— Знаю, кёнинг! — прятал глаза советник. — Но и Бош силён! И войско его — не выводок куропаток. Я видел в битве войско его. Давно это было... Со словенами бился рикс — будто траву косил. Как пожар, как потоп, как тысячи разъярённых медведей, были воины анта. Вспоминаю виденное, и не утверждает меня духом вид конниц твоих. Не вспахать бы нам дороги эти во второй раз!..

Усмехнулся Германарих:

— Молчи, Бикки! Уже многие говорят, что ты трус. И заговорят об этом все, если услышат твои слова.

— Я не скажу больше. Знаю только, что лишь сильный кёнинг не слушает чужих слов, а внемлет голосу своего разума. Ты — сильный кёнинг! Не слушай меня.

Ответил Амал Германарих:

— Вот, Бикки, в сказанном тобою — весь ты!

Жгли покинутые селения венетов. То, что можно было пограбить, грабили. Малыми отрядами устремлялись в погоню за беглыми жителями, травили их свирепыми псами и, настигая, уводили за собой, не боялись мести.

Ночами на отдыхе жгли готы костры, развлекались возле них с длинноногими венетками. Разжав им ножами зубы, насильно опаивали вином, отбивали друг у друга. Кричали готы, восхваляя Германариха: «Много, много радости дарит нам кёнинг!».

Шли по землям венетов. Удивлялись готы, видя высокие леса. Нет таких деревьев в Гетике. Песок у корней сосен щупали руками, пересыпали из ладони в ладонь. На берегах Данпа грубее песок и не так золотист. Здесь воздух свежее, светлее небо. Но звёзды в ночи бледнее, едва видны и не мерцают. Здесь мало просторных пастбищ, здесь мало полей, пригодных для засева, и не так жирна земля. Здесь много топких болот, в них страшно степному припонтийскому готу: куда ни ступишь, везде погибели ждёшь, каждый шаг может стать шагом в бездну. Шатаются под ногами неверные кочки. Глядишь, глядишь вперёд и не видишь края этим лживым полям. «Не сбейся, гот, с пути, от войска не отбейся. Не то сгинешь в венетских лесах, в зарослях тёмных, неведомых. Здесь даже дикий зверь с оглядкой ходит, здесь даже дереву негде упасть. Умершее, сохнет стоя, навалившись на ветви растущих рядом».

Сказал Бикки про венетов:

— Нет камня у них, поэтому все постройки из дерева. Красиво горят! Сыро у них и облачно, мало солнца, нет ветров, поэтому венеты кожей белы. Высок и тёмен лес у венетов, поэтому и люди высоки, — будто к свету тянутся.

Ехали готы по венетским дорогам, на чёрных и белых, на серых конях ехали. Коротконогие быки с выпирающими костлявыми крестцами, с мясистыми подгрудками тянули пустые повозки. Их доверху наполнят к возвращению. Теперь же скрипели испытанные оси, легко подскакивали на корнях и ухабах огромные колёса, быстро мелькали деревянные спицы.

На ночных переходах зажигали факелы. Тысячи огней тогда освещали путь, тысячи огней отражались в стальных кольчугах, блестели в глазах у лошадей. Растянувшееся войско было похоже на ожившего мифического Ёрмунганда, мирового змея. Голова его уже была далеко впереди, а хвост всё ещё оставался там, где глаза «змея» озирались при свете дня. Узкой стальной лентой двигалось, извивалось тело, сверкало в огнях чешуёй кольчуг.

Довольный собой, Германарих часто останавливал коня. Он созерцал свою мощь и не мог представить ужаса, которым должен быть объят независимый антский рикс при виде этой мощи. Кенинг Амалов говорил себе: «Подчиню анта, сделаю своим рабом. И весь его народ, и свой пущу перед собой на завоевание Мидгарда! Что возраст? Что грядущие немощи? Я по-прежнему крепок. Мне по-прежнему суждено то, на что и в мыслях не покусятся лучшие из лучших!.. Под моим именем бесконечная сила свершит великое, на что не способны были ни эллин, ни ромей, чего не сотворит пресловутый гунн. Я Амал Германарих, я бог, я Водан и кёнинг мужественных людей. Я пробужу легендарный Фенрира род и возьму то, что причитается богу. Всё остальное имею! Ползи, мой Ёрмунганд!..»

