Очередная встреча с таким гонцом подсказала Командору, как действовать дальше. Наезженный тракт проходил вблизи Старого Бора, и местами, уже в ста шагах от дороги, начинались заросли, в коих мог укрыться небольшой отряд.

Дождавшись, когда дорога на время опустеет, фон Велль приказал своим людям свернуть в лес и, спешившись, затаиться в кустарнике. Замысел Командора был прост, но действенен: убить из арбалета одинокого всадника, проезжающего по дороге, и оставить лежать на виду, чтобы на него наткнулся первый встречный разъезд польской стражи.

Старший в дозоре наверняка отправит вдогонку за Воеводой одного из своих солдат, а тот, получив известие о гибели гонца, не преминет повернуть отряд к месту убийства.

Воевода не успел отъехать далеко, и легкий конник быстро его догонит, в том Руперт не сомневался. Но быстрое возвращение Самборского Владыки несло опасность для самого фон Велля и его людей. Посему прежде чем поляки найдут убитого, он должен будет увести свой отряд вглубь леса и добраться тайными тропами до мест, где встреча со стражниками будет ему не страшна.

Укрывшись в придорожном кустарнике, фон Велль стал готовиться к осуществлению задуманного. Пока один из его солдат уводил вглубь леса лошадей, чтобы те не выдали ржанием сидящих в засаде, двое других готовили к стрельбе дальнобойные самострелы.

Были извлечены из седельных сумок и просторные двуцветные плащи, серые с одной и белые с другой стороны. Вывернутые белой изнанкой наружу, они не только согревали схоронившихся в зарослях тевтонцев, но и делали их незаметными на снегу, что было сейчас особенно важно.

Приняв из рук оруженосца расчехленный арбалет, Руперт невольно им залюбовался. Это была мощная, красивая машина убийства, одинаково удобная и для конника, и для пехотинца.

Лук из гибкой стальной полосы и свитая из бычьих жил тетива толщиной в палец позволяли пробить каленой стрелой с двухсот шагов любые доспехи. Искусно же выкованный рычаг для натягивания тетивы — в мгновение ока наложить ее на стопор, не прибегая к громоздкой, отнимающей уйму времени лебедке.

Самострелы Готфрида и других солдат выглядели проще, но и они мало уступали оружию фон Велля в силе и точности боя. Командор бдительно следил за тем, чтобы всякая хорошо зарекомендовавшая себя новинка становилась достоянием Тевтонского Братства, и не жалел средств на приобретение у лучших механиков Европы их смертоносных детищ.

Взведя рычагом тетиву, Руперт уложил в желоб самострела короткую толстую стрелу с граненым железком. Заводя ее под прижимную планку, рыцарь невольно усмехнулся. В отличие от всего остального его снаряжения, стрела была сделана не европейскими мастерами. Наконечник тяжелого, с кожаным оперением болта был откован в Московии и хранил клеймо известного русского мастера.

Когда-то фон Велль по случаю приобрел с десяток таких стрел и с той поры не расставался с ними, ожидая подходящего случая, чтобы их применить. Теперь как раз пришло время…

Он представил выражение лица Воеводы, обнаружившего в теле гонца стрелу московской работы, и внутренне рассмеялся.

Да, Бутурлину при встрече с ним теперь может позавидовать лишь безумец! Старый поляк едва ли соблаговолит выслушать его увещевания в непричастности Москвы к сему убийству и, скорее всего, потащит московита на дыбу!..

Подумав об этом, фон Велль отдал две другие московские стрелы своим подчиненным. Чем больше их вонзится в мишень, тем большую ярость это вызовет у Самборского Владыки. Зная, что промах недопустим, он взял в помощники того из кнехтов, который слыл лучшим стрелком.

Не сомневался он и в меткости Готфрида. Вот только выражение лица, с которым тот принял стрелу, не понравилось фон Веллю. Оно свидетельствовало о том, что сомнение в правоте затеянного дела, возникшее у юноши в ночь убийства посла, не отпускает его по сей день.

Теперь совести Готфрида предстояло выдержать еще одно испытание: ему поручили убить человека. И не в честном поединке, а стрелой из засады, как убивают врагов лишь язычники да безбожные сарацины!

