— Неужели?

— Многие видят повод для войны, — пояснил Дометриан. — В конце концов, чародеи Оплота могли бы стать нашими союзниками, да и все другие, кто хочет спастись от новых порядков. Эти беженцы только укрепили бы нашу позицию среди других государств. Фанет и вовсе полон желания сравнять все города людей с землёй. Он прикрывается защитой магов, но ты и я прекрасно знаем, что чародеи его интересуют мало.

Кинтия помолчала немного, обдумывая сказанное Дометрианом.

— Мы можем остановить кровопролитие в землях людей, мой царь, — наконец проговорила провидица. — У нас хватит на это средств.

— Мы прольём тем самым больше крови.

— Нет, если наши корабли пристанут к берегам Великой Земли лишь для того, чтобы забрать беженцев, а не разжигать огонь войны.

Теперь настал черёд Дометриана молчать, задумчиво переводя взгляд с Кинтии в окно и обратно. В её словах была доля правды, но такое предложение следовало тщательно взвесить и обдумать, что царь и старался делать. Самой Кинтии с трудом удавалось унять гнев, бурливший в ней с того самого момента, как она узнала о событиях в Лутарийских княжествах. Дело было даже не в том, что она понимала чародеев и воспринимала их боль и унижение как свои собственные. Она сама прошла через тьму недопонимания и жестокость окружающих, через ад, который устраивала ей её же семья — ад, причиной которому стали её магические способности, о которых в её родной непросвещенной деревне никто и не слышал. Но Инквизиция жестоко наказывала не только магов. Под их плеть и огонь попадали невиновные. Тут уж совсем сложно было сохранять трезвую голову.

Кинтия наблюдала за царём и надеялась, что он примет мудрое решение.

— Там моя дочь, — вдруг сказал он, бездумно уставившись перед собой. — Если с ней что-то случится… К тому же Оплот… Чародеи всегда стремились добиться мира между илиарами и людьми, а теперь оказались жертвами последних. Это не наша война. Но отвернуться от нуждающихся равносильно тому, чтобы своими руками обречь их на гибель.

— Фанет во многом прав, — вставила Кинтия. — Просто… Просто представь, если Инквизиция так сильна сейчас, что произойдёт после того, как она искоренит магию в княжествах? Для Матери Света существует только человечество. Все другие — гномы, эльфы… Они враги людям.

— Они не доберутся до Грэтиэна, — возразил царь. — Эльфы находятся под моей протекцией. Человек, что ведёт сейчас Церковь, отнюдь не дурак. Он не станет связываться с нами.

Кинтия вздохнула, не сумев скрыть своего разочарования.

— Неужели ты ничего не предпримешь? — вырвалось у неё.

Дометриан долго смотрел на супругу, прежде чем поднялся с места и подошёл к ней.

— Подобные решения требуют времени, — сказал он и протянул к ней руки. — Выбор между тем, чтобы вмешаться или, наоборот, остаться в стороне, уже не в первый раз возникает передо мной. И всегда я думаю о тех жизнях, которые могу сохранить, если не стану ввязывать себя и моих подданных в такие конфликты.

Кинтия позволила ему обнять себя, ощущая на спине его горячие руки. Ей иногда казалось, что по венам царя текло тепло настоящего солнца. Его кожа никогда не бывала холодной.

— Подумай о тех жизнях, что ты можешь спасти, вмешавшись в бесчинства Инквизиции, — проговорила она, отстранившись. — Благодаря илиарам, те, кто участвовал в Битве у Хребтов Безумца, уцелели, а Орден Аррола был уничтожен навсегда. Илиары помогли людям. И сегодня мы можем помочь им ещё раз, отбив у Инквизиции Сапфировый Оплот.

Дометриан не ответил, но Кинтия знала, что её слова были достаточно убедительны. Если уж Фанет не мог повлиять на царя, то слова провидицы и страх за свою дочь сделают своё дело.

Она подошла к окну, вдыхая пропитанный морской солью воздух. Когда-то она мечтала жить возле моря. Жить в великом городе Сфенетре, где жизнь ни на миг не затихала, где утром будил шум суетливого рынка, а ночь опускалась на землю под звуки кифар; где улицы патрулировали легионеры, а в гавани собирались торговые корабли множества других стран; где жар золотого солнца смывался сладкой солью Жемчужного моря, а зимой после долгих месяцев засухи с неба проливались тёплые спасительные ливни.