Готы привстали в ладьях. Остановились рабы, глядели с берега на реку. На плоту из нескольких связанных брёвен плыл им навстречу высокий костёр. Раскалённые головни и уголья скатывались в воду. И по самим брёвнам скользили узкие змейки огня, будто маслом были пропитаны брёвна, будто смолами обмазаны.

Стихли готские песни.

— Что означает это пламя? — спросил встревоженно Гуннимунд-сын.

И многие кёнинги также насторожились. Но другие, знакомые с обычаями соседних народов, развеяли опасения своих побратимов:

— По чьей-то смерти пускают анты на воду костры. Дань памяти!.. Обычай — только и всего.

Оглядел берега Гиттоф-вризилик:

— Плот сей недавно подожжён. Должно быть, близко селения антские.

Тогда внимательнее стали озираться готы, встали в ладьях. Дани здесь был уже узок и извилист. И близкий лес, и частые холмы заслоняли обзор... Кому-то показалось, что увидел он всадников впереди — у изгиба русла. Сказал об этом, показал рукой. Другие присмотрелись, высмеяли:

— Коряги на берегу!

Закричали на рабов готы. Тогда подняли рабы длинные верёвки, перекинули их через плечи и вереницей пошли дальше. За ними пустили коней верховые копьеносцы.

Горящий плот пропустили мимо, отталкивая его вёслами от ладейных бортов.

Однако вскоре встретили десятки плывущих коряг. Они спускались по течению плотной массой — полузатопленные, тяжёлые. Только изогнутые корни и острые сучья высовывались из воды, царапали обшивки ладей, срезали с днищ зеленоватую поросль. Длинные корни плавника цеплялись за верёвки, мешали рабам тянуть, цеплялись и за вёсла, не давая грести.

Снова остановились готы, прибились один к одному их корабли; концами копий воины растолкали плавник, очистили себе путь.

Гуннимунд хмуро спросил:

— И теперь, скажете, обычай? По чьей-то смерти коряги в воду сбрасывают?

— Это грозят нам анты! — догадались готы. — Предупреждают.

Тогда опять почудилось кому-то, что несколько всадников промелькнули впереди — съехали с холма в лощину. Сказал об этом. Уже не смеялись над ним кёнинги, по ладьям передавали:

— Готовы будем! Видно, встретимся скоро!

— А селений-то и не видно, — заметил Гуннимунду Гиттоф. — Словно ждали нас, встречают на подступах.

Сотню воинов высадили на берег, где они сели на своих коней и ушли вглубь страны искать встречи с теми, кто поставлен был препятствовать продвижению ладей. И повёл их доблестный кёнинг Ульрих.

Вторая сотня, оседлав своих лошадей, переправилась через Данп и сразу же скрылась в лесах другого берега. Их повёл могучий Гиттоф-вризилик. Основная же сила готов, оставаясь в ладьях, готовила луки, цепляла на борта широкие щиты. Длинные вёсла укрепили стоймя, чтоб при первой необходимости вставить их в ремни уключин и без промедления ударить лопастями по волнам. Гуннимунд-сын вёл первую ладью. Остальные пятьдесят широким крылом шли за ним.

Скоро поняли готы, что прошли они уже земли венетские, что расстелились под ногами у них тропы и дороги антские. По времени пора было! Но ничего не изменилось с виду. Такие же безлюдные тёмные леса обступали готов плотной стеной, также пусты были частые веси. Ни один риксов воин не встал с мечом поперёк пути, ни один хитрый выжлец тявканьем не ответил на лай грозных пастушьих псов — даже хвост с репьём не показал из зарослей...

Отряды малых кёнингов ни с чем возвращались из своих вылазок по ближним округам. Представая перед раздражённым Германарихом, обеспокоенно разводили руками: «Ни человека, ни скотины. Пусто!.. Мы подняли, кёнинг, дымы, мы сожгли селения и затаились. Но ни единая душа не вышла поклониться пепелищам. Их вообще нет здесь!».

Настораживал Бикки, говоря:

— Ждёт-выжидает Бош, расставляет нам ловушки.

Известна мне антская хитрость! Не из трусости рикс избегает встречи, сам наметил нам путь. Повернём в сторону, кёнинг, нарушим замысел анта. И увидишь тогда — зашевелится его войско.

— Молчи, Бикки! — вспылил Германарих. — Не делай врага умнее, чем он есть...