Руперт видел колебания юноши, доселе не проливавшего чужой крови, но твердо решил не отменять приказ. Рано или поздно, Готфриду придется сразить врага, так уж лучше пусть сделает это сейчас, без угрозы для собственной жизни. Тем более, что прикончить человека стрелой гораздо легче, чем вогнать ему в грудь копье или снести мечом голову. Главное — не промахнуться…

…Крестоносец перевел взор на дорогу в ожидании путника, достойного быть принесенным в жертву большой политике Ордена. Но объездной тракт, с которого тевтонцы свернули в лес, обезлюдел, словно кто-то предупредил проезжающих о планах фон Велля.

День был морозный, безветренный и тихий. Старый лес дремал под бирюзовым небом в торжественном безмолвии, и на дороге не появлялось ни всадника, ни обоза. Это было довольно странно, и рыцарю на миг почудилось, что Господь не одобряет его намерений, делая все, чтобы Руперт отступил от них.

Он поднял глаза к небу, прося о знамении, которое опровергло бы эту мысль или подтвердило ее правоту. Но небеса молчали. Им будто вовсе не было дела до происходящего на земле, и, прождав немного, Руперт рассудил, что сомнения его напрасны.

Нет, Всевышний не препятствовал планам своего слуги, напротив, он всемерно способствовал их осуществлению. И Руперт убедился в этом, когда на дороге со стороны Самбора, наконец, показались всадники. Двое из них, правда, были простыми жолнежами, но третий, судя по доспехам, явно принадлежал к шляхте.

Сердце Командора радостно затрепетало, когда в стремительно приближающемся знатном воине он узнал племянника Воеводы. Ему, наконец, стал понятен божий замысел.

«Вот почему Господь медлил, — пронеслось в голове у фон Велля, — он освобождал дорогу от обозников и солдат, чтобы послать мне более жирную добычу! Смерть шляхтича ударит по дружбе Унии и Москвы больнее, чем гибель десятков простолюдин! Знать Унии возмутила смерть Корибута? Что ж, поляки, вот вам еще повод для возмущения! Считайте сие убийство платой за Грюнвальд!»

— Тот, в блестящих доспехах, — мой! — с ледяной усмешкой сказал он подручным. — А вы берите на себя двух других. Господь услышал мои молитвы!

Фон Велль вскинул к плечу арбалет, целясь сквозь переплетение ветвей в молодого поляка, не помышлявшего о нависшей над ним опасности.

— Опустите арбалет, Брат Руперт, иначе я сам выстрелю в вас! — раздался над ухом Командора звонкий молодой голос.

Слова эти прозвучали для рыцаря столь неожиданно, что он замер от изумления, так и не спустив тетиву.

— Вы не ослышались, Брат Руперт, — произнес тот же голос, который невозможно было спутать ни с одним другим, — если вы не опустите оружие, я буду вынужден всадить в вас стрелу!

Фон Велль обернулся, не веря своим ушам. Молодой оруженосец, стоя неподалеку от наставника, целился в него из арбалета. Позиция для стрельбы была отменная: и рыцарь, и трое кнехтов, сгрудившихся вокруг своего господина, были у Готфрида на прицеле. Конечно, убить он мог лишь одного из них, но сей факт не прибавлял крестоносцам радости.

— Ты, видно, повредился умом, Готфрид! — холодно произнес Руперт, с трудом приходя в себя от нежданной дерзости подчиненного. — Как ты смеешь мне угрожать? Или ты забыл, кто я, кто ты и что мы здесь делаем?

— Нет, Брат Руперт, я хорошо помню об этом…

— Значит, ты забыл то, о чем мы говорили, возвращаясь с лесной заставы? О том, что в борьбе с врагами Ордена и Веры все средства хороши!

— И это я помню, — кивнул головой юный оруженосец.

— Тогда в чем дело?! — вышел из себя Руперт.

— В том, что я не позволю достойному рыцарю, служившему мне образцом храбрости и чести, превращаться в грязного убийцу, стреляющего в жертву из-за кустов! Не дам пятнать священное дело Ордена, носящего имя Пречистой Девы!

«Мальчишка, и впрямь, сошел с ума, — подумалось фон Веллю, — обойти бы его сейчас с боков или броситься сзади и отобрать арбалет!..»