В глазах рябило от уродливых красных стен и пёстрых одежд илиаров. Как же он отвык от больших скоплений и этих разных запахов, навалившихся на него удушающей волной, мешавших ему выделить среди них один, самый важный.

Он искал её. И убеждал себя, что просто изучает новое для него место и народ солнечных людей.

Подумать только, как далеко он забрался, вырвавшись из объятий Севера…

Её здесь не было. Ни единого намёка на присутствие. Опаздывает? Передумала идти?

Конор потерял Рихарда из виду и выслушивал речь царя в стороне от других, подпирая плечом одну из колонн. Правитель илиаров не внушал ему отвращения. Более того, он показался Конору весьма прямолинейным и твёрдым человеком, пусть и дающим слабинку в некоторых вопросах. Поставил на место лутарийского князя, а у кентавров не может пару брёвен забрать без умасливания их послов. При том-то, что Секира была его территорией. Провинцией Китривирии.

Возможно, он не хотел портить с ними отношения, раз уж полукони так тряслись над своими деревьями.

«Очередной жидкий на расправу царёк, прячущийся за спинами своих генералов и мудрейших. А ты просто размяк, кретин».

Конор отмахнулся от голоса в голове. Такого до жути правильного. Звучащего, как его собственный.

Рукоплескания продолжались и после того, как царь уступил сцену музыкантам. И тут в носу защекотал знакомый смрад.

Он нашёл остроухого без особого труда. Встал с ним рядом и присоединился к аплодисментам, оттеснив в сторону его дружка, патлатого эльфа. Тот поспешил удалиться, когда разноглазый кивнул ему.

— Ты не умеешь подкрадываться, — прозвучал заглушаемый хлопаньем множества ладоней голос.

— Я не собирался. Я хотел, чтобы у тебя появилось время для побега, — ответил Конор тихо, но так, чтобы остроухий услышал.

— Зачем мне бежать отсюда?

— Помнишь, я обещал вырвать твоё сердце, если ты обидишь гадючку?

— Разве я её обидел? — удивился эльф. Гаденькая ухмылка растянула его рот. — Я оберегал её. И тра…

Пальцы Конора сомкнулись на его локте прежде, чем прозвучало грязное слово. Пальцы другой руки впились в кожу над сердцем.

— Я действительно могу это сделать, и ты это знаешь, — прошептал он в уродливое острое ухо. — Ты предал её, — ноготь указательного пальца проткнул эльфийскую шкурку, позволяя вытечь капле вонючей крови. — Если бы она хоть как-то пострадала физически от этого, ты был бы давно мёртв.

— Она никогда не будет с тобой.

— И с тобой тоже.

Разные глаза полыхнули неприязнью. Остроухий его не боялся. Знал, что в зале, полном народа, он не прикончит его.

Но ему не зачем знать, что Конор в принципе ничего ему не сделает. Полукровка этому не обрадуется.

Аплодисменты стихли. Секунда тишины, и со сцены полилась несуразная песенка, нашедшая одобрение у публики.

— Свободен, — обронил Конор и опустил руку.

Эльф отшатнулся. Его целительная магия тут же стала латать маленькую царапину на груди. Но оторванные от камзола пуговицы так быстро не пришить. Для начала их придётся поискать.

Конор оставил остроухого разбираться с одеждой и вклинился толпу гостей. Весь последующий час он чувствовал эльфийскую вонь очень далеко.

Она появилась, когда Конор допивал второй кувшин вина. Музыканты перестали играть. И на несколько мгновений в зале стало так тихо, что он услышал журчание фонтана, спрятанное прежде гомоном голосов и музыки.

Все смотрели на неё в наступившей тишине. Так продолжалось вечность, пока народ не вспомнил, что у них есть другие дела, кроме как пялиться на полукровную дуру, нацепившую слишком красивое для неё платье.

Но…

Кто мог оторвать от неё взгляд? Кто? Кто мог не смотреть на неё, не оглядывать её всю, словно человек, шедший по жгучей пустыне неделю без еды и воды и наконец увидевший оазис?

Только слепой.

Он видел её плечи, белые и до безумия круглые, оттенённые ежевичной тканью, что алхимическим пламенем окутывала её, выделяя грудь правильной формы, узкую, чертовски узкую талию, плавно переходя из фиолетового в лиловый на бёдрах, спускаясь вниз, стекая ярким ягодным соком по ногам.

Он вспомнил её ноги. Вспомнил эти бёдра. Вспоминал всё, чтобы было скрыто от глаз этим дурацким платьем сейчас, ощущая толчки крови внизу живота. Ей не просто шёл этот цвет, вызывающий ассоциации со смородиной или ежевикой. Он обрамлял её, как долбаная рамка картину с пейзажем, он служил ей просто оправой, каким бы самим по себе красивым не был, выделяя все изгибы жаркого тела, вызывающего желание прикоснуться к нему… нет, не прикоснуться. Схватить, закинуть на плечо, удрать на край света, только бы никто больше не смел глазеть на это, кроме Конора, только бы никто не видел, насколько всё было безупречно в потомке Талака…

Эльфийки считались красивыми. В ней было меньше половины их крови. И, чёрт возьми, этого оказалось достаточно, чтобы она затмила всех, кого из остроухого сброда он встречал.

От волос, скользивших по плечам и спине чёрными крыльями, от глаз, светившихся сегодня не солнцем — диким адским пламенем, от бледных шрамов на открытых руках, частично скрытых золотыми браслетами, от неё самой веяло какой-то магией. Не волшебством, а настоящей чёрной магией, густой тьмой, что так манила, что вела за собой, обещая в своих объятиях смерть через секунду после вспышки болезненного экстаза.

Пытка. Чёртова пытка смотреть на неё в этом платье.

Он уже это всё видел. Он это всё трогал. Но почему же хочется ещё, хочется так, как никогда прежде?

Это уже начинало казаться ему правильным. Хотеть её разную. Уставшую, разозлённую, спокойную, весёлую, разбитую, только что принявшую ванну или покрытую кровью, хотеть её любую, в любое время, в любом её состоянии.

Просто. Хотеть. Её.

До сих пор.

Как будто он всерьёз думал, что, получив желаемое, потребность в ней исчезнет. Не исчезла. Стала только сильнее, до беззвучного поскуливания и поиска в каждом женском лице её лица. Когда трахаешься с очередной девкой, торопливо и быстро, и вроде всё как обычно, но… Пустота. Ничего. Не так, как с ней. Не тот пульсирующий жар холодной ночи в Зимнем Чертоге, не та высокая грудь, такая нежная и горячая, не те губы, не те руки, трогающие там, где нужно, ласкающие так, что одно только воспоминание о них причиняет боль.

Хотеть её в этом платье — словно хотеть её настоящую, со множеством оттенков и настроений. Будто этот обрывок фиолетовой ткани наконец-то пинками довёл Конора до запоздалой мысли о том, что она вся, облачённая в эти роскошные тряпки или в свою старую куртку, она нужна ему.

Нужна.

Полукровка двинулась по залу под ручку с бардом, и параллельно, но в другую сторону, пошёл Конор, едва переставляя ватные ноги. Они нашли Рихарда, который подавился слюной, увидев её. О чём-то заговорили. Почти сразу к ним подскочил здоровяк, приятель волколака по несчастью. Улыбаясь до ушей, илиар включился в разговор.

В глотке бушевал пожар, и Конор тушил его большими глотками вина.

Топтались возле неё как молоденькие самцы. Кувшин в руке Конора дал трещину.

«Просто не смотри на неё».

Грёбаное безумие.

Находиться здесь, вдыхать с ней один и тот же воздух, иметь право смотреть на неё и ничего иного…

Знал бы волколак, как он счастлив, что мог прикасаться к своей чародейке хоть каждый день. Он и не подозревал, каково это, когда грудную клетку рвёт от невозможности прильнуть пальцами к нежной скуле и сосчитать губами все неровности идеальной кожи.

Как же он горел сейчас…

Скоро здоровяк-илиар растворился в толпе, а потом и Берси, соблазнённый танцевальными мотивчками. Конор держался подальше, зная, что она учует его присутствие, если сделать ещё один шаг к ней.

Пусть Рихард пока её развлекает. А он…

А что он? Просто будет смотреть?

Ему не оставалось ничего другого.

Внутренности Конора провалились вниз, когда к ним подошёл остроухий. Потом…