Сопровождающий Дмитрия Газда нес следом за ним длинный меч. Каждому из бойцов полагалось три перемены оружия, в качестве оружия последнего шанса Бутурлин взял с собой «летучий змей», принятый королевскими судьями за разновидность кистеня.

Фон Велль ждал его на другом конце поля, под сенью шатра, над которым хищными змеиными языками вились черно-белые Орденские вымпелы. Тевтонец был одет в блестящие латы, обнимавшие с ног до головы его стройное, мощное тело, двое кнехтов суетились подле господина, подтягивая шнуры и ремни рыцарского доспеха.

Но внимание Дмитрия было приковано не к противнику. Он знал, как и в чем будет сражаться против него фон Велль, и боевые приготовления немца не вызывали у него интереса.

Взор московита был обращен в сторону помоста, с коего Король и его гости намеривались следить за ходом поединка. Они должны были вот-вот появиться, и Дмитрий рассчитывал увидеть среди них Эвелину.

Звуки труб возвестили миру о появлении Польского Монарха и его свиты. Из ворот крепости выехала конная процессия во главе с Яном Альбрехтом, Сапегой и Воеводой.

За ними следовал Великий Князь в окружении своих бояр, завершала же процессию Орденская делегация под предводительством Великого Магистра.

Сердце Дмитрия радостно забилось, когда среди рассаживающихся на помосте вельмож он увидел любимую. Окруженная раззолоченными сановниками королевства, она в своем скромном траурном наряде была заметна издалека.

Отделившись от королевской свиты, к Бутурлину подъехал Кшиштоф. Как распорядитель ордалии, он был облачен в боевые доспехи, а двое жолнежей несли следом за ним его шлем и щит.

— Ну что, боярин, готов к бою? — осведомился он у московита. — Чай, не жмет кольчужка? Ты бы все же взял щит. Погляди, тевтонец супротив тебя в железе весь вышел!

— Мы о том давеча толковали, Воевода, — ответил Дмитрий, — для меня быстрота важнее брони.

— Как знаешь… — повернув коня, Кшиштоф поскакал к шатру Командора. По правилам Божьего Суда, он должен был удостовериться в готовности обоих участников ордалии к поединку.

_____________________

— Тебя знобит, княжна? — вопросил у Эвелины Ян Альбрехт, заметив нервную дрожь девушки. — Может, тебе лучше вернуться в замок?

— Все хорошо, Государь! — княжна попыталась улыбнуться, но губы ее не слушались. — Просто морозно…

— Принесите княжне шубу! — повелел слугам Король. — Если тебе что-нибудь нужно, говори без стеснения!

— Благодарю, Государь… — поклонилась Властителю Эвелина.

На самом деле княжна чувствовала себя из рук вон плохо. Минувшую ночь она не смыкала глаз, моля Пречистую Деву уберечь любимого, и теперь от усталости едва держалась на ногах.

Эвелина крепилась, как могла, но мертвенная бледность и красные от бессонницы глаза выдавали ее состояние.

Шатер, натянутый над помостом, и теплая шуба в какой-то мере защищали девушку от порывов ветра, но ничто не могло избавить ее от страха за жизнь Бутурлина.

Не лучше чувствовал себя и Великий Князь Иван. Его судьба, равно как и грядущее его державы, зависела от исхода одной-единственой схватки, и это отнюдь не прибавляло радости Московскому Владыке.

Иван был уверен в смелости и преданности Бутурлина, но сомневался в том, что Дмитрий сможет одолеть ставленника Ордена, убившего на своем веку немало богатырей.

С минуты, когда королевские гости заняли места на возвышении под балдахином, Князь чувствовал на себе сверлящий взгляд тевтонского Магистра, отчего ему было еще более неуютно.

Глава Ордена, казалось, заранее торжествовал, предвкушая победу Командора и следующее за ним посрамление Москвы.

— Тебе тоже морозно, брат? — обратился к Ивану Ян Альбрехт, от внимания коего не укрылось скверное настроение Князя. — Я велю слугам принести вино. Настоящее Бургундское, из моих запасов, ты, верно, такого, не пробовал!

Кравчий бросился исполнять повеление Государя, и вскоре всем гостям на подносах были поданы кубки, наполненные душистой рубиновой жидкостью.

