— Через три дня.

— Я буду молить Бога, чтобы из-за меня не погиб этот доблестный юноша.

— А я немедленно явлюсь к тебе лично, чтобы рассказать обо всём произошедшем.

Они вновь обнялись. Симмах передал Боэцию несколько табличек для письма и стило, после чего за ним снова закрылась тюремная дверь. Он не пришёл ни через три дня, ни через три месяца. Он уже больше не пришёл никогда.

— Здравствуй, красавец! Ты что же это давно не появляешься? Стыдно забывать старых друзей...

Корнелий Виринал задумчиво шёл по малолюдной улице Вероны и теперь удивлённо поднял голову, увидев улыбающуюся Феодору, которая выглядывала из-за занавесок остановившегося рядом с ним паланкина. На знаменитой гетере была надета прозрачная накидка, через которую соблазнительно просвечивали так хорошо знакомые ему красивые груди с ярко накрашенными сосками. Самой Феодоре явно доставляло удовольствие демонстрировать свою порочную наготу, а её подведённые сурьмой глаза были неспособны изобразить смущение, если бы от их хозяйки хоть раз потребовалось что-то подобное. А ведь застенчивость гораздо сильнее возбуждает пресыщенных развратников, чем откровенно завлекающий взор, на который способны ловиться только юноши, впервые вступающие на стезю порока. И это вполне понятно, ибо если юноши стремятся скорее удовлетворить страсть, что им сулит легкодоступный порок, то старым развратникам нужно разжечь угасающий костёр вожделения, на что способна только сопротивляющаяся невинность.

Корнелий усмехнулся, приблизился и положил руку на край паланкина.

— Привет и тебе, прекрасная Феодора. Разве найдётся такой мужчина, который способен забыть тебя, хоть раз побывав в твоих объятиях?

— О, да ты всё такой же галантный и остроумный, как и прежде! — весело отвечала она. — А я, глядя на твой опечаленный вид, уже было решила, что ты либо заболел и утратил свою мужскую удаль, либо решил жениться.

— Но неужели женихи выглядят такими печальными? — со смехом спросил Корнелий. — А я почему-то всегда думал, что предстоящая свадьба должна радовать, иначе зачем же тогда жениться?

— Тому есть много причин, — и Феодора беззаботно махнула рукой, — и главной из них является мужская глупость. Зачем привязывать себя к одной женщине, когда можно иметь их столько, сколько позволяет тебе твой кошелёк? А печальный вид женихов можно объяснить тем, что они уже заранее представляют себе все те склоки и ссоры, которыми их станут развлекать будущие жёны. И кроме того, они уже заранее клонят свои злополучные головы к земле, словно сгибаясь под тяжестью рогов, которыми их непременно наградят в будущем.

— А как же любовь? — Корнелия искренне забавлял этот разговор.

— О, любовь, это такое занудство! Печальных влюблённых сколько угодно, но ты хоть раз видел печального развратника? Неужели и ты влюбился, друг мой?

Этот прямой вопрос застал Виринала врасплох, и он только растерянно пожал плечами. Сколько раз он уже спрашивал себя об этом сам — и столько же раз мысленно пожимал плечами. Последнее время ему хотелось только Амалабергу, хотелось вновь и вновь видеть её красивое напряжённое от страсти лицо с закушенной нижней губой, хотелось снова и снова испытывать те покорные, стыдливые ласки, которым он сам её научил.

Вот уже три дня перед его поединком, — а он должен был состояться уже завтра, — Корнелий не только не мог увидеть своей готской возлюбленной, но даже не получил от неё ни одной записки. Чем можно было объяснить такое странное исчезновение? Тем, что её нет в городе? Но всего полчаса назад он побывал у дома Тригвиллы и, подкупив раба-привратника, узнал от него, что Амалаберга никуда не уезжала. Тогда, может быть, она его просто разлюбила? Но и в это невозможно было поверить, особенно вспоминая их последнее расставание, когда она, уже сидя в седле, вдруг наклонилась к нему и стала покрывать его лицо такими страстными поцелуями, что он едва сдержал новый порыв страсти, изумлённый этим молчаливым признанием в любви, которую сумел внушить.

