В этот момент Эннодий поднял руку в знак того, что он хочет возразить, и Симмах умолк. Боэций был доволен и вступлением, и тем, как спокойно и уверенно держится принцепс сената. Высокий и по-прежнему статный Симмах выглядел намного внушительнее своего соперника — толстого суетливого епископа, облачённого в тяжёлую, расшитую золотом рясу, которая явно стесняла его движения.
— Я внимательно выслушал речь мудрейшего Симмаха, — торопливо заговорил Эннодий, — и хочу задать ему два вопроса, на которые, как я надеюсь, он сумеет ответить так же ясно и убедительно, как и всё то, о чём он говорил до сих пор.
— Задавай, — кивнул головой Теодорих.
— Вопрос первый: почему мы можем мыслить Бога лишь как Единое? На каком основании это является conditio sine qua non[25] нашего мышления? Что мешает нашему разуму мыслить Божество Троичным? Откуда берётся стремление именно к Единству?
И вопрос второй: если всё же дело обстоит именно так, как утверждает почтенный принцепс сената, и Бог действительно Един, тогда откуда в мире берётся множественность? Сказав, что она происходит из материи, он не многое нам объяснил.
Боэций вздохнул и искоса взглянул на Кассиодора, стоявшего по другую сторону от трона Теодориха. Да, в этих труднейших вопросах явно чувствовались тонкий ум и глубокие знания начальника королевской канцелярии. Сам Эннодий был слишком недалёким и сластолюбивым человеком, чтобы задаваться этими сложнейшими философскими проблемами... Кассиодор заметил взгляд Боэция и чуть заметно усмехнулся.
— Я отвечу на твои вопросы, премудрый епископ, — уверенно заявил Симмах, — и начну по порядку. Ты спрашиваешь, откуда в нашем разуме берётся стремление мыслить Божественное Первоначало именно Единым? О, на этот вопрос имеются как минимум три достойных ответа! Во-первых, как я уже говорил об этом раньше, Единое не зависит ни от чего другого, кроме самого себя, а кто станет отрицать, что подобное можно утверждать лишь о Боге? Во-вторых, человеческий разум и сам един, то есть едина та божественная искра, которую мы называем душой или «Я», а если такого единства нет, то данный человек считается нами душевнобольным. Отсюда вытекает и имманентное стремление нашей души придавать форму единства всем мыслимым вещам. И, наконец, в-третьих... не будешь же ты отрицать, что Единое в силу самой своей природы более совершенно, чем Многое? Ведь Многое подвластно времени, которое есть переход от одного к другому, следовательно, оно подвержено тлену и праху, тогда как Единое царит в вечности, ведь ему некуда и не во что изменяться!
Теперь, что касается второго твоего вопроса, почтенный Эннодий: откуда в мире берётся множество? Клянусь... — Симмах на секунду замялся, поскольку по старой римской привычке чуть было не поклялся Юпитером-громовержцем, что в данной ситуации могло бы прозвучать богохульством, — клянусь, что на этот вопрос ответить намного сложнее, хотя я попытаюсь это сделать. Дело в том, что Единое — это чистая форма, абсолютно простое бытие, которое едино именно в силу своей простоты. Многое возникает тогда, когда Единое перестаёт быть Единым, смешиваясь с материей и утрачивая свою абсолютную простоту.
«Ответ неудачный, — отметил про себя Боэций, — ведь если помимо Единого существует ещё и материя, тогда получается, что у мира есть два первоначала. Если бы на месте Эннодия был кто-то поумнее, то он бы наверняка это подметил... Хотя, с другой стороны, существование материи можно объяснить тем, что её сотворило из ничего Единое, но это объяснение уже выходит за рамки всякой логики...»
Неожиданно епископ нелепо всплеснул руками, чем вызвал лёгкий смешок у публики, и воскликнул:
— Но как ты можешь называть Единым то, что называется Троицей, каждый из членов которой носит своё собственное имя — Отца, Сына и Святого Духа? Как может быть Единым то, что является Троичным?