Она столько лет молила Алайдею избавить её от страданий, а получила куда больше. Боги даровали исцеление от ран прошлого и гостеприимство этого удивительного города. Более того, они позволили ей обрести семью.

— Помнишь моё видение о твоём сыне? — спросила она, обернувшись к царю. — Знаешь, почему я не видела лица матери, только тебя и младенца?

Дометриан поравнялся с ней.

— Потому что сама была ею, — сказал он, положив ладонь на заметно округлившийся за несколько месяцев живот Кинтии.

Провидица улыбнулась.

— Раньше я совсем не представляла себя кем-то другим, кроме как неумелой магичкой, — проговорила она и подняла глаза на Дометриана. — А теперь я царица Китривирии и мать будущего наследника трона. У богов были очень странные планы на меня.

— Нет в этом никаких замыслов богов, — Дометриан поправил локон её волос, убрав его за ухо, и провёл пальцем по щеке. — Разве они могут заставить смертного полюбить?

В ответ на невысказанное признание она спрятала лицо у него на груди, обвивая его руками за талию. Может быть, не боги были причиной её счастью. Какая разница, когда одни лишь его объятия — словно отчий дом, которого у неё никогда не было.

***

В иссушенном солнцем и многими годами овраге было пусто. Никаких руин, камней, обломков, ничего из того, что могло указывать на присутствие Ордена Превосходящих. Кратер, заполненный лишь серо-белым песком, который был похож на пепел, простирался на целые километры. И всё же можно было почувствовать что-то странное, спускаясь в Пуст по крутому склону — лёгкое покалывание кожи, словно теми же самыми песчинками, горячими от солнца и сухими. Была ли это магия, или просто ветер разносил песок по всему кратеру, подобно маленькому вихрю, никто не мог знать наверняка.

С самого появления здесь Иветта нарезала круги по кратеру, выставив перед собой маленькое стёклышко в серебряной оправе, которое, повинуясь её заклинаниям, послушно парило в воздухе. Казалось, стёклышко само выбирало направление, а магичка следовала за ним, периодически замирая и закрывая глаза. Лета следила за её передвижениями по оврагу, не переставая зевать. Хоть диаметр Пуста был так огромен, что зрение не могло его охватить целиком, Иветта изначально избрала определённый квадрат площадью в сотню метров и уже второй час бродила по нему, пытаясь нащупать хоть какие-нибудь следы Ордена. Все остальные не делали никаких попыток помочь ей. Да и чем? Иветте и её парящему в воздухе прибору было виднее, что и где искать.

Лета обернулась, поглядев на распластавшихся на песке Марка и Родерика, лениво о чём-то переговаривающихся. Те тоже не разделяли энтузиазма Иветты. Настолько, что проголосовали за внеплановый привал возле Толички, самой большой речки Траквильского леса, которая впадала в великую реку Антангу в княжествах. Лета и сама была не прочь искупаться. Остановка затянулась на весь день, а ведь они должны были ещё вчера вечером вернуться в Кривой Рог. Никого это не волновало, кроме, разумеется, Иветты. Магичка чуть ли не бегом проделывала весь путь до Пуста, так что радости от вчерашнего дня она не испытала.

Лета вздохнула. С одной стороны она понимала подругу. Но отрешённость, возникшая после приезда в Грэтиэн, сохранялась и по сей день. Ей было жалко магов и в то же время совершенно плевать. Инквизиция никогда не была её заботой, и единственное, что ей следовало сделать в нынешнее время — просто сбежать от неё подальше. Удивительно то, что в ней вновь пробудилась способность радоваться простым вещам: вчерашней охоте с Марком, плесканию в речке, сладкому сну под открытым небом в лесу, который давно стал для неё домом. К метаниям Иветты она относилась даже скептически.

Лета ещё потопталась на месте, наблюдая за блужданиями магички, затем подошла к Марку и Родерику. Они открыли глаза, лишь когда девушка заслонила им солнце, и оба сердито уставились на неё.