— Вкуси, брат, и тебе не захочется пить ничего другого! — улыбнулся Князю Польский Владыка. — На вкус и запах — истинный нектар!

— А на цвет — чистая кровь… — ответил, вертя в пальцах кубок, Иван.

— Цвет жизни… и смерти! — откликнулся, пригубив вина, фон Тиффен. — Отведай, Князь. Тебе, верно, нескоро придется пить такое!..

Иван побледнел от гнева, но промолчал. Чтобы не быть невежей, он сделал глоток из кубка. Жидкий огонь с медовым привкусом опалил ему небо, пылающей лавой устремился в желудок, взрывая сознание и наполняя душу упрямой, неодолимой силой.

— Верно, цвет жизни и смерти, — произнес он, с насмешкой глядя в блеклые глаза крестоносца, — только вот чьей, Магистр?

Фон Тиффен стиснул в ярости остатки зубов. Мерзкий схизматик осмелился дерзить ему даже перед лицом смерти! Костлявая рука старца исподволь потянулась к мечу.

— О том знает лишь Господь! — вмешался в разговор Сапега, видя, во что может перерасти дегустация вина. — Искренне надеюсь, что ордалия расставит все по своим местам!

— Мы все на это надеемся, — подвел итог сказанному Ян Альбрехт, — пускай же скорее восторжествует истина!

_____________________

Готовясь к ордалии, Руперт фон Велль не стал изощряться в выборе оружия. Он и так знал, что владеет лучшими из ведомых средств нападения и защиты.

Двух копий, двуручного меча и кинжала ему должно было хватить с лихвой для победы над зарвавшимся московским коротышкой.

Едва кнехты закончили подгонку ремней и шнуров доспеха, рыцарь сомкнул на шее горловину шлема и опустил наличник, лязгнувший стопорной пружиной. Теперь он видел мир через узкую, раздвоенную щель, а студеный воздух вдыхал сквозь мелкие дырочки в нижней части забрала.

Ему подвели коня, походившего в доспехах на сказочного единорога, и Командор взобрался в высокое, окованное сталью седло, защищающее низ живота и подпирающее его сзади высокой лопаткой.

Один из слуг подал рыцарю щит, украшенный Орденским крестом, другой — длинное, толстое копье с граненым наконечником и стальным кругом для защиты руки.

Уложив его на крюк нагрудника, Командор выехал в поле и замер у отметины, откуда ему надлежало брать разгон.

На другом конце ристалища он видел неприятеля, чье легкомыслие казалось ему граничащим с безумством.

Весь доспех московита состоял из кольчужной рубахи и плоского черепника с бармицей, в качестве же оружия он избрал подобие глефы, требующее свободы двух рук, и посему несовместимое со щитом.

Впрочем, сумасбродство врага мало заботило тевтонца. Если боярин рассчитывал, что легкость брони даст ему в бою превосходство, — тем хуже для него! Фон Велль не прощал врагам ошибок, и Бутурлин не был для него исключением.

«Господь не даст мне проиграть битву, — подумал, глядя на татарское снаряжение Дмитрия, тевтонец, — так что, в ад, схизматик, тебе придется идти без меня!»

— Начинайте бой! — повелел Самборскому Воеводе Ян Альбрехт.

Поклонившись монарху, Кшиштоф выехал на середину ристалища и поднял над головой шестопер, призывая бойцов к вниманию.

Над ристалищем повисла напряженная тишина. Слышно было лишь, как воет над равниной злой январский ветер.

У подножия королевского помоста вновь запели трубы, и шестопер Воеводы пошел вниз, давая знак о начале схватки.

В тот же миг всадники сорвались с мест, устремляясь навстречу друг другу. Поскольку оба в равной мере спешили, сшибка произошла как раз посередине ристалища, на глазах у Короля и его гостей.

Уклонившись от копья тевтонца, нацеленного ему в грудь, Дмитрий рубонул недруга совней с левого плеча. Фон Велль отвел удар щитом, и оружие московита взмыло вверх, срезав с немецкого шлема лишь верхушки страусовых перьев.

Над ристалищем пронесся одобрительный гул. Противники стоили друг друга. Разминувшись, они помчались к дальним концам ристалища и повернули коней, готовясь к новой сшибке.