— Видит Бог, я сам не великий почитатель Москвы. В последней из войн Московия отняла у моего рода часть исконных литовских земель, и если бы путем войны их можно было вернуть, я бы сам ратовал за такую войну. Но бывают войны, в коих нельзя ничего приобрести, а можно лишь потерять.

Нынче война с Московией нам не нужна. У Королевства много врагов на севере и западе, а с юга подступают турки. Было бы опрометчиво заводить себе врага еще и на востоке. Нет, война с Москвой не в наших интересах…

— То же самое можно сказать и о Москве, — добавил Сапега.

— Ты это о чем, пан Лев? — поднял на него глаза Ян Альбрехт.

— Я хотел сказать, Государь, что Московии война с нами нужна не больше, чем нам…

— Это отчего же? — прервал старого шляхтича нетерпеливый Казимир. — Сколько веков московиты кусали нас, точно псы, а теперь вдруг потеряли интерес к нашим землям! Особенно теперь, когда у нас столько недругов!

Поскольку на севере, западе и юге у нас враги, большую часть войска нам приходится держать там, в то время как восточные рубежи Унии остаются почти без защиты. И если московиты внезапно нанесут удар на востоке, мы не сможем достойно им противостоять!

Да для них сейчас самое удобное время выступить против нас! Это та самая стратегия, пан Лев, которой ты меня сам столько лет учил!

— Боюсь, королевич, ты невнимательно слушал мои уроки, — мягко возразил, старик. — Чтобы решиться на кого-либо напасть, нужно быть уверенным в том, что в это же время на тебя не нападут другие.

А у Великого Московского Князя такой уверенности нет. С востока ему грозят татары, с юга — турки, с севера — шведы, причем, нет никакой гарантии, что в ближайшее время они сами не двинутся на Московию войной.

Мы с Княжеством находимся в положении воинов, вынужденных биться спина к спине, отражая с обеих сторон вражий натиск. Если падет один из них, то и другому долго не продержаться. Так зачем вредить тому, кто прикрывает тебе спину?

Королевич гневно фыркнул, но не нашелся, что возразить по существу.

— Московского Князя, конечно же, нельзя назвать другом Унии, — закончил Сапега, — но он не враг самому себе. Война с нами подорвет его собственные силы и заставит оголить восточные рубежи, а на это он никогда не пойдет…

— Ты прав, — согласился с ним Ян Альбрехт, — я и сам чую, что Москве нет прока в смерти Князя Жигмонта. Но почему тогда все указывает на причастность Москвы к его гибели?

Князя убил бывший вассал Московского Владыки, другой его слуга, по словам Самборского Воеводы, задержанный в остроге, скрылся, словно вор, неведомо куда. Будь он невиновен, разве бы сбежал в леса к разбойникам, спутался с врагами нашей державы?

— В сей истории, и впрямь много дивного, — вновь вступил в разговор Радзивилл, — но, может быть, это оттого, что часть правды от нас сокрыта. Самборский Воевода — честный и храбрый рыцарь, но в державных делах он мало смыслит. К тому же, всем известна его нелюбовь к Москве.

Как я уже изрек, я сам не питаю к ней добрых чувств, но моя неприязнь не мешает мне трезво смотреть на вещи. А пан Кшиштоф, насколько я его знаю, никогда не мог переступить через свои чувства.

Не думаю, что он стал бы оговаривать московского боярина, но когда берешь в поводыри ненависть, многих важных вещей просто не замечаешь.

То, что боярин сбежал из Самбора, свидетельствует против него, как, впрочем, и его чудесное спасение из лап Волкича. Но оно не доказывает его причастность к смерти Корибута.

К тому же, Владыка Московии не настолько глуп, чтобы поручать убийство людям, идя по следу коих, можно добраться до него самого.

Если бы ему, и впрямь, понадобилось убрать Жигмонта, он бы нанял убийц, чье участие в деле не бросило бы тень на Москву. Да и Волкич — не тот человек, что станет стараться для Московского Князя. На Москве его не ждет ничего, кроме плахи…

— Выходит, Волкича нанял тот, кому выгодно, чтобы мы обвинили в смерти Корибута Москву, — подытожил Сапега, — только вот кому это больше на руку? В нашей ссоре с Москвой заинтересованы и шведы, и турки…

— Не говоря о Ливонцах и нашем добром вассале, Тевтонском Ордене, — невесело закончил за него Ян Альбрехт. — Уж кто-кто, а Великий Магистр спит и видит, как мы вступаем в войну с Москвой!