Но тогда что могло ей помешать назначить ему очередную встречу, ведь она не боялась ни Бога, ни чёрта? Тем более что завтра ему предстоит тяжёлое испытание и он даже может по... Нет-нет, об этом нечего и думать! Он не погибнет, а обязательно победит, хотя его соперник Опилион выше его на целую голову и чуть ли не вдвое шире в плечах. Ну и что? Ведь им предстоит не состязание в борьбе, а схватка на мечах, и его небольшой рост и проворство будут иметь несомненное преимущество. Но в любом случае Амалаберга должна была знать о предстоящем поединке и сможет присутствовать на нём, поскольку он состоится на арене амфитеатра Тита. Так почему же она не беспокоится о своём возлюбленном и не хочет повидаться с ним перед смертельной схваткой?

Размышляя над этими вопросами, Корнелий встретил по дороге домой Феодору. Устав ждать ответа на свой вопрос, она наклонилась вперёд и положила свою руку поверх его руки, которую он по-прежнему держал на краю паланкина.

— Ах, несчастный, мне тебя так жаль!

— Что такое? — Корнелий очнулся от задумчивости и с негодующим изумлением посмотрел на неё. — Какого чёрта ты вздумала меня жалеть?

Феодора только и ждала этого вопроса, потому что тут же страдальчески закатила глаза и произнесла нараспев:

— О, как грустно, мой дружочек, избегать сетей Амура.

И вновь Корнелий не удержался от улыбки. Нет, всё-таки Феодора умела обращаться с мужчинами, и лучшей напарницы для того, чтобы провести оставшуюся часть дня, не предаваясь мрачным мыслям, трудно было и желать.

— Ага, развеселился! — тут же заметила она. — Ну тогда хватит строить из себя буку и немедленно полезай в мой паланкин.

Корнелий не заставил себя упрашивать и уже через мгновение полулежал на мягких подушках, одной рукой обнимая Феодору, а другой опуская занавеску. Строфанты[51] тронулись с места, а гетера тут же припала к губам Корнелия и не давала ему покоя всю дорогу. Однако, вяло реагируя на её умелые ласки и прислушиваясь к ощущениям собственного тела, по которому проворно шарили опытные руки Феодоры, Корнелий вдруг с неожиданным удивлением понял, что в нём уже нет прежнего сладострастия, что его былая пылкость словно бы осталась в объятиях Амалаберги!

Виринал был так поражён этим открытием, что, когда носилки остановились у дома Феодоры, он отстранил от себя гетеру и, пробормотав что-то невразумительное, хотел выйти.

— Куда ты? — с неподдельным испугом спросила она.

Этот внезапный испуг так не вязался с её прежним насмешливым тоном, что Корнелий удивлённо оглянулся на женщину.

— Прости, но я бы хотел пойти домой. У меня завтра будет тяжёлый день, поэтому...

— Поэтому тебе обязательно надо расслабиться и разогнать тревожные мысли, — поспешно подхватила она. — А какой замечательный массаж сделают тебе мои рабыни, каким великолепным, укрепляющим силы эликсиром я смогу напоить тебя сама! Не уходи...

В её голосе прозвучали столь жалобные нотки, что теперь уже Корнелий не смог удержаться от ехидного замечания:

— Да что ты, милая, неужели влюбилась? Или мне изменяет слух, или я слышу не речи гетеры, а мольбы Психеи, не желающей отпускать от себя Амура.

— Смейся сколько хочешь, но, прошу тебя, пойдём в дом!

Корнелий заколебался, а затем пожал плечами.

— Ну, если тебе этого так хочется...

Обрадованная Феодора мгновенно выпрыгнула из носилок и, подхватив его под руку, повела в дом. Корнелий вяло улыбался, но больше не противился. Гетера провела его прямо в баню и передала в руки своих искусных рабынь, после чего незаметно исчезла. Корнелий смыл с себя городскую пыль, немного поплавал в прохладном бассейне, а потом, блаженно прикрыв глаза, растянулся на ложе, подставив спину и плечи нежным, благоухающим мускусом рукам массажисток. Пожалуй, он напрасно сопротивлялся и Феодора была права. Лучше провести нынешний день здесь, где можно ни о чём не думать, целиком отдавшись ленивому блаженству, чем изводить себя мыслями об Амалаберге да завтрашнем поединке. Вот интересно, увидит ли он её на трибуне, придёт ли она? Только не надо сегодня пить вина, ибо завтра ему потребуется и ясный ум, и твёрдая рука...