Двуглавый орел манил Князя, навевая мысли о величии и незыблемости Московской державы. Ни ворчание собственных бояр, ни нарекания чужих владык, считавших, что Иван не имеет право на византийский герб, не могли его заставить отказаться от образа дивной птицы.

И когда Князь увидел, как ярко переливаются солнечные лучи на вышитом символе могущества, как гордо трепещет на ветру державный стяг, его душу наполнила уверенность.

— Так что ты решил, брат? — вновь услышал он голос Яна Альбрехта. — Ты принимаешь мое приглашение или тебя что-то тревожит?

— Да так, безделица! — усмехнулся Московский Владыка. — Смекаю, стоит ли мне брать в Самбор дружину или нет. Ведь с тобой и твоим войском я буду под защитой лучших витязей христианского мира!

— Отчего же, непременно бери своих ратников с собой, — не захотел уступать ему в благородстве Король, — мыслимое ли дело, чтобы великий Государь отправлялся в гости без свиты!

С самого утра Самборский Воевода готовился к встрече Владык. За последние два дня он приложил немало усилий к тому, чтобы замок принял достойный вид для приема коронованных особ. Во всех гостевых комнатах ложа были застланы свежими простынями, внутренние же стены и полы отмыты до первозданной чистоты. В каминах крепости жарко пылал огонь, а замковый двор слуги посыпали чистым песком, дабы никто из именитых гостей и их свиты не поскользнулся на гололедице.

Еще с вечера Кшиштоф проследил за тем, чтобы у всех самборских жолнежей оружие и конская сбруя содержались в чистоте и порядке. Он не мог позволить, чтобы чья-либо неопрятность во внешнем виде или вооружении огорчила Государя Польши или, что еще хуже, вызвала насмешку Московского Князя.

И все же, ожидая монархов, старый рыцарь испытывал душевный трепет. Причиной тому был не страх за свое положение. Кшиштоф не особо дорожил воеводской должностью. Он с радостью сменил бы каменные стены Самбора на полевой стан у южных границ Унии, где не было нудной бумажной волокиты и где он всегда знал, где друг, а где враг.

Но Воевода понимал, какой важности события назревают и как много может изменить встреча властителей в судьбах их держав. Едва ли его заботила будущность Московии, но к грядущему своей земли он не мог оставаться равнодушным.

То, что Москва будет уличина в гибели Корибута, у Кшиштофа сомнений не вызывало, а раз так, то не вызывал сомнений и конец шаткой дружбы Унии с восточным соседом. Расстанутся ли Владыки миром или за их встречей последует новая война, можно было только гадать…

…Не меньше тревожила рыцаря и судьба Эвелины. Как поведет себя бедняжка, убедившись в том, что ее возлюбленный причастен к смерти отца? Перенесет ли она такой удар, не сляжет ли от недуга, как слегла, узнав о любовных похождениях мужа, ее покойная мать? На эти вопросы ответов у старого шляхтича не было.

Стоя с конным отрядом у подножия замка, он наблюдал за приближением Яна Альбрехта и его московских гостей. На Кшиштофе были надеты боевые доспехи, к поясу привешена широкая сабля. В руке он держал символ воеводского достоинства — увесистый шестопер. Два жолнежа несли следом его шлем с оскаленным усатым забралом и украшенный изображением вепря щит.

Рядом с Воеводой на коне восседал Флориан с развернутой Самборской Хоругвью на древке. Он еще не совсем оправился после удара булавой, но стойко терпел недуг, стараясь не выдавать дяде свою головную боль.

Кшиштофа больше всего беспокоило, чтобы племяннику не стало дурно в присутствии Владык. Однако, отпустить юношу на отдых он не мог. Законы придворного этикета требовали, чтобы помощник Каштеляна сопровождал его при церемонии въезда монархов во вверенную крепость.

Пальцы Воеводы непроизвольно сжали рукоять шестопера, когда среди свиты Московского Князя он разглядел конных лучников в татарских доспехах.

В памяти его еще свежи были воспоминания о граде стрел, обрушиваемых московитами на головы польского рыцарства в последней войне. Свежо было и чувство бессилия, пережитое им, когда он со своим отрядом так и не смог догнать отступающую русскую конницу.

То была битва за пограничные Смоленские земли, теперь же московиты пришли в его собственные владения, под стены Самборского Замка. Кшиштофа это отнюдь не радовало, но он вынужден был скрывать свои чувства.