— Что бы там ни было, Жигмонта убил беглый московит! — гневно сверкнул глазами Казимир. — И в первую очередь нам нужно пройти по московскому следу!

— Ты прав, королевич, — согласился с ним Радзивилл, — только дело это темное, и Самборскому Воеводе в одиночку с ним не разобраться. Посему, Государь, нужно послать в Самбор человека, менее предвзятого к Москве, чем Кшиштоф, и пусть он разузнает все подробности сего дела. Этим человеком могу быть я или пан Лев.

— Лучше, чтобы им был ты, пан Януш, — кивнул Сапега, — а я для себя присмотрел иное дельце. Если ты мне разрешишь, Государь, я завтра же отправлюсь в Москву и сообщу Московскому Князю о скорби Польского Короля.

От твоего имени я предложу ему сообща заняться поисками убийц Корибута. Так или иначе, ему придется дать мне ответ, а я буду слушать, как и что он будет говорить…

…Московский Князь — человек неглупый, но притворщик из него никакой. И если он станет лгать, я это замечу…

— Что ж, пан Лев, ты рассудил мудро, — кивнул ему Ян Альбрехт, — но мне бы хотелось большего. Я желаю сам взглянуть в глаза Московскому Владыке. Посему я предлагаю ему встретиться со мной, и не где-нибудь, а на наших землях, в Самборе. Если совесть Князя чиста, он не сможет ответить отказом на мою просьбу.

— А если он все же не согласится приехать в Самбор? — с сомнением поднял бровь Радзивилл. — Что нам делать тогда, Государь?

— Решим по ходу дела, — завершил совет Ян Альбрехт, — пусть он даст какой-либо ответ. А там видно будет!..

— Лихо же мы ускользнули из лап Воеводы! — рассмеялся Газда, отхлебнув из кожаной баклажки крепкой хмельной браги. — Спасибо, побратимы, что не оставили в беде! Даст бог, и я когда-нибудь отплачу добром за вашу услугу!

— Пустое, — покачал убеленной сединами головой Тур, — какие счеты могут быть между своими! Вспомни, сколько раз сам выручал других. Что же нам оставалось делать, когда ты в беду угодил?

— А ты что не радуешься, брат москаль? — обернулся Газда к Бутурлину. — Хлебни бражки, сразу на душе полегчает!

— Не рано ли радоваться? — отстранился от протянутой фляги Дмитрий. — Мы теперь вне закона, скрываемся в лесу, яко тати, а Волкич по-прежнему на свободе, быть может, ищет новую жертву! Как только стихнет вьюга, нужно выступить на его поиски…

— Ну, и где ты его собираешься искать? — страдальчески поморщился Газда. — Лес вон какой огромный, а ты сих мест не знаешь. Да и как ты захватишь в плен Волкича, если тебе приведется с ним свидеться?

У него десять конных душегубов с луками да саблями. А у тебя ни коня, ни клинка, ни ножа засапожного! Вспомни, как минувшей ночью мы на одной лошадке добирались от Самбора до леса…

…Не ты его — он тебя в плен возьмет при встрече. Хотя, зачем ты ему нужен живой? Сложишь голову ни за что, и все тут!

— Мест здешних я, и впрямь, не знаю, — согласился с казаком Дмитрий, — но они хорошо знакомы тебе. Что до оружия, то мне хватит одной сабли или палаша, коих у вас немало припасено. Да и не один я пойду на Волка: нас тут четверо, а четверо против десяти — уже что-то!..

— Ты что, москаль, белены объелся? — фыркнул молчавший доселе Чуприна. — Мало тебе, что из темницы вызволили, собственной жизнью рискуя, так ты еще хочешь, чтобы мы за тебя головы сложили?! Каков молодец! Да я ради тебя пальцем не пошевельну!

Когда ты наверх по веревке поднимался, желание у меня было ножом тебя в шею ударить. Если бы не брат Газда, так бы и садонул!

— И получил бы от меня кулаком в зубы! — прервал его бурную речь Газда.

— Это за что же, брат? — не на шутку обиделся Чуприна. — Разве не его вина в том, что ты в темницу загремел и с жизнью чуть не расстался?