу в цех. Набрав совок мусора, подошёл к весам — и замер, потрясённый. Окошка мастера Банджи больше не было. Вместо него на стене красовалось бронзовое табло с рядом колёсиков, на которых были отчеканены цифры. Пока Коул глазел в изумлении, подошёл другой мальчишка и высыпал на весы стружку. Колёсики со звоном провернулись, показав вес.

На перерыве Коул пристал к старшим рабочим с расспросами, но лишь один механик снизошёл до ответа.

— Уволили Банджи, — угрюмо поведал он. — Говорят, за какие-то хищения. Хана теперь старику, и жильё отберут, и самого как бы на север не сослали… Змейство!

Коула это так потрясло, что весь оставшийся день он проработал в каком-то оцепенении, и даже на подначку Рензика не отреагировал. Как же теперь?.. Накрылись мечты о рекомендации, да и просто было жалко доброго старика. Коул ни за что не поверил бы, что Банджи способен что-то украсть у завода, которому отдал всю жизнь.

Но тогда — за что?

Следующие несколько дней были наполнены суматохой, так что у Коула больше ни на что времени не оставалось. Заводских ребят припрягали к любой работе — они таскали из кладовок всякую рухлядь, белили стены или мыли окна, повиснув за стенами цеха в верёвочных люльках. Геруд даже затеял лакировать полы на административном этаже, и несколько парней чуть не угорели от ядовитой вони. Всех напоили в столовке молоком и отпустили пораньше — хоть какая-то радость.

Гай однажды зашёл к ним с мамой на ужин. Слова Коула насчёт треста он выслушал внимательно, но всерьёз не принял.

— Не забивай дурным голову, парень. Трудл больше собственной пасти всё равно не откусит. Многие ремонтные мастерские в городе сотрудничают с заводом; хоть Геруд ваш дурак и холуй, но за ним — наместник Бертольд Хайзенберг.

— И что?

— А то, — вмешалась мама с улыбкой, — что завод и Трудл не договорятся. Столица с наместником делят бизнес, потому и трест возник. А когда две акулы дерутся, мелким рыбёшкам раздолье.

— Во-во. Так что, главное — шевели плавничками, и не зевай!

Мама и Гай всегда отлично понимали друг друга. Коул даже иногда думал: вот бы они поженились. Да любой мальчишка, наверное, был бы рад такому отцу, как Гай!.. Но он знал, что мама до сих пор любит папу.

«Расскажи про папу», просил он, бывало, в детстве, когда за окном лил дождь, а мама работала при свете лампы. И она с улыбкой откладывала шитьё, и сажала его на колени.

«Твой папа был самым храбрым, ёжик». И пальцы в напёрстках гладили его по волосам. «Он был добрым, и служил правому делу. И всегда-всегда помогал обиженным и слабым».

«Как рыцарь в сказке?»

«Да. Он был настоящий рыцарь…»

И никогда не рассказывала, кем был отец на самом деле.

Коул знал, что у мамы есть свои секреты. Однажды, вернувшись домой по крышам, он увидел через окно, как она занимается гимнастикой. Стоя посреди комнаты с закрытыми глазами, она то плавно разводила руки, то выгибала спину, то поднимала ногу, будто в медленном и странном танце. Коул поспешил смыться, пока она не заметила.

А ещё у мамы в комнате был тайник. Не тот, что он сделал за зеркалом — другой. Ещё мальцом он однажды подглядел в щёлку двери, как она откинула коврик у кровати и сняла одну из половиц, под которой оказалась ниша в полу. И долго разглядывала там что-то, чего он не мог увидеть.