Большинство великих исторических эпох имеют своим финалом какое-либо малозначительное, хотя и символическое событие, представляющее интерес не столько современникам, сколько историкам, любящим расставлять верстовые столбы на всём протяжении многовекового пути, проделанного человечеством. Роясь в остывающей золе былого величия, всегда любопытно найти хотя бы один ещё мерцающий огонёк, оставшийся от того зарева, что озаряло целую эпоху. Причём этот огонёк, это событие, — такова уж непреходящая ирония истории, — как правило, оказывается жалким, фарсовым подобием того, что когда-то завораживало своим могуществом и великолепием.

Когда в 476 году нашей эры предводитель германских наёмников, скир по происхождению, Одоакр, могучий, чернобородый, громогласный воин отобрал у худенького пятнадцатилетнего Ромула, кусающего при этом губы, чтобы не расплакаться от обиды, его детские игрушки — знаки императорского достоинства, то никого из современников, включая даже непосредственных свидетелей — пожилых римских сенаторов и грязных, немытых германских варваров, не потряс этот поступок. А ведь это был финал одной из самых великих империй, оказавшей сильнейшее влияние на весь последующий ход мировой истории! Да, вот уже свыше восьмидесяти лет прошло с того времени, как она окончательно разделилась на западную и восточную части; Византия, ставшая вторым Римом, пережила первый Рим почти на тысячу лет, но всё это уже была иная эпоха, получившая впоследствии название средневековья. А пока царственный подросток Ромул Август, носивший имена основателя Вечного города Ромула и первого императора Римской империи Августа, оказался единственной жертвой её финала. Отправленный Одоакром в Неаполь, на виллу того самого Лукулла, который, сохранись римское многобожие, вполне бы мог стать покровителем всех любителей роскошных застолий, Ромул тихо угас, не сумев пережить того позора, который судьбе было угодно возложить на его худенькие плечи.

Но эпоха римского величия, утратив могущество, продолжала господствовать в умах, заставляя даже собственных могильщиков перенимать чуждые им привычки. Тот же Одоакр не смог удержаться и заставил летописца записать напыщенную фразу, сочинённую его тяжеловесными германскими мозгами: «Как на небе существует только одно солнце, так и на земле должен быть только один император». Скир не стал претендовать на императорскую власть, а потому признал главенство Восточной Римской империи, отослав свои бескровные трофеи, атрибуты этой власти, — императорскую мантию и скипетр — в Константинополь, сопроводив их этой фразой, оставшейся в истории благодаря верным летописцам.

Впрочем, в те «тёмные века» любое господство было весьма непрочным, ибо всегда, когда рушится главный авторитет, непременно наступает период разброда и шатания, и тогда любой авантюрист может овладеть властью, освящённой веками, а ныне ослабленной и истерзанной своими алчными соискателями.

Прошло двенадцать лет, и с Балкан вторглось войско вождя остготов Теодориха, потомка знаменитого рода варваров Амалиев. Одоакр с воинами расположился у реки Изонцо, неподалёку от развалин города Аквилеи. Нельзя сказать, что это была одна из тех битв, в которых решалась судьба мировой истории, тем более что у Теодориха было не больше двадцати тысяч воинов, за которыми тянулся огромный обоз почти в восемьдесят тысяч человек из стариков, жён и детей, а у Одоакра и того меньше. И всё же эта, казалось бы, мелкая стычка между несколькими тысячами варваров, принадлежавших к различным германским племенам, послужила причиной того, что мировая история пошла именно таким путём. Только поэтому и стоит отметить, что завоевание остготами Италии началось 28 августа 489 года.

Дав отдохнуть своей коннице, Теодорих повёл её вброд и с ходу обрушил на пеших воинов Одоакра. За двенадцать лет своего правления над давно утратившими былую доблесть римлянами солдаты Одоакра настолько привыкли к ленивой и неспешной жизни победителей, что не выдержали дикого рёва и азартного блеска глаз новых покорителей империи и разбежались. Всадникам Теодориха оставалось лишь догонять и закалывать своих слабых противников или, набросив на шею верёвку, волочить их в собственный лагерь. Спустя несколько недель, разливаясь по равнинам Италии подобно бурной лавине воды, уничтожившей главную плотину они овладели всей венецианской провинцией вплоть до Вероны. Однако неподалёку от этого города их снова ждал Одоакр, успевший за то время, что воины Теодориха предавались грабежам и веселью, собрать новую армию.

Но и на этот раз его войска не смогли оказать достойного сопротивления остготам, и победоносное покорение Италии продолжалось. Одоакр вынужден был бежать в Равенну, а вдохновлённый Теодорих поспешил к Медиолану. На всём протяжении пути рассеянные отряды противника встречали его приближение приветственными криками, не оказывая никакого сопротивления. Но произошло неожиданное.

Один из военачальников Одоакра по имени Туфа вместе со своим отрядом перешёл на сторону победителя, а потом вдруг передумал и решил вернуться обратно. И чтобы заслужить прощение за своё первое предательство, он совершил второе, заманив авангард Теодориха в ловушку, образованную лесным ущельем неподалёку от города Фаэнцы. Остготы отчаянно сопротивлялись, но их кожаные доспехи не выдерживали тяжёлых копий, которые в них метали со скал нападающие, а лохматые буйные головы, увенчанные стальными шлемами, под градом камней раскалывались, точно орехи, разбрызгивая во все стороны окровавленные мозги.

Узнав о гибели своего авангарда и о том, что несколько вождей попали в плен, Теодорих приостановил дальнейшее продвижение вглубь Италии и преследование Одоакра. У него оставалось не более пяти тысяч воинов — остальные были ранены или убиты, поэтому он просто не осмелился двигаться дальше. Разбив укреплённый лагерь близ Тичина, Теодорих послал гонцов в Галлию, призывая на помощь соплеменников. Пока Теодорих ждал подкрепления, быстро прошла тёплая итальянская зима и наступила весна следующего, 490 года. Пополнив свою армию за счёт выздоровевших и новых воинов, Теодорих продолжил покорение Италии и даже сумел склонить на свою сторону римский сенат, который уже давно с тревогой следил за борьбой двух германских вождей. Выбор был сделан, и, когда Одоакр попытался войти в Рим, стены города оказались перед ним закрыты, и он, проклиная «римское вероломство», был вынужден отступить.

11 августа 490 года на берегах реки Аддуа в третий раз сошлись бородатые воины двух германских варваров, претендующих на обладание столицей цивилизованного мира. На этот раз битва должна была стать решающей, а потому и кровопролитной. Теодорих прекрасно это понимал и решил вдохновить своих воинов. Но чем вдохновишь жадных и грубых варваров? Естественно, лишь золотом, и потому вождь, отобрав у своей матери и сестры все золотые украшения, облачился в них с головы до ног и предстал перед войском, точно золотая статуя.

— Каждый из вас будет так же богат, когда мы разгромим Одоакра и овладеем сокровищами Римской империи! — громогласно провозгласил он, выехав на коне перед строем алчных соплеменников.

Эффект превзошёл все ожидания — остготы принялись яростно колотить мечами о щиты и требовать вести их в бой. Однако и войска Одоакра, наконец поняв, что могут лишиться всей своей безбедной жизни, были настроены весьма решительно. Вскоре неширокую равнину заполонили яростные вопли дерущихся и стук мечей. Сражающиеся рвали друг другу бороды, отсекали головы, отрубали руки и вспарывали животы — и всё это под палящим полуденным солнцем безоблачного италийского неба.