Преодолевая неприязнь к свите Московского Князя, рыцарь двинулся навстречу Владыкам. Остановив коня в трех шагах от сборного отряда, он вежливо поклонился Королю и его гостю.

— Рад видеть тебя, пан Кшиштоф, — приветствовал его Ян Альбрехт. — Жаль только, что причиной нашей встречи стала смерть достойного Князя Корибута.

— Готов понести наказание, — опустил глаза долу Воевода, — в гибели Князя есть и моя вина. Проглядел я татя Волкича, как есть, проглядел!

— Не ты один, — печально вздохнул Король, — первым его проглядел я!

— Обменивайся мы чаще посольствами, беды, может, удалось бы избежать, — вступил в разговор Московский Князь. — Так или иначе, кто-нибудь из моих послов опознал бы и изобличил татя!

Кшиштоф одарил Московского Владыку тяжелым взглядом, но промолчал. Как ни хотелось ему уличить Князя в коварстве, он знал, время для обвинений еще не пришло.

— Ты, я вижу, Кшиштоф, многое у турок перенял, — заметив злой огонь в глазах Воеводы, перевел разговор в иное русло Ян Альбрехт. — Предпочитаешь турецкую саблю нашему мечу!

— Отчего же, Государь… — коснулся рукояти меча, привешенного к седлу, старый поляк, — …есть у меня и меч. Но он хорош против лат кольчуги…

…Турок же в ткани разные, точно в брою, одет. Конский волос, дубленая кожа и войлок смягчают удар, и он в них вязнет, редко доходя до тела. Посему прямой меч, в лучшем случае, ломает сарацину кости. А вот сабля прорезает его слоеную броню насквозь. Нужно только тянуть ее на себя, как это делают турки да татары…

— Соседи наши давно уже саблю освоили! — бросил на свиту Московского Князя сумрачный взор Воевода, — да и лук, я гляжу, тоже! Отчего бы и нам не перенять у врага то, что поможет одолеть его?

— Мы воюем с Великой Степью, сколько себя помним! — снисходительно улыбнулся Московский Князь. — Не один век осваивали ее способ ведения войн. А вам с ней только нынче встретиться довелось. Едва ли, Воевода, вы скоро овладеете навыками степняков…

— Овладеем, Княже, не сомневайся, — елейным голосом ответил, Самборский Владыка, — мы, поляки, — народ умный, переимчивый…

Пока он говорил это, сборный отряд миновал пустошь, отделявшую замок от леса, и вступил на крепостной мост.

— Добро пожаловать в Самбор, Государь! — торжественно произнес, Кшиштоф, подъезжая к распахнутым воротам. — И тебе добро пожаловать, Великий Князь!

Воеводе казалось, что, готовясь к приезду Владык, он предусмотрел все, но он ошибся. Едва Ян Альбрехт и его гость миновали арку ворот, навстречу им выбежала хрупкая женская фигурка в траурном платье.

— Государь, взываю к Вашей милости! — вскричала она, падая перед Королем на колени. — Прошу, выслушайте меня, не дайте свершиться неправому суду!

— Как я могу отказать в просьбе дочери Корибута? — изумленно вопросил Ян Альбрехт, узнавший в девушке Эвелину. — Встань с колен, дитя!

Он проворно спешился и, сорвав с себя меховой плащ, укутал им дрожащую от волнения княжну.

— Я, конечно же, тебя выслушаю, — ласково произнес он, помогая девушке встать, с колен, — не бойся, дитя! О каком неправом суде ты говоришь?

— Есть силы, желающие навредить боярину Бутурлину! — ответила княжна, метнув гневный взгляд в Воеводу. — Посему я прошу, Государь, не слушайте никого, кроме меня! Я одна знаю правду о гибели моего отца и о том, как храбро защищал его Бутурлин!..

Ян Альбрехт перевел взор на своих спутников. Воевода тяжело засопел, и Королю стало ясно, какие силы желают навредить боярину. Зато в глазах Московского Князя промелькнула искорка любопытства. Похоже, признания княжны его не пугали.

— Что ж, поступим так, как ты просишь, — с улыбкой произнес Король, обняв девушку за плечи. — Я верю, княжна, что твое свидетельство откроет нам глаза на истину!