— И на этот вопрос я отвечу, — неподвижно застыв на месте и холодно наблюдая за суетящимся епископом, заявил Симмах. — Тождество, как и различие, бывает трёх видов. Первое, это тождество по роду — например, человек тождествен лошади, поскольку оба относятся к одному и тому же роду — одушевлённых. Надеюсь, что, поскольку Отец, Сын и Святой Дух относятся к роду Божества, ты не будешь отрицать за ними подобной тождественности? — дождавшись вынужденного утвердительного кивка Эннодия, Симмах продолжал говорить дальше: — Второе тождество — это тождество по виду. Так, Симмах то же самое, что и Эннодий, поскольку оба относятся к одному и тому же виду «человек». Отец, Сын и Святой Дух также тождественны, поскольку относятся к виду Троицы. Теперь возьмём третье тождество, то есть тождество по числу. Моё полное имя — Квинт Аврелий Меммий Симмах, поэтому можно заявить, что Квинт Аврелий — это то же, что и Меммий Симмах, поскольку обозначают одного и того же человека. Таким образом, мы смело можем утверждать, что Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух — это просто три разных имени для одного и того же высшего Первоначала!
И они не создают различия в самой сущности Божества, ибо всё это лишь отношения. Чтобы тебе было проще понять, я приведу пример в виде отношения «раб — господин». Если исчезнет раб, то господин не перестанет существовать, а просто лишится права называться господином, ибо раб не является неотъемлемым свойством, атрибутом своего господина. И в этом отличие предложений, в которых мы говорим об отношениях между вещами, от тех предложений, в которых мы говорим о сути самих вещей. Например, белизна является атрибутом, а не акциденцией[26] белого, а потому с исчезновением одного исчезнет и другое.
Утверждая, что в Божестве имеется отношение «Сын-Отец», мы не говорим, что там имеются какие-то сущностные отличия, а просто фиксируем различие имён трёх Божественных ипостасей, которые обладают единой сущностью.
— Сущностью или субстанцией? — проворно переспросил Эннодий.
— В Божественной простоте и то, и другое совпадает. Субстанция в Боге тождественна со своей акциденцией, сущность — с существованием, бытие — с действием. Субстанция тождественна сущности и бытию, поэтому «быть» для Бога означает и «быть тем, что он есть», и «быть равным всем своим свойствам». «Быть» и «быть справедливым» — для Бога одно и то же. Для наглядности я могу привести ещё один пример — это наше собственное сознание. Наше «Я» едино и тождественно всем своим свойствам. Быть для нас означает мыслить, быть тем, что мы есть, и обладать определённой душой, тождественной всем своим качествам. Когда я мыслю, то, говоря о себе «Я», имею в виду одновременно и свои мысли, и сам процесс мышления. Однако в отличие от души, почтенный Эннодий, обрати внимание на то, что высказывая о Боге такие предложения, как «Бог — справедлив», мы по неразумию своему совершаем кощунство.
— Каким образом? — удивился епископ.
— А таким, что мы как бы делаем справедливость равной Богу, если говорим, что он обладает ею как одним из своих качеств. Ведь можно подумать, что этим же качеством наравне с Богом может обладать и кто-то ещё! Правильнее говорить: «Бог есть справедливость», равно как «Бог есть благо», «Бог есть истина», «Бог есть любовь».
После этих слов Симмаха многие из собравшихся начали негромко переговариваться, и в зале мгновенно возник лёгкий гул. Кассиодор очень тонко почувствовал настроение присутствующих, равно как и настроение Теодориха, который слегка нахмурил брови. Начальник королевской канцелярии с досадой взглянул на Боэция, и тот понял этот взгляд. Для его противника самым неприятным итогом данного спора было бы попадание епископа в смешное и нелепое положение, ибо далеко не сентиментальный король готов не стал бы жалеть своего опозоренного и побеждённого сторонника, к тому же вполне мог бы выместить свою досаду на том, кто рекомендовал ему этого слабого «воителя» арианства. Впрочем, и сам Эннодий вдруг почувствовал недовольство короля, а потому покраснел, наморщил лоб и пустил в дело главный аргумент:
