Лек ненавязчиво в беседах с юношей отвергал все идеи Твердолика и подолгу говорил с ним о вере — кажется, Ратмир тянулся к свету Матери. Он шёл к вере маленькими, незрелыми шагами, чувствуя неуверенность. Он не был готов. Но впереди их ждали долгие годы, и Лек поклялся, что сделает всё, чтобы Ратмир стал не просто правителем Лутарийских княжеств, а сыном Матери. Князем, избранным светом.

Служитель вновь сложил руки в молитвенном жесте и поднял голову к статуе.

— Великая Матерь… Защити нас всех от зла, — вымолвил он дрожащим от возбуждения голосом. — Снизойди к отрёкшимся, очисти души их. Они страдают, Матерь. Их тело — язва, омой любовью и прощением эти кровавые раны, а я предам их прах земле. Верую в тебя бесконечно, в твоё добро и всепрощение. Ты есть правда, моя вера, моя милость. В моих руках — твой пылающий клинок. Да очистит…

— …Великий Огонь нас всех от скверны, — отразился эхом от стен чужой голос.

Лек осёкся и обернулся. Из темноты выплыла фигура и мгновенно обрела сияние ярче, чем свет тысячи свечей.

— Вестник… — охнул служитель и опустился на колени.

— Полно тебе, сын мой, — произнёс дух. — Встань.

Лек послушно поднялся на вялые ноги, но не осмелился посмотреть на посланника Матери. Тот, освещая своей аурой чуть ли не весь зал храма, проплыл к жаровне и обратил взгляд к изваянию.

— Ты выполнил мою просьбу? — спросил вестник.

— Да… д-да… Конечно, — запинаясь и глядя в пол, выдохнул Лек. — Мы установили душителей в округе, за пределами города. И… Братство поймало сбежавших узников. Всех до единого.

— За три дня? Прекрасно, сын мой, — дух вернулся к служителю. Он ступал невероятно легко по полу, будто летел. — Твои труды заслуживают награды.

— Я получил награду.

— Я говорю не о недавнем поражении врагов Церкви, — отозвался посланник. Его голос шелестел бархатом, тихий и нежный, а речь напоминала пение ребёнка. — Есть кое-что близкое и знакомое тебе, но ныне, к сожалению, находящееся далеко от тебя. Матерь хочет отблагодарить тебя этим. А мне под силу добыть её дар.

У Лека закружилась голова. Ноги подкашивались и не держали его. Он всегда ощущал себя взволнованно рядом с вестником.

— Что это? — прошептал он.

— Посмотри на меня, сын мой.

Лек с трудом поднял взгляд. Посланник вскинул призрачную руку и отбросил белоснежный капюшон, открывая лицо немыслимой красоты. Служителя ослепил ореол золотого света, венцом лежавший на каштановых кудрях. Он не сразу решился опустить глаза ниже, а когда сделал это, то едва не потерял сознание, встречая бессмертный взор.

— Братство так и не нашло ту ведьму. Её нет на этой земли, она сбежала за море, — золотисто-карие глаза излучали неземную силу. — Но я знаю, где она. И отыщу её для тебя.

— Ты… убьёшь её?

— Я не убиваю людей. Я исцеляю их души, — мягко поправил посланник. — Как и ты. Ведьма достанется тебе.

— Почему?

— Она не просто ведьма, которая знает слишком много. Она — та самая, ради которой старец пожертвовал своей жизнью, — свет глаз посланника сделался ярче. — Вырвавшаяся у тебя из рук и пробывшая на свободе непозволительно долгое время. Уверен, ты примешь её в качестве дара.

— Да, вестник… — Лек снова припал к полу, низко кланяясь. — Её душа более прочих нуждается в очищении.

Смех проскользнул в прежде сдержанный голос духа:

— Так я и думал.

В следующий миг он растаял. Сияние посланника распалось на золотистые частницы, поднявшиеся роем светлячков к далёкому потолку храма.

Лек ещё долго стоял на коленях, вспоминая каждый миг этой неожиданной встречи.

Когда Рихард попросил Фанета предоставить какую-либо свободную площадку, где можно будет свободно пофехтовать и не снести мечом уйму скульптур и дорогих руаншитских ваз, заполонивших буквально все комнаты в гостевом дворце, как мошкара болото в жаркий день, тот направил его в тренировочный двор возле казарм. Туда, где проходили обучение лучшие легионеры и гвардейцы царя.

Залитый утренним солнцем дворик, окружённый со всех сторон широкой галереей с узкими колоннами, мало чем отличался от того же сада в главном дворце. Разве что вместо цветов и деревьев здесь был только коричневатый песок, а заставленные столами и полками с оружием стены не украшали фрески.

Лета вытянула ноги на длинной тахте, расположенной у выхода, и подставила лицо слабому ветерку, неспособному ни на что, кроме шевеления волос на макушке. В полдень здесь начнётся самое пекло. Рядом Берси сосредоточенно жевал финики и наблюдал за поединком. Это было необыкновенно скучное зрелище, но на порядок веселее, чем жалкое прозябание во дворце.

Не совсем восстановившийся после схватки с волколаком Рихард вертелся как змей, ровно отбивая все вспыльчивые удары Брэнна и попутно давая указания. Он двигался медленнее, чем обычно, и часто проверял, не кровоточит ли рана под повязкой на животе. Но даже при этом он был воплощением того стиля, которому мечтала научиться Лета — спокойному, холодному и быстрому. Но для этого требовалось сохранять трезвую голову во время боя, полностью отключить все мысли и чувства, и обрести ледяную расчётливость, делающую из человека посланца смерти.

Рихард провёл всю жизнь в драках и стычках. Неудивительно, что он перестал что-либо чувствовать, когда сражался.

Немного уставший Брэнн неохотно следовал его советам, несколько раз попросил паузу и выпил уже два кувшина воды. Под таким раскалённым солнцем Лета бы и сама утомилась.

Она вообще не понимала, почему решила прийти сюда. Иветта вновь пропадала у Тамарисы, обучаясь загадочному способу колдовать без Первоначала. Марк куда-то делся во время завтрака. Не было и Конора, всегда встававшего позже всех. Навестить Актеона тоже не представлялось возможным — он и царица спали в это время, а Лета пока не почувствовала себя настолько дома, чтобы расхаживать по всем комнатам во дворце в любое время дня и ночи.

Она бездумно ковыряла еду в тарелке, не представляя, чем ей заняться, когда Рихарду пришла в голову мысль, что они давненько не тренировались. И лучше бы они так и остались в трапезной вместо этого вымученного поединка, во время которого Брэнн совершенно потерялся и не знал, куда деть свои руки с мечом. Через какое-то время даже Берси стало грустно на это смотреть.

— Как успехи у Иветты? — спросил он, деликатно оставляя косточки от фиников на салфетке, а не выплёвывая их прямо под ноги, как это делала Лета.

Ну, просто образец культуры. Берси прекрасно вписывался в плеяду илиарской знати, населявшей дворец.

— Она мастерски обходит эту тему стороной, когда я спрашиваю, чем они там с Тамарисой занимаются, — ответила девушка и пожала плечами. — Кажется, ей не по душе то, что происходит на этих уроках.

— Ещё бы. Она пыталась отыскать что-то, способное остановить Инквизицию, а пришлось учиться какой-то непонятной магической ерунде. И то неизвестно, поможет ли это.

— В любом случае магов спасёт войско Фанета. Оно же доберётся и до верхушки зла.

— То есть, ты не веришь, что наши находки о Ткачах принесут пользу?

— Я никогда в это не верила, — заметила Лета и сунула ладонь в тарелку на коленях барда, набирая горсть фиников. — Слушай, а они такие сладкие.

— Мне сказали, что этот сорт выращивают только в Арлавиках.

— Ага, но собирают почему-то вон с тех деревьев перед воротами.

Берси нахмурился, мысленно проверяя правдивость её слов. А Лете было по барабану, где росли эти финики. Она смотрела на Рихарда и перекатывала во рту приторную косточку. Оставленный Марком на бледном лице синяк начинал желтеть. Рихард попросил Лиама как можно скорее залечить рану, но лицо трогать не давал. Напоминание? Не в его духе.

Она так и не заставила себя поговорить с Рихардом на эту тему. Это, конечно, не её дело, но Иветта была её подругой, единственной, и вот такое поползновение сблизиться с чародейкой вызывало подозрения. Она начинала путаться, и Лете это было хорошо знакомо. Но магичка пока не понимала, куда её несло, так чторазумнее было пообщаться с Рихардом. С другой стороны, он уже большой мальчик, он должен понимать, что некрасиво заглядываться на чужих женщин, которые ко всему прочему вдвое младше него.